Мы с Акбаром (Записки бригадмильца)
Мы с Акбаром
(Записки бригадмильца)
Было это в Ленинграде, в первые годы после войны.
Если рассказывать по порядку, с чего это началось, то прежде всего надо вспомнить о Лидии Ивановне. Она у нас главный закоперщик, как говорит бабушка, с нее все и началось…
* * *
Лидия Ивановна — общественный инструктор клуба ДОСААФ по служебному собаководству и неутомимая активистка. Она живет с нами по соседству. У нее громадный черный пес Акбар. Каждый вечер Лидия Ивановна водит своего Акбара мимо нашего дома, а утром — обратно. Он охраняет меховой магазин.
В магазине, оставшись один, Акбар ложится на стол и молча глядит на улицу, положив голову на передние вытянутые лапы. Ребята соберутся у витрины, свистят, улюлюкают, чтобы он слаял. А он смотрит на них с пренебрежением: «Дураки вы, что вы тут кривляетесь. Лайте сами, если вам делать нечего…»
Зря никогда не слает. Мудр.
Акбар широкогрудый, сильный, а Лидия Ивановна невысокая, худенькая — но вы бы видели, как он слушает ее!..
Она — лучшая дрессировщица и сама обучила Акбара. Когда наши собаководы едут на Всесоюзные соревнования в Москву, возглавляет делегацию обязательно Лидия Ивановна. И щедро делится со всеми своим опытом.
Любительские собаки на испытаниях не сдадут зачета — потом у Лидии Ивановны очередь: она за месяц может выучить любую на медаль. Она знает всех собак наперечет, и они знают ее. Увидят на выставке — такое ликование! Мальчишки за ней ходят толпами.
Пожалуй, Акбар Лидии Ивановны больше всего и заразил меня желанием завести себе такого же друга.
Лидия Ивановна занимается собаками с раннего детства. А почему мне не попробовать? Сплю и вижу, что у меня такой же Акбар.
Недалеко от нашего дома есть больница. Раз вижу, выходит из калитки старуха сторожиха, горючими слезами уливается, ведет овчарку, в фартуке что-то к себе прижимает.
«Что, — спрашиваю, — случилось, бабуся?»
«Да вот, — отвечает, — велят продавать». Показывает на собаку. «Сколь годов при лазарете жила. Сад караулила. А ноне появился новый главный врач, разрази его нечистый дух. Гонит продавать. При больнице, слышь, собак держать не полагается. Не стерильно».
«А это что?» — спрашиваю. Вижу, в фартуке что-то копошится.
«Щенки это. Вот их тоже на базар…»
«Продай мне одного, бабуся».
«Купи, милый…»
«Почем?»
«А сколь дашь».
У меня было десять рублей — я отдал.
Акбар у Лидии Ивановны черный как сажа. И я взял черного. И кличку дал такую же — Акбар.
Мой Акбар — «искусственник»: пришлось выкармливать соской. Очень маленького отняли от матери. Однако вырос тоже — дай всякому, большой, крепкий. Лидия Ивановна говорит: от ухода.
Лидии Ивановны я сперва стеснялся, робел при встречах. Она мне казалась строгой. Да она и вправду строга — с лентяями, с распустехами, которым что бы ни делать, лишь бы ничего не делать. Как-то встречаюсь, Акбар сзади переваливается. Она меня остановила: «От кого щенок?» Я говорю: «От старухи сторожихи».
Она всегда так: если встретит на улице незнакомую собаку — непременно постарается выяснить: «Чья? Откуда привезли?»
«От родителей каких, — говорит, — спрашиваю?»
А я и что сказать, не знаю. Овчарка из больницы, и все…
«Эх ты, а еще собаковод!..» И пошла дальше. Потом оглянулась: «Приходи ко мне в кружок».
В кружке у нее и взрослые, и подростки. Занимаются при любой погоде. Мямлей да неженок Лидия Ивановна терпеть не может. Ребятня от ее занятий в восторге. Особенно, когда начинается дрессировка на злобу, охотников изображать «преступника» хоть отбавляй. Упрашивают наперебой: «Лидия Ивановна, самых злых — на меня!» А потом хвалятся друг перед другом, у кого халат порван сильнее.
