•6• Из последних сил

— Приятель, ты бы не мог слегка придержать своего пса?!

Неудивительно, что молодой парень, к которому был обращен мой окрик, не ответил. Он топал по пляжу, спрятав голову в меховой воротник и глубоко засунув руки в карманы джинсов, чтобы защититься от пронизывающего ветра, дующего с моря. В ушах у него были наушники от айпода.

Он совершенно не замечал того, что его молодой пес, немецкая овчарка, прыгал взад-вперед около Наузада — со вполне предсказуемым результатом. Мне пришлось напрягаться изо всех сил, чтобы хотя просто удержать своего пса на месте.

Наверное, именно танец, который я отплясывал в попытках удержать Наузада, наконец привлекла внимание парня. Должно быть, он заинтересовался, какого черта там происходит. Пригоршня мелко нарезанных сосисок, которые я пытался скормить Наузаду, чтобы отвлечь его, теперь были разбросаны по песку вокруг нас.

— Все в порядке, он вас не тронет, — наконец крикнул в ответ этот юный субъект, глядя, как его «немец» прыгает около меня с Наузадом. — Он всего лишь хочет поиграть.

Да что такое с этим типом? Он что, не видит рычащего, рвущегося с поводка воплощения враждебности и выбитых зубов, потерянных мной в напрасной битве за сохранение этой твари под контролем?

— Я не о своей собаке беспокоюсь, — крикнул я ему, отталкивая ногой овчарку, попытавшуюся нырнуть к Наузаду.

— Ты ведь и вправду не знаешь, что делаешь, да? — спросил я «немца», когда Наузад, извернувшись изо всех сил, попытался дотянуться зубами до головы этого надоеды. Но «немец» меня не услышал и продолжал наскакивать на нас, думая, что все это просто игра.

К счастью, каждый раз, когда он это делал, я исхитрялся отдернуть Наузада в другую сторону, мешая тому дотянуться до овчарки. Но, к моему вящему недоумению, «немец» совершенно не обращал внимания на угрожавшую ему опасность, хотя это было столь же недвусмысленно, как удар по морде, что Наузад не собирается обмениваться с ним дружеским обнюхиванием задниц.

А мне все это уже начало надоедать.

Пока продолжались наскоки «немца», а я пытался устоять на ногах, Наузад крутился, вертелся и почти полностью вставал на задние лапы, атакуя снова и снова.

— НАУЗАД! — взревел я, охватив свободной рукой его за извивающуюся шею, когда его задняя часть обернулась вокруг моей ноги.

Сейчас мы были так же заметны, как какой-нибудь маяк посреди песчаного пляжа, и люди оборачивались на гневный лай Наузада и мои вопли. Возможно, со стороны это выглядело смешно, особенно когда Наузад, пытаясь вырваться из моих рук, извернулся так сильно, что опрокинул меня, и я растянулся во весь свой рост. Вид лежащего меня с афганским бойцовским псом, отчаянно бьющимся в попытках вырваться из моего захвата — то еще зрелище!

В итоге я вконец обозлился на парня, столь явно пренебрегавшего обязанностью следить за своей собакой.

— Убрал своего пса, БЫСТРО! — заорал я на него, лежа на сыром песке и борясь со своим собственным псом.

Была в этой ситуации некоторая ирония, даже я понимал это.

Однако и теперь парень был без понятия о ветеринарной помощи, которая может понадобиться его собаке через пару секунд. Он неторопливо двинулся к своему псу, пока я, словно черт, боролся с Наузадом.

— Наузад, кошмар хренов, успокойся, твою мать, — сказал я ледяным голосом, в надеже, что это понизит градус стресса у окружающих. Наузад определенно не отличался легкостью веса. С его тридцатью шестью килограммами, давящими на мою грудь, удержать его было реально трудно. Обхватив его, как удав, я пытался не наглотаться комковатого песка, поднятого в воздух его лапами.

