8

На какие только подлости и вероломство не пускается враг в своем изуверском стремлении причинить нам как можно больший урон, оставить после себя долго не заживающие раны!

Наши войска после упорных боев освободили город П. Город горист. Бойцы и уцелевшее население тушат пожары, стараясь спасти то, что еще можно спасти. Чад, копоть. Рев пламени и грохот рушащихся зданий. Взлетают вихри пылающих головней и быстрых, рассыпающихся, как в фейерверке, искр; в удушливом жару мечутся люди. Маленькие дети, уцепившись за юбки матерей, остекленевшими от ужаса глазенками смотрят на огонь, пожирающий все то, что еще недавно было их домом.

Спасательные работы осложнены тем, что все вокруг заминировано. Повсюду надписи на табличках или просто мелом на стене: «Осторожно. Мины». «Входить нельзя. Мины». Или коротко: «Мины». Это уже предупреждают наши саперы.

Город разминирует гвардейский батальон минеров. Нас с собаками посылают с контрольной проверкой.

Захвачен немецкий госпиталь. На койках — трупы, гитлеровцы не успели их увезти. Помещение — одно из немногих, сохранившихся в городе, — нужно срочно очистить, чтобы разместить наших раненых.

С собаками работать невозможно: разбита аптечка, удушливый запах йодоформа наполняет этажи, им пропитаны все предметы.

Тем не менее приказ: послать собак.

Помещение считалось разминированным. Дело — за поверкой.

Динка-черная походила-походила и села у кровати. Кровать чистая, только лежит матрац. Зашли с другой стороны. Опять села. Привязали к койке веревку, дернули из окна, так что койка проехалась по полу несколько метров. Ничего не произошло.

Вернулись в помещение — опять села. Тогда взялись за матрац. И действительно: мина — узкая, тонкая, вроде небольшой дощечки, — оказалась в матраце.

Разминировали завод. Там, при поверке, нашли мину в трансмиссии. Обнаружила ее лайка Рыжик.

Кажется, Рыжика я еще не представляла читателю? Рыжик — единственный представитель другой породы в своре овчарок и еще один продукт мазоринской заботы и любви к животным. Опекать слабых и беззащитных — черта капитана. Лаечка была направлена из Свердловска для ездовой службы, но оказалась недостаточно крепка. Александр Павлович взял ее к себе, поправил усиленной кормежкой, самолично обучил искать мины, и она стала работать наравне со всеми. С тех пор Рыжик, подобно Альфу, повсюду старается увязаться за капитаном.

Так вот эта самая лаечка, обследуя цех, села на цементный пол и не сдвинулась с места, пока вожатый не добрался до трансмиссии. Мина была вверху, и собака держала нос кверху.

Рыжик вообще очень хорошо работает верховым чутьем. Это у них в породе. Недаром лайки лучшие промысловые собаки, превосходно идущие на белку, на боровую дичь.

Но больше всех «повезло» в этот раз хромому ветерану Дозору. Его водили с контрольной поверкой по наружной территории завода. Неожиданно он сел. Месте ровное, ничего подозрительного не заметно. Попробовали рыть — никаких признаков мины. Даже пожурили его: «Эх, стар уже, людей вводишь в заблуждение!..»

Пошли еще раз. Он, ковыляя на своих изувеченных лапах, довольно быстро вторично обследовал отведенный ему участок и потянул на то же место. Пришел и опять сел.

Стали копать глубже. Вырыли яму глубиной метра два. Снова впустую. Рассердились на собаку: «Водит за нос, а тут копай!»

«Водит-то водит…» Ефрейтор Алексей Жилкин, молоденький вожатый Дозора, почесал у себя за ухом, сдвинув пилотку и морща загорелый лоб, пораскинул умом, затем, посоветовавшись со своим ближайшим начальством — старшиной отделения, изрек: «Пусть поводит еще!» — и пошли в третий раз по территории.

Нарочно начали с другого конца, петляли туда и сюда — и что же? Дозор сел на том же месте в третий раз.

Не будет собака садиться зря! Ему командуют: «Вперед! Ищи!» А он — как прилип! Прядет ушами, смотрит выразительно на Жилкина, словно хочет сказать: «Куда ты меня посылаешь? Я же нашел. Вот!»

Стали копать, что говорится, до победного. И докопались до мины чудовищной взрывной силы — в двести пятьдесят кило весом. Она лежала на трехметровой глубине. Специалисты говорят, что если бы она взорвалась, то взлетела бы на воздух половина города.

Постепенно мы привыкаем ко всем этим хитростям. «Нас не проведешь!» — сказал один боец. А точнее, не проведешь наших собак. Из-под земли выроют, на небе учуют. От них не спрячешь.

Жители возвращаются в уцелевшие дома. Появились инженеры, рабочие в разминированных корпусах завода.

И так приятно (можете ли вы понять меня, сами не испытав этого чувства?), когда вместо надписи: «Входить нельзя. Мины» — появляется другая: «Мин нет. Тростникова». Тростникова — это я.