Шапка

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Шапка

Его сняли с поезда и привели в детскую комнату милиции. Куда и зачем он хотел уехать, он не сказал, да, наверное, и не мог сказать, лишь бы уехать, а куда — не все ли равно. Возвращаться не хотел и упорно отказывался назвать фамилию и адрес родителей, как и свое имя. «Не скажешь — отправим в колонию», — пригрозили ему. А хоть и в колонию, только не домой. «Пускай посидит, тогда разговорится», — решил дежурный и другим запретил трогать мальчишку: может, у парня стряслась беда, мало ли, бывает и так. И вот он сидел и, поджимая губы, упрямо молчал, вперив широко раскрытые голубые, с застывшей в них тоской и болью, не по-детски серьезные глаза куда-то в пространство перед собой, — этакий маленький старичок, придавленный тяжестью навалившегося на него испытания. Он был простоволос, несмотря на холодную погоду — в легкой курточке, правую руку держал за пазухой — казалось, что-то придерживал, тщательно скрывая от других. Сердце или что другое? Как бы плохо не стало, придется врача вызывать.

— Что там у тебя? Покажи.

В ответ — молчание. Только весь сжался. Упрямый пацан.

— Тебя спрашивают…

— Не дам!

— Ну, вот, уже и не дам. А я что — отнять хочу? Говорю, покажи, только и всего. Устал, поди, руку так держать…

— Не устал…

Но рука вдруг дернулась, медленно-медленно он вытянул то, что прятал от глаз людских, и положил на стол, подержал, как бы не решаясь, можно ли довериться этим незнакомым ему людям в форме, потом убрал руку. Шапка. Обыкновенная шапка из меха какого-то пушистого зверька. «Украл, что ли, а после сбежал? У кого украл, где? — хотел спросить дежурный. — Потому и скрывал, не хотел показывать». Но, посмотрев на лицо мальчугана, вовремя удержался. Нет, что-то тут не так.

Обыкновенная шапка… Обыкновенная ли?

* * *

Они жили на даче. Родители каждый год снимали дачу у знакомых. Те, как только устанавливалось тепло и просыхали дороги, отправлялись путешествовать на собственной машине, случалось, отсутствовали и месяц, и два (когда они работают, удивлялись соседи. На вольных хлебах!), а зачем даче пустовать? Пускай приносит доходы, поможет окупить дальние вояжи, горючее небось тоже денег стоит. Словом, знакомые были не дураки, понимали толк в жизни и старались брать свое. Для того и дачу завели. Там, на даче, судьба и свела Генку с Кешей.

Кеша был канадской лайкой, принадлежал сторожу, который караулил дачи. Кешу подарили знакомым Генкиных родителей тоже знакомые, какие-то иностранцы, приезжавшие в Советский Союз в качестве туристов, а те отдали подарок сторожу, договорившись, что за это он будет охранять их дачу. Собак они не терпели, потому и не стали держать Кешу, хотя пес был отменный, отличных кровей, за границей за него отдали бы большие деньги. А Генка собак любил, он часто приносил Кеше объедки с обеденного стола. Кеша провожал Генку в магазин, когда мать посылала купить что-либо необходимое —. хлеб, сахар — или бутылку отцу. Про отца говорили, что он охотник пропустить стаканчик.

Сторож умер. Пес пришел на дачу к Генке. Сам пришел и никуда не захотел уходить. Сторож был еще не старый человек, жить да жить, говорили старухи на селе, здоровье подорвала война, — в одну из ночей его не стало. Человека отнесли на кладбище. А куда деваться собаке? Генка не знал, радоваться ему или печалиться: сторожа жаль, а собаку… Да он всю жизнь мечтал о таком Кеше!

— Мам, возьмем его…

Мать подумала-подумала и согласилась: уж больно хороший пес, смотрит как человек, будто что сказать хочет. Сам пришел! Только что скажет отец?

— Пусть останется, — изрек глава семьи. — Зачем добру пропадать. Еще сгодится…

После Генка не раз припомнит эту фразу.

Отец не баловал сына вниманием; только когда пропустит лишнего где-нибудь с друзьями, еле доберется до дому и заведет унылую волынку, что старших надо уважать (надоело! это его-то уважать, пьянчугу?!), а потом свалится где попало, захрапит, зачмокает на весь дом… поговорили! Мать вечно занята, ей и обед надо состряпать, и в магазин сходить за продуктами, и по дому навести порядок, и забулдыгу-мужа изобиходить, помыть, постирать… Намучилась она с отцом, из-за него работу оставила, а что сделаешь? Генка, как умел, помогал ей. Плохо, если в доме нет настоящего хозяина. Нет, не любит Генка тех, кто пьет, и сам не будет пить. То ли дело пес! Уж он-то пьяным не напьется, не будет читать скучных нотаций, не надоест, хоть всегда с тобой…

Пес повсюду ходил за ним неотступно как привязанный, и в глазах его читался немой вопрос-мольба: «Я теперь твой, только твой. Ты не бросишь меня?…» Нет, Генка не бросит и не отдаст никому, даже если будут просить. Исполнилась мальчишечья мечта: у него есть своя собака. Своя! Его! И больше ничья! Их двое, и они всегда вместе. Ох, и до чего же это приятно — иметь такого друга, если б вы знали, люди!