К моему облегчению, немецкую овчарку, наконец, оттащили прочь при помощи черного поводка, который до этого момента, словно какой-нибудь модный аксессуар, бесполезно болтался на шее у парня. Когда «немца» увели на безопасное расстояние, я отпустил Наузада и, выпрямившись, сел на песке.

Девиз «Собака на всю жизнь, а не только на Рождество» всегда был мне по душе. Надеюсь, я не подумал слишком плохо о типе с айподом: в конце концов, он выгуливал пса (хотя с его стороны было бы очень мило, если бы он лучше следил за ним). Слишком уж часто я читал рассказы о людях, которым сиюминутная мысль завести щенка показалась замечательной, и которые потом, не колеблясь, бросали питомцев. Большинство приютов в Соединенном Королевстве, переполненных брошенными собаками, тому свидетельство.

Собака, если за ней правильно ухаживать, может стать товарищем на всю жизнь. Слишком много людей, насколько я вижу, не могут понять этого.

И еще печально, что беспризорные собаки в Афганистане не имели до сих пор шанса стать, «лучшими друзьями человека».

— Было весело, дорогой? — спросила Лиза, проходя вместе с Тали мимо меня обратно с их командного пункта, расположенного дальше по пляжу.

Физз и Бимер нарезали круги вокруг Лизы, гоняясь друг за другом.

Позабыв раздражение, вызванное немецкой овчаркой, Наузад теперь бешено вилял обрубком хвоста посреди своей стаи.

— Ничего такого, с чем нельзя справиться, — бесстрастно ответил я, отряхиваясь от мокрого песка.

Еще тридцать секунд тому Наузад был похож на взбесившийся ужас. Теперь же он просто сидел без движенья с таким видом, словно происходящее на пляже и в остальном мире его не заботило.

— Да уж, я видела оттуда, как прекрасно ты с этим справляешься, — сказала Лиза, пряча ухмылку и поглаживая Наузада по голове. Я взглянул на свою любимую жену с наилучшим бесстрастным выражением, на какое был способен.

— Пошли, Наузад, уйдем от этих мерзких людей, — сказал я, прервав ласковую возню.

Бимер тотчас же занял позицию впереди, когда мы побежали дальше по пляжу. После истории с немецкой овчаркой Наузад явно наслаждался случаем размять ноги. Как обычно, он бежал рядом со мной, то вразвалку, то быстро. Мы с ним продолжали бежать, пока, обессилевшие, не достигли конца пляжа.

Всего через месяц от начала своего существования благотворительный центр стал рукой помощи для многих солдат. Было среди них много тех, кто привязался к своему беспризорному четвероногому афганскому другу (как я к Наузаду), и нуждался в совете.

Фактически, все военные, служившие в Афганистне, вынуждены были следовать жесткому правилу «Никаких животных!», которое я, впрочем, понимаю — они боялись распространения заразы в войсках.

Но это правило привело к тому, что если благотворительный центр желал, так сказать, остаться вне досягаемости радаров и поддержать парней, заботящихся о собаках, — а затем, когда служба закончиться, принять их питомцев в Афганском приюте для животных — мы могли быть очень находчивыми. Это был нелегкий вызов, особенно потому, что нам приходилось перемещать людей и животных по одному из наиболее враждебных уголков планеты.

Учитывая незащищенный характер электронной почты, мы были ограничены в том, какую информацию нам могут дать солдаты о своем местонахождении. Весьма часто мне приходилось напрягать все мои возможности и старые связи только затем, чтобы выяснить, что указанное место нигде не находится.

Однако это не было плохой новостью: удаленность местонахождения собаки (и солдата) часто означала, что последний способен позаботиться о своем четвероногом товарище, не боясь вмешательства со стороны чересчур ревностного командира с попытками заставить его подчиняться правилам. С другой стороны, это означало, что вывоз собаки и ее безопасная доставка на север страны в Афганский центр спасения — чье точное местонахождение мы держали в тайне из-за возможных талибских диверсий — будут невероятно трудными.

