Глава 27. Самая горькая разлука

– Ну, как ты себя чувствуешь, придешь сегодня на совещание? – спросила Энджи по телефону у своего давнего коллеги.

– Сегодня вряд ли, миссис Ха, – сиплым шепотом ответил Билли. – Но скоро вернусь. Так что смотри там, не лезь в мое хозяйство, а то знаю я тебя!

Энджи положила трубку, невольно посмеиваясь. Они с Билли столько лет проработали вместе, что могли друг друга поддразнивать, ругаться и все равно оставались друзьями. Билли постоянно делал ей замечания, когда она выбрасывала что-нибудь не в ту урну и нарушила его правила сортировки мусора, а она огрызалась, что он должен передать ей смену, а не копаться за ней в урнах.

Пока он был на больничном, Энджи звонила ему и рассказывала все станционные новости, чтобы держать в курсе событий. Самая большая новость заключалась в том, что Пол, начальник станции, ушел, а на его место пока назначили Энди Крогана.

А вот теперь новости появились у самого Билли, и он позвонил Энди. Оказалось, что он болен не простудой и не ангиной. У него был рак.

Энди остолбенел. Билли не выходил на работу уже несколько недель, но Энди был уверен, что он скоро вернется. Да и сам Билли тоже был в этом уверен. Вообще все на станции так считали – не видели его от силы месяц и не представляли, насколько все серьезно.

После этого звонка события развивались очень быстро. Болезнь оказалась скоротечной, Билли стремительно терял вес. Его состояние так резко ухудшалось, что Энди даже не успел осознать, что его коллега тяжело болен, а ему уже снова позвонили. Жена Билли сообщила, что 31 марта 2015 года Билли умер.

Энди медленно положил трубку. Известие о смерти Билли причинило ему почти физическую боль. Но он должен был сообщить остальным, что Билли больше нет.

Он постарался известить каждого по отдельности. Сотрудники железной дороги не сидят на месте, они сами как поезда, то здесь, то там: где-то нужно помочь пассажиру, где-то – встретить поезд. Собрать их на большое совещание и объявить скорбную новость всем сразу было бы трудно. Поэтому утром в среду 1 апреля 2015 года Энди встал на станционном крыльце и высматривал идущих на работу коллег. Лица омрачались, люди глотали слезы и бормотали, что Билли мог бы еще жить и жить и как без него будет плохо.

Энджи уже на парковку приехала встревоженной – она звонила Билли и его жене, Валентине, но никто не взял трубку. В трубке звучали гудки, Энджи слушала их и понимала: что-то случилось.

Она рассеянно захлопнула дверь машины, думая о Билли, и направилась к вокзалу. Не сосчитать, сколько раз они проделывали этот путь вдвоем. Увидев на крыльце Энди, она едва не остановилась как вкопанная. Она сразу почувствовала – что-то случилось. Но когда Энди заметил ее и подошел, встревоженный и грустный, Энджи поняла, что новости будут очень плохие.

Энди почти обрадовался, увидев Энджи у крыльца: он хотел ее перехватить раньше, чем она зайдет на станцию. Он знал, как близко она дружила с Билли, и не мог предсказать, как она отреагирует. Может быть, чутье подсказало ему, что не стоит сообщать ей эту новость при свидетелях.

Он взял ее под локоть, отвел в сторону и все рассказал.

Когда так долго работаешь вместе (не всякий брак продержится столько лет!), когда вместе смеешься, шутишь, жалуешься и делишься тем, чего больше никому не расскажешь, то после смерти друга остается огромная брешь. Энджи знала, что Билли тяжело болеет, но не представляла, что он умрет. Думать о таком просто не хочется. Ты решительно стискиваешь зубы и идешь работать дальше. Билли всегда поступал именно так. Сад, выставки и экологические нововведения давались нелегко, ради них он работал и старался изо всех сил. Всю жизнь он занимался только этим.

Известие о его смерти стало для Энджи ударом. Она была сильной женщиной, активной и энергичной, но теперь она как будто стала меньше ростом. Она не могла работать. Билли не было, и ей хотелось исчезнуть, хотя бы на время.