Кеша, милый, дай почешу у тебя за ухом…

Ученые люди говорят, что любовь к животным — любовь совсем особенная, ее не выкинешь за окно, не забудешь, и, говорят, приходит она не сразу. Генка испытал это на себе. Он даже изменился, чтобы меньше сердить родителей, не давать повода для недовольства, которое косвенно могло бы отразиться и на Кеше. Прямо не узнать парня. Раньше, бывало, в одно ухо вошло, в другое вышло, и слышит — да не слышит, упрется — ничего делать не заставишь. С некоторых пор как подменили человека. Внимательный, сговорчивый, сказать не успели, а он уж сделал. Золото парень! Мать не могла нарадоваться. Отец помалкивал. Отца не зря называли молчуном: себе на уме.

Генка мечтал, как осенью они переберутся в город и все ребята будут завидовать, что у него своя собака. Своя! Собака! Нет, и вправду, это же понимать надо! А у тебя нет. И у тебя нет. А у меня есть. Есть! Да какая: умная да красивая. Пойди поищи другую такую! Уши торчком, хвост калачом, пушистая да ласковая. Следит за каждым твоим движением, ловит каждый вздох. Куда ты, туда она.

Генка стал еще более внимательным к Кеше, тот сделался еще дороже ему, когда на соседней даче убили собаку — на шапку. Генка опасался: не случилось бы чего худого с Кешей. До этого кто-то раз уже пытался доской пришибить пса — остался шрам на голове.

Генка уезжал с ребятами в лагерь. Ох, до чего же не хотелось Генке расставаться с Кешей. Как предчувствовал…

Время в лагере тянулось долго-долго, хотя вроде было много интересного — и походы в лес, и военные игры, и художественная самодеятельность. А все равно тянуло к Кеше: как он там без него? Тоже скучает небось…

Вернулся из лагеря:

— Где Кеша?

Почему-то пес не встретил его.

— Нету Кеши.

— Кеша пропал. Убили. — У матери был виноватый вид, она хмурилась и отводила взгляд в сторону, чтобы не встречаться с глазами сына.

— Как пропал? Кто убил? Почему убили?

Как Генку не хватил удар? Как не разорвалось сердце? Право, можно умереть на месте, услышав такую новость.

— А-а! — отмахнулась мать. — Есть тут семья, разводят песцов, вот, говорят, они и его… на мех…

«Говорят, говорят…»

— Как на мех?! Какой еще мех?! Да я сейчас пойду покажу им, пусть отдадут…

— Да не живой он, твой Кеша, пойми…

— Почему не живой?!

Солгала мать, сказав про песцов, попытавшись свалить все на других. Язык не повернулся сказать правду.

— Подожди, не ходи, — сказал отец. — Никуда не надо ходить, ни к чему. Да не реви ты, не пропал твой Кеша! Сгодится для дела! Вот, гляди. Тебе подарок.

Так вот что имел в виду отец, сказав «зачем добру пропадать». Он уже тогда держал это в уме.

Шапка, обыкновенная шапка. Мать говорила не раз, что к зиме надо купить наследнику шапку. Вот и сделали обзаведенье, не потратив ни рубля.

Вот он, Кеша, — шапка! Убили, ошкурили, и, пожалуйте вам, обновка сыну… Кешу, беднягу, дорогого, ненаглядного Кешу ободрали на шапку, как того сеттера, и кто?! Отец!!! Сам!!! Собственноручно!!! Содрать шкуру с друга… да может ли то быть??? Кеша, родной… Да еще недавно он провожал Генку до калитки, когда тот отбывал в пионерский лагерь, поскулил ему вслед, будто знал, что больше не увидятся… Все было как в страшном сне. Но все было правдой.

Да, пока Генка находился в пионерлагере, Кешу не только ободрали — отец проделал это с ловкостью заправского живодера, — успели и шапку сшить. Постарались к возвращению сына. Красавица шапка, пышная, фартовая, всем на зависть.

Лучше бы уж пропил, загнал на толкучке и прогулял выручку с дружками, чем подносить такой подарок. Не видеть бы, не слышать, не знать.

Генка, как полоумный, смотрел широко раскрытыми глазами, ничего не понимая. Неужели? Неужели? Вдруг, всхлипнув, громко зарыдал и, швырнув подарок на пол, принялся его топтать; потом, опомнившись схватил и, прижимая шапку к себе, выбежал. К вечеру он исчез из дома.

Что он сказал тогда отцу, каким нехорошим словом обозвал его, он не помнит. После негодующий папаша скажет, что сынок назвал его фашистом: те тоже — сдирали кожу с людей и делали из нее сумки…