Для местных, везущих собаку, возникали некоторые последствия, если животное обнаруживали во время штатных досмотров на бесчисленных талибских блокпостах, тех, что еще действовали: талибы были о собаках не лучшего мнения, и суровое наказание ждало всякого, кто его игнорировал. И потому большинство не связанных с центром афганцев отказывались от оплаты из-за больших рисков, связанных с провозом собак через территорию талибов.

Я открыл для себя, как это тяжело — писать письма, которые зачастую нужны, чтобы объяснить безнадежность ситуации. Сердце рвется, когда печатаешь слова «Извините, но мы в самом деле больше ничего не можем сделать», особенно когда точно знаешь, что пес значит для солдата и как больно тому будет бросать своего четвероного друга. За время существования центра мы получили несколько имейлов от солдат, запрятанных слишком глубоко в тылу у плохих парней, чтобы мы могли помочь им. Когда такое случается, мы просто ничего не можем поделать.

С приближением Дня святого Валентина Фубар стала главным объектом моей деятельности — настолько, насколько позволяли ресурсы фонда. Наконец-то, после долгой борьбы, нам удалось стронуть ее дело с мертвой точки.

Первой проблемой было то, что мы не знали, где точно Крис находится в Афганистане. Из-за этого мы потратили драгоценные дни, рассылая туда-сюда имейлы, чтобы, собственно, установить местонахождение Фубар.

Как это слишком часто бывает, в шести или семи акциях спасения, которые нас просили провести в последние семь или около того месяцев, ситуация зависла на одиннадцать часов. Вдобавок, в имейлах, как всегда, не хватало информации, необходимой для того, чтобы прямо рассчитать, можем ли мы реально вывезти собаку или нет. (За те месяцы, что существовал фонд, нас часто забавляла мысль оставить за собой название «lastminutedogrescue.com»[2]).

Случаи Джэкса и Ринкла, двух собак, спасенных при нашей помощи и предназначенных для отправки в Америку, не отличались от остальных. К счастью, оба пса уже находились в афганском приюте, между тем как мы обустраивали их дальнейшее путешествие, хотя этот процесс шел относительно медленно, если учитывать срочность предварительных переездов. Джэкс спереди был белым, тогда как остальная его часть — задние лапы и хвост — были покрыты светлой палевой шерстью. Его морду четко разделяла белая линия, пролегавшая меж пятен вокруг глаз. Ринкла подобрал работавший по найму гражданский. Когда вы смотрите на щенка, вы немедленно тонете в глубине его голубых глаз, которые словно бы улыбаются вам, и щенок без малейших усилий прокладывает себе путь к вашему сердцу.

Без помощи Криса, пребывавшего в столь специфических условиях, мы смогли лишь выяснить место, где находилась Фубар, но только затем, чтобы осознать, что выслать за ней транспорт будет, мягко выражаясь, трудно. Там все было довольно жестко.

Я чувствовал, что Крис по-настоящему рад, что мы с ним списались. Мы дали ему надежду, которую он было утратил. И я точно знал, что он чувствует. Я провел много холодных ночей в одиноких импровизированных пробежках рядом с Наузадом, глядя на тысячи мерцающих в кристально чистом небе звезд в надежде, что они волшебным образом откроют мне, как мне доставить пса, что стал моим товарищем, в безопасную гавань Афганского центра спасения собак.

Крис с голландскими парнями переживали те же нелегкие времена. Их командование решительно отказалось им помогать — даже после прошедшей в Нидерландах газетной кампании в поддержку Фубар — и Крис написал в письме, что он близок к тому, чтобы признать поражение. Но мы дали ему новую надежду; а еще его слова вызвали во мне отклик. Я надеялся, что мы сможем изменить мир к лучшему. Именно поэтому я в первую очередь и создал фонд «Собаки Наузада».