Все, кто в кружке Лидии Ивановны, учатся на «отлично», недисциплинированный делается дисциплинированным, слабый — закаленным. Баловней она просто презирает.
А я, когда мы с ней познакомились, был… ну не то чтобы очень разболтанным, но… В общем, гордиться нечем.
Отец у нас геолог, вечно в разъездах. То на Алтае какую-то руду ищет, то на Кольском полуострове, то в Сибири. Мать — диспетчер треста — круглосуточно на дежурствах. Мы живем с бабушкой, маминой мамой. «Мы» — это я и моя младшая сестренка Танюшка.
Матери некогда, а бабка и недосмотрит. Учился кой-как.
Бабка сперва приняла моего Акбара в штыки: «Сам возись с ним». А после, смотрю, заботится: утром чашка уже полна, с едой, к вечеру — тоже. Мне напоминает, чтоб выгуливать не забывал. Танюшку шпигует, чтобы не лезла лишний раз к собаке, не надоедала.
Стал пропадать на дрессировочной площадке — тоже заворчала было вначале. После видит, что я и про уроки не забываю, даже хвалить принялась. А хвалить-то надо не меня, а Лидию Ивановну.
Не будешь хорошо учиться — из кружка вон! Поневоле перевоспитаешься… Переменил привычки. Прежде кутался — теперь хожу в одном свитере, презираю холод. Родители счастливы: не кашляю, не чихаю, круглый пятерочник.
Соседний двор слыл неспокойным. Все жильцы жаловались: вечно пьяные драки, хулиганство, бьют окна. Снуют какие-то подозрительные личности. Без милиции лучше не соваться.
Пропала детская коляска. А меня давно подмывало попробовать Акбара на серьезном деле. Подговорил сверстников. Решили проявить инициативу, «разгромить бандитов».
Пошли втроем, у всех собаки. Собаки выдрессированные, не просто «тяв-тяв». Овчарка, боксер и дог, точнее — дожиха.
Едва показались из арки ворот — с разных сторон высыпало с десяток парней и подростков в драных штанах. С ходу завязалось «ледовое побоище». Нас забросали каменьями. Я даже не успел спустить Акбара с поводка, как здоровенный булыжник угодил ему прямо в глаз, хорошо, что Акбар мотнул головой и удар пришелся со скользом. А дожиха решила, что это поноски бросают, носилась за ними. Совсем неученая оказалась. Ей кричат «фасс!», а она думает «апорт!». Пришлось ее спасать.
Дураки-то, впрочем, были мы, а не собаки…
В самый разгар сражения появилась Лидия Ивановна. Услышала собачий лай, гвалт — прибежала узнать, что случилось. Ее вмешательство спасло нас от окончательного позора. С ее Акбаром шутки плохи. Как пригрозила, что сию минуту приведет его, сразу все утихомирились. Уняла страсти, затем к нам с вопросом:
— Вы что здесь делаете?
Ну, мы туда-сюда, покрутили-покрутили и признались. Думали, сейчас будет разнос по первое число. И вдруг слышим:
— В принципе, вы это правильно придумали. Не с того конца начали. Ссамовольничали… Хочется работать с собаками?
— Хочется!
— Только смотрите, потом не хныкать, друзья…
А назавтра хлоп! — повестка из милиции. Явиться всем троим. Понятно: за скандал. Заработали голубчики. Пришли — там уже Лидия Ивановна сидит, дожидается. Свидетель.
Нас привели к начальнику отделения.
— Зачисляем вас в бригаду содействия милиции.
— Как в бригаду? Почему?
— Вот те раз — «почему?!» А в чужой двор с собаками зачем ходили? Лидии Ивановне что говорили… Или не хотите, что ли?
— Нет, хотим!
— Так в чем же дело? Идем навстречу вашему желанию.
* * *
…Таким манером мы с Акбаром и стали работать в бригадмиле. Лидия Ивановна все это устроила.