Разумеется, в итоге ей пришлось работать без него. Пусть не в этот день, но позже, каждый день и каждую неделю ей и другим сотрудникам нужно было, как всегда, объявлять о прибытии поезда, проверять билеты, помогать пассажирам и делать все остальное. Дома было не так тяжело, но на рабочем месте все напоминало о Билли. В графике дежурств была его фамилия, на стене – его фотография, в ящике для писем лежали записки, которые он никогда не прочтет. И, пожалуй, больше всего о нем напоминала Феликс.

Кошка не понимала, куда он исчез. В конце его смены на парковку больше не приезжала серебристая машина, на которой так приятно было сидеть. В саду, сколько ни проверяй, Билли в своем комбинезоне не копался в земле, не наклонялся погладить Феликс обветренной, загрубевшей рукой. Она не могла больше виться у его ног или запрыгивать к нему на колени. Даже его запах мало где сохранился, потому что на рабочем месте личные вещи лежат в ящиках и шкафах, а отпирать металлические двери Феликс, при всей своей сообразительности, не умела.

Для всех на станции это время было нелегким, но тяжелее всех уход Билли переживала Энджи. Она не могла справиться с приступами горя, которые могли накатить в любую минуту – неожиданно слезы подступали к глазам, голос начинал дрожать. Но она была бригадиром, сотрудники ждали от нее решений, и надо было соответствовать. Что бы ни случилось, Энджи отвечала за порядок; за это ей платили.

На платформах ты должен быть готов справиться с любыми проблемами. А вот в бригадирской, за закрытой дверью… Там можно было дать волю чувствам. Пока без этого было не обойтись: всем иногда нужно делиться переживаниями. Вот только Энджи как руководителю трудно было найти того, кому она могла бы излить душу. Но она все-таки нашла.

– Нет больше нашего старого зануды, Феликс, – говорила она кошке. – Как нам теперь быть?

Когда Энджи не хотела, чтобы ее видели, она разворачивала кресло к стене, спиной к двери со стеклянным окошком, прочь ото всех – кроме Феликс. Феликс не отходила от нее, всегда ее слушала и, казалось, понимала. Энджи рассказывала ей о своем горе, а та смотрела большими зелеными глазами с бесконечным сочувствием и забиралась на колени, чтобы ее погладили. Энджи долго гладила кошку, и это утешало их обеих. Поговорив и пообнимавшись с Феликс, Энджи чувствовала, что снова может взять себя в руки. Она делала глубокий вдох и выходила обратно на платформу, заставляла себя заниматься делами, улыбаться, изображать уверенность – и тайный запас сил для этого ей давала станционная кошка.

Феликс тоже пришлось привыкнуть к отсутствию Билли. Но тот оставил ей в наследство место, которое стало для нее самым любимым. Каждое утро она приходила в его садик. Если ей было весело, она бродила среди котовника, а если было настроение порезвиться, пряталась на клумбе и поджидала нахальных голубей. Но и ей иногда хотелось посидеть в тишине; тогда она просто уходила в высокую траву, думала свои кошачьи мысли и смотрела, как вокруг течет жизнь. А если кто-нибудь отвлекал ее в те минуты, когда она была не намерена общаться, она одним взглядом отсылала наглеца прочь. Только глупец стал бы упорствовать, когда на него сердито смотрит станционная миссис Брюзга.

Смерть Билли стала большим потрясением для его коллег и не только. Когда об этом услышал Гарет Хоуп, он почувствовал настоящую боль утраты. Гарет многим в жизни был обязан Билли и хорошо понимал, что если бы тот по-отечески не вмешался, то скорее всего он сидел бы сейчас на станции Хаддерсфилд – с кошкой на коленях. В его памяти то и дело всплывали мудрые советы Билли; их ему должно было хватить на всю жизнь. Гарет его не забывал.