Но еще мне было боязно. Я не хотел нести ответственность в том случае, если Фубар убьют или она сбежит из транспорта, посланного за ней на голландскую базу, или вдруг умрет от болезни, когда вроде бы будет уже в безопасности.

Мои страхи только возросли, когда мы попробовали подключить Афганский центр спасения. Несмотря на то, что он начал свою деятельность в Афганистане в 2002 году, ситуация на севере страны, где располагался центр, ухудшилась. Талибан снова оживился и устроил там несколько неслабых бомбардировок. Кошан, местный афганец и наш бесценный помощник по администрированию и коммуникации, сказал, что не сможет проделать полный путь на юг, чтобы забрать Фубар. Становилось все более очевидным, что нам придется нанять другого местного для транспортировки Фубар на север. И это не было хорошей новостью.

Из своего опыта с Наузадом я знал, что судьба порой подбрасывает невероятные решения. В моем случае это был устроенный начальником местной полиции в мой последний день на базе в Наузаде приезд такси. Тогда шофер согласился вывезти всех моих собак на пару с другим водителем, организованным тем же начальником, в центр спасения.

Я посоветовал Крису проделать то же самое при помощи афганцев, с которыми он работал. Из писем Криса я понял, что у него за время службы сложились хорошие отношения с афганскими солдатами, а по себе я знал, что они чрезвычайно уважают и доверяют людям, поставившим на карту свою жизнь ради освобождения их страны от талибов. Парни, знавшие Криса, чувствовали себя перед ним в долгу.

К счастью для всех заинтересованных, ребята из афганской армии нашли решение. Они пообещали доставить Фубар в Кандагар, а оттуда уже один строитель довезет ее до сборного пункта, где будет ждать Кошан.

Тайминг происходившего напоминал нечто из голливудского фильма. Все это случилось, когда истекали последние часы до отъезда Криса в Нидерланды. Крису фактически предстояло покинуть разведбазу за день до того, как заберут Фубар. Он написал, как он играл и дурачился с Фубар в последний раз, перед тем как выйти из операционной рубки со штурмовой винтовкой через плечо. Ему не оставалось ничего, кроме как довериться обещанию, данному парнями из АНА.

Совершая долгий путь домой, он прошел через медленное мучение, вызванное мыслями о том, как там продвигается дело с Фубар. Он знал, что все, что случиться до момента, когда он снова увидит Фубар, находится вне его власти. Он ничего не мог с этим поделать.

Я слишком хорошо понимаю ту смесь надежды и отчаяния, которую он должен был чувствовать. Я сам прошел через это, когда отправил свою партию собак, включая Наузада и Тали. То, что я лично наблюдал их отъезд в такси, не больно-то меня успокоило. Особенно, когда я потом узнал, что не все собаки из Наузада благополучно достигли центра спасения. В моем воображении немедленно возникли РПГ и Пуля, когда я стал думать о том, что я наделал. Что, если я совершил ошибку? Возможно, мне следовало оставить их выживать здесь, в местности, где они родились? Может быть, мне не нужно было вмешиваться? Эти и другие сомнения тревожили меня во время долгой дороги обратно в Великобританию по окончанию службы.

Сидя рядом с Наузадом, я потом часто замечал, что эти мысли снова приходят ко мне. Чувство вины охватывало меня, и я обнаруживал, что прошу у него прощения. «Прости, я не смог спасти твоего друга, Наузи» — шептал я, поглаживая его обрезанные уши. Конечно, я знал, что он не понимает, о чем я говорю, но порой мне хотелось, чтобы он понял и, тогда, возможно, он сказал бы мне, что я сделал доброе дело, и это уменьшило бы мое чувство вины.

Пока мы ждали новостей о Фубар, мы были на постоянной связи с Кошаном. Я постоянно проверял свой имейл и сотовый на предмет любых сообщений.