Глядя на нас, начали записываться и другие. Первое время собаководов-бригадмильцев включали («придавали», как выражается Лидия Ивановна) в обычные бригадмильские бригады при участковых уполномоченных. Потом возникли специальные бригады исключительно из собак и их владельцев.
Работа бригадмильской собаки — это, по сути, работа профессиональной милицейской собаки. Для того чтобы патрулировать в ночном городе, задерживать нарушителей общественного порядка и спокойствия, нужна собака смелая и злая.
Наш брат ребята, парни-комсомольцы, как с ума посходили. Осаждают Лидию Ивановну: «Травить, травить!» Хоть на телеграфный столб! Увлечены необычайно. Всегда была учеба, тренировка, а тут впервые настоящая работа!
— Смотрите только, костюмов не рвать! — наказывала всем Лидия Ивановна.
У нее чуть что — первая мысль: «Порвет костюм!..» Ее Акбар на своем веку их столько спустил с разных проходимцев, что, наверное, целой ткацкой фабрике надо год работать. Другой хулиган из-за покуса не шумит. Покус заживет. Собаки у нас вакцинированные, бешенства не бывает. А порвал одежду — плати.
Думаете, все к нам с самого начала относились хорошо?
Как бы не так! Сама же милиция на первых порах постоянно притесняла нас. Постовые милиционеры задерживали ночью. Приведут в отделение, там — списки активистов; проверят по списку — отпустят. Доказывай не доказывай — только список и выручал!
«Вам делать нечего, потому по ночам ходите», — говорили издевательски дворничихи.
Для начала за нами закрепили большой общественный сад. Мы приходим незадолго до закрытия. Надо обойти аллеи, предупредить граждан, что сад закрывается, будут спущены собаки. Собаки — на поводках. После закрытия обходишь еще раз. Теперь собаки не на привязи и по команде «ищи!» прочесывают все кусты. Если найдут кого-либо — не кусают, но облаивают (разумеется, при отсутствии встречных враждебных действий, если противная сторона ведет себя тихо). Это — «профилактическая работа».
Прежде в саду дежурили старушки сторожа. Процветало хулиганство, разная шпана лезла через забор, ломала насаждения, вытаптывала клумбы. После того как мы задержали несколько человек и сдали в милицию, все это быстро прекратилось.
Раз обнаружили большую кипу краденого толя. В темном уголке сада, в павильоне-раковине. Обычно там укрывались парочки, и мы обязательно заглядывали туда. Пришли — мой Акбар учуял новый запах, стал рыть, царапать лапами, и под кучей досок оказалось несколько рулонов толя. Толь был из музея, где шел ремонт.
В другой раз качалку детскую спасли. Ее тоже унес кто-то у зазевавшейся мамаши и припрятал до удобного момента.
* * *
Мне досталось ходить в паре с Попудрипкой.
Года два назад появилась в нашем клубе девица воображулистая. Все замуж старалась выйти. Потому и в клуб поступила: там народу много бывает. Собак боялась дико. Вся в завитых локончиках, в губной помаде. Через каждые полчаса открывает сумочку и пудрится, недаром — Попудрипка. А имя — Идея. Придумают же!
Около той же поры стал похаживать один душка военный в отставке. Дурак беспросветный. Как его в армии держали?! Наверное, оттого и в отставку уволили, что он только пенсию получать может. Говорил одними цитатами из передовиц. Начитается… за последние дни, конечно… и шпарит. На всех собраниях кимарит… засыпает со страшной силой. Только одним глазом поглядывает.
Наша Попудрипка быстренько окрутила его и уволилась.
С полгода ее не было видно. Потом, глядь, появилась опять. Но уже без мужа, без красавца своего. Вместо мужа завела собаку — овчарку Лукрецию. Стала активничать, посещать дрессировочную площадку.
И вот, что вы думаете, когда у нас начали уделять усиленное внимание бригадмильству, выбросили лозунг выдвинуть молодых, она и… выдвинулась. Попросила записать и ее. Между прочим сказала, что она поет. У нее меццо-сопрано.