Энджи тоже хотела сделать так, чтобы о ее коллеге не забыли. К середине 2015 года они с сослуживцами решили, что бесценный вклад Билли в станционные дела надо увековечить. Нужно было почтить его память чем-то таким, что сохранилось бы надолго. Энджи настаивала, что памятник нужно поставить в саду Билли, который он так любил. Вспоминая его, она так и видела его там – в комбинезоне, угрюмо вскапывающим клумбу. Коллеги решили поставить в честь него скамейку, а компания выделила деньги. Начальство с радостью согласилось отдать должное этому выдающемуся работнику.

Скамейку должны были доставить летом. Однако Энджи не хотела, чтобы ее просто привезли и поставили. Нужно было как-то особо отметить, что это скамейка в честь Билли, и устанавливают ее в его саду – на станции, которой он посвятил жизнь. Энджи придумала план и стала его осуществлять.

Когда скамейку наконец доставили, обнаружилось, что ее повредили по дороге. Позвали механика Дейва Чина, и он все исправил. Если бы скамейка осталась кривой, все знали, что Билли бы громко ругался. Мистер Брюзга был такой незабываемой фигурой, что его присутствие чувствовалось до сих пор.

Дейв измерил сад и скамейку и выбрал для нее место в самой середине. Скамейку разместили прямо перед клумбой, так что, сидя на ней, пассажиры могли любоваться садом, который Билли создал и в который вложил столько труда. За садом продолжали тщательно ухаживать. Билли не успел осуществить свой план и привлечь к работе в саду детей из коррекционной школы, но этот план подхватила местная волонтерская организация «Друзья станции Хаддерсфилд» и не позволила наследию Билли пропасть.

Энджи подготовила почти все, что задумала, но чуть-чуть не успела к тому моменту, как Дейв установил скамейку на станции, поэтому памятник замотали полиэтиленом и черно-желтой лентой для ограждений, чтобы никто там не сидел до церемонии открытия.

Затем Энджи позвонила вдове Билли.

– Вэл, – сказала она, – тебе не сложно будет в понедельник приехать на вокзал? Мы кое-что устраиваем и хотели бы тебя видеть.

Когда Валентина приехала, она увидела перед садом Билли аккуратную скамейку из светлого дерева, обвязанную огромным белым бантом. К ней была прикреплена блестящая золотая табличка в память ее мужа. Еще она с удивлением заметила, что окошки касс закрыты – всем хотелось присутствовать на церемонии открытия памятника, и работу касс приостановили.

– Таких торжеств я не ожидала, – пораженно сказала она.

– Ну, – ответила Энджи, – просто мы его любили. Любили и ценили, и теперь ты тоже это знаешь.

В полдень 10 августа 2015 года станция Хаддерсфилд замерла. На платформе 4 железнодорожники в форме и желтых жилетах собрались почтить память выдающегося человека. Энджи произнесла короткую речь, потом Валентину пригласили разрезать белую ленту, и торжественное открытие скамейки в честь Билли состоялось. Церемония получилась светлая, все улыбались, делились воспоминаниями и смеялись, а потом, когда вокзал снова ожил и засуетился, кассы заработали и поезда пошли, торжество продолжилось в служебных помещениях, где Энджи заказала для Валентины и всех коллег маленькие кексы. Кексы были украшены яркой посыпкой, кусочками шоколада и цветной глазурью, сослуживцы забегали за ними весь день, и даже осталось на ночную смену.

Феликс полюбила скамейку и часто вилась у ее прочных ножек, как когда-то у ног Билли. Место было выбрано так, чтобы на закате туда светило солнце, и многие усталые проезжающие садились там отдохнуть. Иногда эти солнечные лучи вспыхивали на золотой табличке с надписью:

«В память Билли, бригадира станции Хаддерсфилд, стаж 21 год: 14 февраля 1994 – 3 марта 2015. Мы всегда будем помнить, любить и скорбеть».

И его, без сомнения, помнили и любили. Энджи во время обхода, проходя мимо скамейки, всегда бодро здоровалась:

– Доброе утро, Билли!

Но теперь только ветер отвечал ей:

– Доброе, миссис Ха.