Наконец через несколько дней, показавшихся мне неделями, мы получили известие, что Фубар благополучно доставлена в Афганский центр спасения. Я почувствовал знакомую смесь радости, облегчения и ответственности. Мы сделали это. Теперь мы будем заботиться о ее здоровье и безопасности и закончим дело, вывезя ее из Афганистана на самолете.

То же самое сообщение пришло к Крису, устроившему себе двухдневный отдых на Крите по пути в Нидерланды. Но эту радостную новость омрачила другая, намного печальнее, пришедшая из Афганистана. Другой голландский морпех, его добрый друг, подорвался на СВУ в тот же день, когда Фубар прибыла в Афганский центр.

Когда мы получаем известие о прибытии собаки в Афганский центр, то, как это всегда, приводит в движение шестеренки механизма фонда. Мы не всегда участвуем в каждой спасательной операции от самого ее начала. Иногда мы через Кошана прибегаем к помощи местных, хотя, как правило, кто-то из американских солдат делает все возможное, чтобы помочь нам на конечном этапе операции. Наш фонд реально проявляет себя в следующем. Мы продвигаем историю нуждающегося в помощи пса на нашем сайте, я рассказываю ее на одной из устроенных мной локальных презентаций, а затем трачу много часов на рассылку благодарственных писем за поступившие благотворительные взносы.

Теперь, когда сообщение от Кошана подтвердило прибытие Фубар в центр, для нас наступило время действовать и обустраивать следующий этап операции. Но в этот раз нам прибавили работы. В последнем сообщении от Кошана также присутствовали подробности о собаке по кличке Медвепес. Я взглянул на фотографию зверя-переростка, глядевшего на меня с экрана. Это не было псом. Это, несомненно, было большой темно-бурой лошадью, изо всех сил пытавшейся казаться собакой.

С почти отрезанными ушами, купированным хвостом и белой полосой вдоль брюха, зверь являл собой массивную копию Наузада. Однако Кошан упоминал о нем как о щенке.

Если кратко, Кошан объяснял, что Медвепса привел в приют английский солдат, который подобрал его, бродящего по афганским переулкам, очевидно, сразу же после того, как пес был лишен ушей самым жестоким образом.

Я точно не знаю, как солдат узнал об афганском приюте для животных, мы изо всех сил стараемся не афишировать его местонахождение из-за того, что он потенциально может стать легкой мишенью для талибов, но солдат, не зная, как ему быть, бросил щенка у дверей Кошана. Случилось это примерно четыре месяца назад.

Мне неизвестно, почему Кошан не рассказал нам о Медвепсе раньше, но было уже поздно волноваться по этому поводу. Милый маленький безухий щенок перестал быть маленьким и милым. Он стал Медвепсом. Его огромная голова, похоже, с трудом помещалась на тридэшной цифровой фотографии.

Из-за дефицита места в приюте Кошан нуждался в нашей помощи. Поскольку связаться с солдатом, притащившим пса, не было возможности, без нашего вмешательства Медвепсу пришлось бы вернуться обратно на афганские улицы. Ничего больше Кошан тут поделать не мог. Решение о том, что фонд примет Медвепса, я принял всего за секунду. Я только надеялся, что, поскольку он на самом деле является всего лишь щенком, он не притащит с собой никакого довеска, свойственного Наузаду.

Вскоре мы принялись за дело, ставшее для нас привычной рутиной. Сначала мы сравнили стоимость перелета, прикинули транспортировку к и от аэропорта и отыскали карантинные базы на возможном пути назначения собаки. Блин, везде было дорого и требовало много времени! Учитывая разницу в курсе валют, мы не могли рассчитывать получить много от обмена трех тысяч фунтов.

Людям, которые не понимают связей, установившихся между солдатом и бездомной собакой, иногда бывает трудно найти объяснение таким затратам. Я слишком хорошо сознавал, сколь много хороших дел мы могли бы сделать благодаря вкладам в приюты в Соединенном Королевстве. Но благодаря рекламе люди дарят деньги потому, что они озабочены бедственным состоянием некой отдельной афганской собаки. А кто я такой, чтобы устанавливать цену на жизнь афганского беспризорника?