Кто-то из мужчин усомнился в ее меццо. Она возмутилась.
Когда мне ее предложили в напарники, я хотел отказаться, да Лидия Ивановна остановила: «Может быть, с тобой перевоспитается».
Вот еще забота — Попудрипку перевоспитывать!
Идем по улице, а моя Попудрипка опять заводит:
Григорий, ты меня не любишь…
Голос пробует. И почему-то все из «Царской невесты».
Я говорю:
— Тише, жуликов распугаете!..
А она:
— Гришенька, ты прелесть. Ты мне нравишься. Только в тебе нет никакой лирики! Ну просто никакошенькой!
Но между прочим, к обязанностям относилась добросовестно. И Лушу — Лукрецию то есть — хорошо выучила.
Раз поздно вечером патрулируем. Она опять свое:
Григорий, ты меня не любишь…
А я слышу — заливаются тревожные свистки: старухи в саду на помощь зовут. Говорю Идее:
— Скорее!
Прибежали. Там — трое молодых хлыщей с огромными букетами. Наломали сирени. Двое дерутся, а третий кричит:
— Пустите собаку! Пустите собаку! Он его убьет, у него нож…
Оказался подвох, чтобы нас облапошить. Пока мы разнимали дерущихся, третий с сиренью тягу. Я спустил на него Акбара. Тогда эти двое — на меня. А Идея, не будь плоха, сейчас же Лушу с карабина — «фасс!». Та вмиг всех успокоила.
Тут подоспел участковый, забрал всех троих, а сирень повертел-повертел в руках и преподнес Попудрипке. Она была польщена чрезвычайно. Неделю потом говорила об этой сирени.
* * *
Особенно много всяких происшествий под праздник.
Под Первое мая, помню, было. Иду, вижу, двое пьяных с кульками, пакетами. Хорошо одеты, с подарками для жен, а сами еле на ногах держатся. А к ним прилаживается детина, тоже будто пьяный. Я отогнал его: «Уйди!» Он поглядел на меня, на Акбара. Видит, лучше не связываться — отстал.
Один из пьяных брел-брел, упал у забора. Что делать? Оставить — наверняка разденут и подарки унесут. А я один, без Попудрипки. Мы, когда очень много работы было, разделялись.
Привязал около лежащего Акбара, второго отвел к дворнику. Потом за первым вернулся. А этот, детина, уж опять тут. Да к Акбару разве подступишься? Сам останешься без брюк…
* * *
Одно время у нас в городе наблюдалась эпидемия краж ондатровых шапок. В магазины поступила большая партия этих шапок, их раскупили. Ондатра — мех ценный. И началось… Прямо-таки настоящая охота за ондатровыми шапками. Едва кто-либо появится в такой шапке, у него ее с головы — цоп! — и поминай как звали.
Похитителей видели не раз, но задержать никак не удавалось.
Я с Акбаром был в отделении милиции. Вдруг вбежал гражданин: сорвали шапку. А я к тому времени Акбара уже довольно хорошо по розыскной службе отработал. Собаке дали понюхать руки пострадавшего, я вывел Акбара на место происшествия, приказал «иди!», и он повел нас. Сначала — во двор, потом по лестнице на голубятню (позднее выяснилось, что лестница была переставлена, но это не запутало собаку), потом — кругом… Темнят, прохвосты; либо Акбар сбился со следа. Двор был проходной; мы обежали вокруг дома и в другом дворе захватили двух парней. Они хотели бежать, оказали сопротивление, но против овчарки все бесполезно. У одного за пазухой была спрятана шапка. Акбар работал верховым чутьем.
С этого дня кражи шапок на нашем участке прекратились.
* * *
Но все это, в общем, были мелочи, пустяки, в некотором роде подготовка к более крупным мероприятиям.
Район наш, Василеостровский, большой, тянется на много километров. В него входят два кладбища — лютеранское и братское, оставшееся от Великой Отечественной войны. За кладбищами — пустырь, который заканчивается прибрежной песчаной косой. С одной стороны море, с другой — река Смоленка, кричи — никто не услышит. Территория незастроенная, безлюдная и в ночную пору, прямо сказать, жуткая. Чтобы никто не ходил, туда, ее обнесли проволокой, забором.
