Глава вторая
Глава вторая
Свояк гнал «Ниву» на всю железку, будто от гаишников удирал. Найда через стекло видела желтые обрывы холмов, лесопосадки. Сквозь листву верхушек стремительно летело солнце.
Новый хозяин то и дело поглядывал в зеркало заднего вида, приговаривал:
— Найда, Найдушка, девочка. Будем на охоту с тобой ходить. Кутяток мне принесешь…
Голос человека за рулем звучал ласково. Найда не улавливала в нем злых ноток, как в голосе егеря, когда он бросил ее в машину. Она свернулась на сиденье в кольцо и задремала.
Жена свояка, Нина, дебелая утица в пестром, разлезшемся в подмышках халате, сразу ринулась кормить Найду.
Суку заперли в просторной погребке. Здесь было прохладно, пахло овчиной и гнилой картошкой. Найда вылакала плошку воды, легла и заснула. Очнулась она в полной темноте. В углу скреблась крыса. Найда двинулась на звук, бесшумно переставляя лапы. Уткнулась в наваленные у стены ящики. Из крысиного прокопа снаружи тянуло влажным ночным холодком. Найда широко расставила задние лапы, передними стала рыть под стену. Земля с шумом осыпалась на овчины. Найда легко взрывала сырую землю, но скоро когти больно скребанули о бетон блока. Крысиный отнорок уходил в прогал между бетонными блоками. Найда смогла просунуть в прогал лишь лапу.
В зарешеченное окошко сарая уставился большой белесый глаз. На ящики упала светлая полоска. Найда всегда замечала его над собой, когда он появлялся, узкий и косой. С каждой ночью глаз округлялся, затягивался бельмом. Ночи светлели, в звериной душе Найды пухла, клубилась, тоска, просилась наружу. Найда металась по сараю. Попробовала рыть в разных местах и тоже упиралась в бетон. Однажды она села мордой к окну… луна отразилась в желтоватых волчьих глазах. Найда запрокинула морду, из пасти ее вырвался жалобный вой.
Всколготились дремавшие посреди двора гуси. Будто от удара кнутом, вскинулась корова, мыкнула дурным голосом. Сгрудились в кучу в дальнем углу калды овцы. Собаки залились визгливым лаем.
— Вась, Вась, слышь? — растолкала свояка жена. — Она воет.
— Ну и чо. Повоет, перестанет, — бормотнул свояк сонно.
— Иди, глянь, может, она там в проволоке запуталась или в капкан попалась. Ты капкан на крысу ставил.
Широко зевая, свояк отомкнул замок сарая, приоткрыл дверь, посветил в темноту фонариком. Луч высветил взбугренный накоп земли.
«Зараза подрыла и ушла». — Он в растерянности шагнул через порог, оставив дверь открытой. В то же мгновение взблеснули летящие навстречу желтые глаза. Сильный толчок едва не свалил его с ног. Он лапнул пятерней, пальцы скользнули по шерсти. В лунном свете было видно, как серый зверь наметом пересек двор. Овцы молча темной волной всплеснулись в калде. Найда прыгнула через забор.
Найда объявилась дома на третий день. Ребрастая, в репьях. Когда Венька подал тазик с едой, отбежала, как на чужого уставилась сторожким взглядом.
— Во, тварина, — изумился егерь. — Трое суток и сторожится, что значит волчья кровь. Ласка куда как мягче. Ласка. Ласкушка, умница моя. — Он погладил вилявшую хвостом лайку. Не успел егерь войти в дом, как двор огласился рыком и визгом. Найда теперь не на шутку трепала мать так, что летели клочья белесой шерсти.
— Ах ты, тварина, волчара хренова! — Венька на крыльце схватил веник, шваркнул по морде. Найда отбежала, по-волчьи всем корпусом повернулась на хозяина. И тогда в первый раз у егеря ворохнулось нехорошее предчувствие: «Наживу я с ней еще беду, ох, наживу…»
Трижды еще забирал ее свояк. Оббил стены погребки медной жестью, чтоб нигде не прокопала. Как-то забыли погреб закрыть. Найда спрыгнула вниз, из погреба прокопала нору наружу и ушла. Последний раз два месяца продержал. Думал все, привыкла. На охоту взял, она опять к егерю прибежала.
Когда Найда после очередного побега возвращалась, Вовка весь аж светился: ав-ав, ав-ав! Обнимал Найду за шею. Она лизала его в нос в щеки. Вовка заливался колокольчиком.
К тому времени рука у Танчуры поджила… Венька держал Найду в гараже, сам и кормил ее. Жена время от времени грозилась:
— Выпустишь, отравлю…
Венька и сам себе не мог объяснить, зачем он ее держал. Крутые приставали сколько, отдай нам ее. Пастухи просили. Не хотел признаться себе егерь, что прикипел душой он к этой непокорной волчице за то, что она вот так за сотни верст возвращалась от вкусной еды к нему. Верность, которой не нашел в первой своей женщине, тянула егеря к этой диковатой сторожкой суке, так не похожей на других собак. Она глядела своими желтоватыми глазами прямо и просто и понимала, и чувствовала его натуру тоньше, чем жена.
— Видишь, она Вовку как любит, облизывает, — внушал Венька Танчуре. — Вовка ей рад.
— Вот загрызет, тогда будешь знать, — не сдавалась жена. — Зачем тебе две собаки?
— Смотри, как они обнимаются, Тань.
— Доиграешься!