Одно письмо пришло от джентльмена по имени Пит. Читая его написанные от руки строки, я узнал, что в 1947 году он служил в месте, которое тогда называлось Северо-Западной пограничной провинцией, а сейчас известно как пакистано-афганское пограничье.

Поблекшая черно-белая фотография собаки, сидящей прямо у армейского барака в стиле колониальной эпохи, выпала из конверта. Пес смотрелся гордо, белое пятно на его груди сияло так, что было видно издалека. Он был как две капли воды похож на Джену, одну из собак, спасенную нами из Афганистана и удачно поселенную в Америке, разве что пес на фотографии жил примерно шестьдесят лет назад.

Пса звали Скерффи, и насколько я понял, он играл важную роль в поднятии боевого духа Пита и его товарищей во время службы на чужой земле, вдали от дома. Высокотехнических средств коммуникации, которые делают сегодня жизнь на службе сносной, в те годы не было.

Письмо Пита оканчивалось просто, как и большинство подобных писем: «Прилагаю скромное пожертвование, которое обеспечит вашу помощь столь многим афганским беспризорникам в обретении дома». Скерффи тогда не уехал вместе с Питом. Полагаю, Пит таким образом искупал свою вину.

Пожертвования, вроде того, что было сделано Питом, имели критическое значение для оплаты различных видов транспорта, необходимых для вывоза Фубар и Медвепса на запад. Поэтому на нашем сайте нужно было вывесить что-то о Фубар и том, как Крис подобрал ее, а также короткий рассказ о Медвепсе. Что еще важнее, нам нужны были какие-то фотографии милой и недокормленной белой собачки. Фотография стоила здесь дороже тысячи слов (особенно моих). Нам нужно было дергать людей за сердечные струны, чтобы получить от них большие суммы денег, которые, я знал это, понадобятся.

Мы быстро обнаружили, что голландское карантинное законодательство было сущим баловством в сравнении с британским. Но время поджимало, плюс куча бумажной волокиты, причем все документы были на голландском. Мы быстро поняли, что будет легче провести юную Фубар через британскую карантинную систему за три месяца, пока мы будем обустраивать ее транспортировку в Нидерланды, а если в карантине к ней присоединится еще и Медвепес, то мы получим столь необходимую нам скидку. Таким образом, ей нужно будет провести в карантине всего одиннадцать дней после прибытия в Нидерланды. Мало того, она даже могла провести эти одиннадцать дней дома, хотя в это мне верилось с трудом.

— Всего одиннадцать дней в карантине, Наузад, что может быть лучше, а? — спросил я спящего пса, который и сегодня грел мне ноги, пока я просматривал очередной сайт, переполненный канцелярщиной и директивами. — Мы ухватили чертову фортуну за крылья.

Самой большой головной болью теперь было пройти через волокиту с министерством окружающей среды.

Мое первое общение с этим министерством прошло довольно скверно. Их недостаток знаний о бешенстве и бумажная волокита вокруг въезда собак в Великобританию слегка нервировали. К счастью, все обошлось, и следующий их ветеринар был сама любезность. С тех пор я стал этаким экспертом по прохождению административного минного поля. К тому же, у меня была фантастическая поддержка в лице Ребекки из карантинного центра. Она тысячи раз выполняла необходимую бумажную работу, смеясь над сложностями ввоза собаки в Соединенное Королевство.

Вскоре я составил комплексный план, отослал имейл Крису, а также сделал необходимые заказы на транспортировку и перелеты и подал крайне важные заявки на карантин. Когда компьютер издал знакомый «пинг», означающий, что имейл удачно отправлен, я откинулся на спинку кресла и потрепал Наузада по голове.

— Нелегкая это работа — перевозить твоих приятелей с места на место, — сказал я со вздохом.