Что там творилось, за этой проволокой, описать невозможно. Насилия, убийства. Постоянное обиталище картежников. Играли, конечно, по-крупному, раздевали друг друга до последней нитки. В соседнем Выборгском районе совершат кражу, здесь — «хаза», сборное место, делят и прячут добычу.
Жулья этого развелось после войны — дышать нечем. В войну было не до него. Под шумок-то оно и развелось.
Теперь здесь неузнаваемо. Строительство. Скоро будет газгольдерная станция. А тогда прямо-таки страшный район был.
Городские власти решили покончить с этим гнездом преступных элементов. Дали команду милиции, милиция обратилась за содействием к нам. Мы, конечно, с радостью. Разработали план кампании по всем правилам военной стратегии. Ходить только группами, в одиночку ни под каким видом. У каждой группы свой ночной маршрут. Скажем, моя группа идет от улицы Герцена до улицы Желябова. А навстречу нам движется другая, тоже с собаками. На середине мы встречаемся. Если заметим где-либо что-либо подозрительное, вместе окружаем это место, выясняем. Не вырвешься.
Совместно с милицией провели несколько ночных рейдов. Результаты не замедлили.
В первый же рейд мы с Попудрипкой привели троих. Все они оказались ранее судимыми, рецидивистами. На одного даже был объявлен всесоюзный розыск. В ту же ночь обнаружили и улики — награбленное добро.
Все жулики боятся собак. Трясутся, увидев овчарку. А мой Акбар внушает особое почтение. Ночью его почти не видно, только глаза горят как зеленые светлячки. Как набросится молча из темноты — поневоле папу-маму закричишь.
Какое-то время мы их не трогали. Потом опять устроили облаву. Потом, после некоторого перерыва, опять…
У жуликов началась худая жизнь. Каждая операция по прочесыванию территории давала нам обильный «улов». В милиции не знали, как благодарить нас за помощь.
В чем был секрет успеха?
Ну, во-первых, в том, что нас было много и мы действовали дружно. Во-вторых (и это самое главное), никто из уголовников не ожидал, что само население так рьяно возьмется за них.
Работников милиции они знали почти всех в лицо и могли скрыться заблаговременно по первому сигналу тревоги. А мы… мы — народ гражданский, безобидный… Идешь с собакой — ну, мало ли владельцев гуляет вечерами со своими псами! Чего их бояться? Вор вылезает, а ты его — цоп! — и готово.
Именно с той поры в уголовном мире за нами закрепилась кличка «тихари». Ни у одного из нас, естественно, не было личного оружия, а результат получался лучше лучшего. Задержанных мы отводили и сдавали в милицию под расписку.
Только теперь я начал понимать, какую важную службу несет милиция. Охранять общественный порядок и спокойствие, следить за соблюдением законности — вовсе, оказывается, не такое простое дело. И ночи не спи, и жизнью рискуй. Не будь милиции — пожалуй, не пришлось бы спать и всем прочим гражданам.
Но милиция везде не может справиться сама, ее немного (ведь в сравнении с общим количеством населения — капля в море!). И вот крайне необходимо, чтобы все мы помогали ей.
Иногда и сделать-то нужно самую малость: помочь задержать кого-нибудь, препроводить в отделение, а там уж суд или общественные организации разберутся, что делать дальше. Нередко это самое настоящее благодеяние и для того, кого задержали: начал скользить по наклонной плоскости, еще немного — упал бы совсем; вовремя остановили — поднимется, снова станет человеком.
Тут, как говорят юристы, важное значение имеет предупреждение преступлений.
Ну, и чтобы раскрыть их, когда они уже совершены, обезвредить преступников, тоже нередко требуется помощь населения. А сколько еще людей равнодушно взирает на то, как мелкий воришка в трамвае лезет к соседу в карман или на рынке тянет пучок моркови… С моркови начинается — тюрьмой кончается!
