Глава первая
Глава первая
Время топало кривоватыми Вовкиными ножонками. Белым одуванчиком летал Вовка по двору, у собачьей конуры, на голубятне, в картошке.
— Скажи, ма-ма, — теребила сына Танчура. — Ну, скажи, не упрямься. Ма-ма.
Вовка щурился и каменно молчал.
— Давай, свозим к логопеду. Может, у него язык к небу прирос, как у Алексеевой Анжелки.
— Заговорит. Я тоже поздно начал говорить, — отмахивался егерь.
— Вырастет немым, тогда узнаешь!
— Заговорит!
— Отец называется, за какими-нибудь голубями вмиг подхватился бы…
Вовка клещом вцеплялся Ласке в загривок и, как раненый всадник, волоком тащился за ней по двору.
Малец теребил ее за уши, тыкал пальцем в глаза. Даже пробовал укусить за хвост. Ласка стоически терпела. Найда вела себя иначе. Она тоже любила играть с Вовкой, но стоило ему, забывшись, дернуть ее за ухо или вцепиться в нос, как она скалилась, поджимала хвост и уходила. За два года из толстого щенка Найда выдурилась в крупную серую суку с темной полосой вдоль хребта. Лишь белая, «в сметане», лапа отличала ее от волчицы.
Когда Найда взрыкивала на сынишку, егерь настораживался: что у нее на уме. Хватает и перепугает до смерти.
— Смотри у меня. Не трожь. Он маленький, глупый, — грозил пальцем ей егерь.
Найда вскидывала лобастую башку. Глаза желтоватой меди пристально глядели на хозяина, шевелила бровями.
— Отдай ее кому-нибудь, — пилила Танчура. — Вон она как скалится. Заикой мальчонку сделает.
— Эт она так, пугает.
— Собака тебе дороже ребятенка, — кричала Танчура.
По весне она вывесила проветривать от моли пальто, шапки.
Вовка дотянулся до ножниц и втихаря взялся стричь материнскую песцовую шапку.
— Паразит, ты чего настряпал! — Танчура вырвала у парняги ножницы, смаху шлепанула раз да другой.
Младой парикмахер реванул во всю ивановскую. Танчура, возбудившись от крика, замахнулась добавить. Тут-то вихрем и налетела Найда. Вскинутую для удара руку окатила волна крови.
— Или я, или твоя сука, — заявила Танчура мужу. — Девай, куда хочешь!
— Она же Вовку защищала.
— От родной матери. Убила я его. Паразит, на самом лбу выстриг.
— Он хотел, чтоб гуще выросло.
— Эта тварь жену чуть не разорвала, а ему смешочки.
Венька запер Найду в гараж, чтобы не попадалась на глаза.
Кормил втихаря, менял в плошке воду. Знал, напылит-нашумит супружница и быстро отойдет. Но как на грех прокушенная рука стала пухнуть, гноиться. Пришлось возить Танчуру на уколы от бешенства. Про Найду она даже слушать не хотела:
— Отравлю тварь поганую!
Через силу Венька позвонил свояку, охотнику, давно клянчившему у него Найду. Тот долго не мог поверить, что егерь сам называется ему белолапой. В тот же день примчался за двести верст. Вывалился из кабины «Нивы», тушистый, румяный, в шлепанцах на босу ногу.
— Как оно, ничего? — заморгал голубенькими глазками. — Порвала кого-нибудь?
— Жену, — буркнул егерь. Он в душе уже жалел, что позвонил.
— Ну моя с ней в пять секунд договорится. — Свояк моргал, посмеивался. — Закормит до отвала…
Венька выпустил Найду из гаража. Она подошла к хозяину, уставилась в лицо желтыми немигающими глазами и, поджав хвост, побито отошла в угол двора.
«Догадалась…», — поразился Венька.
— Слышь, я те за нее оцинковку на баню дам, — боясь, что Венька передумает и не отдаст, выложил козырь свояк.
— Иди ты со своей оцинковкой… — отмахнулся егерь. — Найда, на охоту!
Обычно она сходу запрыгивала в кабину. А тут хоть бы шелохнулась. Венька схватил собаку поперек, толкнул в салон, захлопнул дверцу. Отвернулся.
— Езжай.
— Хошь, движок на «Бурана» отдам. Новый! — высунул голову в окно свояк.
— Да езжай ты, ладно!
Сквозь стекло Венька видел, как мечется по салону Найда. В сердцах шваркнул воротцами. Краем глаза заметил, как отшатнулась от окна Танчура. Обругал вертевшуюся под ногами Ласку. Та удивленно уставилась на хозяина.
— Чо вы все на меня таращитесь? Я вам чо, картина? — озлился егерь.
«Тварина, отдал и хорошо. Все равно от нее никакого проку на охоте. Только мясо на нее переводить», — успокаивал он себя.
— Она бы и Вовку покусала, твоя сука. — Танчура выставила забинтованную руку. — Врач сказал, не перестанет гноиться, дренаж будут вставлять. Ты не знаешь, это что?
— Не знаю. У нас йод есть?
— Зачем тебе?
— Выпить!
— Ты чо рвешь и мечешь? Собака поганая тебе дороже жены, — со слезой в голосе вскричала Танчура. — Рука из-за нее гниет, может, отрежут. А ты тут фыркаешь. Не жилось мне дуре. Тогда в машине ты ворковал по-другому. Дура от тюрьмы его спасла. Люблю, замуж… За решеткой бы щас сидел, как миленький. А я бы жила себе, по курортам ездила.
— С Вовкой?
— Я бы аборт сделала.
— Ты бы до моего условно-досрочного гуляла. Как вышел бы, в первый день обеих с тещей отстрелял без лицензии.
Танчура замерла, облизнула пересохшие губы. Так лижет подброшенные в огонь дрова пламя, чтобы пыхнуть жаром.
— Рад, что она на меня накинулась. Тужишь, до смерти не загрызла.
Венька шваркнул дверью. Взялся во дворе прибивать штакетину, смаху хватил молотком по пальцу. Лизнул тут же почерневший ноготь: «Вот гадство!..»
Услышал, как растворилась дверь. Вовка, пятясь задом, сполз по ступенькам, затопал босыми ножонками по двору. Венька, посасывая палец, наблюдал за сыном. Тот околесил двор, погладил Ласку и только тогда подковылял к егерю, захлопал глазенками, захныкал:
— Ав-ав-ава-ав?
Венька взял сына на руки, прижался лицом к теплому тельцу:
— Нету, сынок, больше у нас твоей ав-ав, увезли нашу Найду.
— Ава-ав, ава-ав, — тянул ручонки Вовка, — ав-ав?…