Долгое время никак не могли выловить шайку домовых воров, базировавшихся на кладбище. «Домушники» орудовали в жилых кварталах по другую сторону Смоленки, в лодке переправляли краденое сюда. В старинном полуразрушенном склепе у них был устроен тайник для хранения. Здесь же, после очередного дела, они укрывались неделями, пережидая, пока уляжется шум от кражи. Все они были вооружены финками, а двое имели револьверы.
Оперуполномоченные угрозыска выследили их, операция была тщательно продумана и подготовлена.
Незадолго до рассвета мы, то есть усиленный наряд милиции и бригадмильцы с собаками, окружили логово бандитов…
Я долго буду помнить эту операцию.
Представляете: тьма кругом (ни огонька!), и в этой тьме лишь слышен осторожный шепот людей, тихий шорох шагов да дыхание собак… В такие моменты собаки почему-то непременно начинают пыхтеть, как кузнечные мехи: вероятно, сказывается сдерживаемое волнение, которое передается и им, Кроме того, ночь всегда настраивает животных на более нервозный лад.
Мне так и припомнились рассказы старых собаководов, как в дни войны наши собаки помогали бойцам на фронте. Так же, ночами, подкрадывались к противнику, чтобы захватить «языка», либо вывозили раненых с поля боя, очищали проходы от мин…
Убедившись, что все на местах, полковник Богданов (он лично руководил операцией) скомандовал:
— Выходи!
Враз зажглось с полдесятка сильных электрических фонарей. Все они были направлены на темную лазейку под плитой склепа. Ослепленные ярким светом, оттуда один за другим стали вылезать кладбищенские «жильцы». Вероятно, если бы эту картину увидела какая-нибудь набожная старушка, она решила бы, что это лезут черти из преисподней.
Нам удалось накрыть всех разом. Наиболее рьяные из этой компании пытались сопротивляться: им удалось ранить ножом собаку и выстрелом из нагана перебить лапу другой. Однако это им не помогло: взяли голубчиков.
В числе пострадавших едва не оказался я. Главарь банды, дылда по прозвищу Шкворень, когда ему предложили сдать оружие, набросился на меня с ножом (я стоял к нему ближе других), но тут же, закричав от боли, выронил его: Акбар прокусил ему руку.
Захват банды «домушников» явился как бы кульминацией. С той памятной ночи количество правонарушителей в районе кладбища резко пошло на убыль. Весть о «тихарях», действующих в контакте с милицией, распространилась в воровском мире. Нас стали бояться.
Вскоре вся эта обширная территория была очищена полностью и надежно. Забор и проволоку сняли, прохожие перестали опасаться темноты. В ночь-полночь иди, никто не тронет.
* * *
Успех в районе Голодая имел еще одно следствие: стали быстро пополняться ряды бригадмила. Я уже не говорю о молодежи. Молодежи у нас больше всего. Но идут и пожилые, мужчины и женщины.
Пришел один дядька. Хромой, кособокий. И заявляет: «Хочу состоять в бригадмиле». И сам, и пес его — оба какие-то нескладные. Я знал их еще по дрессировочной площадке; он собаку на цепи коровьей водил. Потешный — обхохочешься. Помню, Лидия Ивановна объясняет ему, как надо приучать собаку брать барьер, а он возражает: «Она же у меня усигает, усигает сразу…» Потом вместо команды «Барьер!» стал приказывать: «Сигай!»…
Пришла пенсионерка. У нее — Джек. Она ехала с ним на пароходе. Когда сходили на пристани, какие-то типы затеяли потасовку на берегу. Милиционер растерялся, свистит, а они никакого внимания. Старушечка раззадорилась и, не сморгнув, взяла и скомандовала Джеку: «Фасс!» Он тяпнул за что придется одного, другого — драка прекратилась.
После милиционер требует: «Пройдемте, граждане», — они лежат. Тогда она опять: «Фасс!» Все вмиг поскакали и, тихие, как ягнята, отправились в отделение. Никто не жаловался. А ей настолько понравилось, что она прямым ходом к нам: «Запишите».
Ребятам-пионерам приходится отказывать чуть ли не каждый день. Говорим им: «Подождите, ребята, подрастите…» А они: «Ну да, тогда ловить будет некого!..»
За короткий срок число бригадмильцев-собаководов в нашем районе возросло в несколько раз.
* * *
Хочу рассказать, как мы занимаемся с Лидией Ивановной. Заниматься у нее удовольствие, хотя и не просто: очень требовательная. Не отпустит с площадки, пока не добьется своего. Каждого из нас насквозь видит. А уж собак знает прямо-таки на удивление! С одного взгляда определит, как ты обращаешься с животным, грубо или ласково, любишь его или только делаешь вид, что любишь; видит, сытая у тебя собака или голодная. Грубость сразу же пресекает, ибо от грубости недалеко и до жестокости. Знает даже, как с возрастом меняется походка у собаки. У старых боксеров, например, и доберманов за год до смерти появляется иноходь.
От нее я узнал, как по глазам безошибочно определить настроение собаки. К примеру, затеяли игру с поводком. Вырываешь поводок, не даешь его схватить, пес делает вид, что злится, рычит, скалит зубы. А у боксов бывает: вдруг глаза зеленые, ну, тут берегись, переключится на хозяина.
Теперь-то я уж знаю, на собственном Акбаре изучил, что собака испытывает много разных чувств, и все это отражается у нее в глазах и на морде: удивление, радость, смятение души, виновность, злоба, раздражение и все, все. А когда в семье смеются, смеется и Акбар… Порой мне кажется, что Лидия Ивановна знает какой-то таинственный шифр, может не только понимать их, но и разговаривать по-своему, на каком-то только им понятном языке. Кстати, где-то я читал: чувств у животных, возможно, даже больше, чем у нас, у людей.
А уж язык у Лидии Ивановны… право, умрешь! Бритва! Шутку любит. Без шутки часа прожить не может. На все у нее есть меткие сравнения, не хочешь, да запомнишь.
Но если рассердится, должен сказать, прямо кипяток!
Нам все время напоминает: сначала дисциплину привить, потом — злобу. Выполнили все хорошо: «Мерсите вас ужасно», любимая присказка, которая всех приводит в восторг.
Как-то на дрессировочную площадку пришли два пижона в габардинах. Этакие «прынцы» (по Лидии Ивановны выражению). На всех смотрят свысока, осчастливили своим появлением. Лидия Ивановна, как обычно, возьми да скажи: «Мерсите вас ужасно». Они ее на смех подняли, дескать, смесь французского с нижегородским. А она вдруг как сыпанет на чистом французском, они рот раскрыли. Ушли и больше не появлялись.
Да! Чуть не забыл: Лидия Ивановна — первый мастер-дрессировщик у нас в стране. Ей первой присвоено это звание.
* * *
Иногда бригадмильцу приходится выделывать прямо-таки головоломные трюки, впору цирковым.
Любопытный случай, потребовавший хорошей спортивной сноровки и от меня, и от Акбара, произошел как-то среди бела дня.
Два милиционера погнались за двумя злоумышленниками. Одного милиционера оглушили; другой продолжал преследование. Эту сцену увидел дворник и по телефону позвонил в отделение. А мы с Акбаром как раз находились там. Вместе с двумя дежурными бросились наперерез беглецам. Расстояние с квартал. Я спустил Акбара. Один из убегавших, как увидел, что навстречу бегут люди с овчаркой, сразу нырнул в ближайший подъезд (там его и задержали милиционеры); другой повертел головой и прыгнул в проходивший трамвай, Акбар — за ним (ход был тихий, трамвай только что отошел от остановки, а двери тогда не закрывались автоматически).
В вагоне, конечно, поднялся крик, гвалт. Пассажиры перепугались. «Безобразие! В трамвае собаками травят!» (Потом, когда разобрались, стали хвалить!) Вор, расталкивая пассажиров, пробежал через весь трамвай, спрыгнул и вскочил в первый вагон; Акбар, не отставая ни на шаг, сделал то же самое. Признаться, даже я не ожидал такого трюка, ну чисто цирк. На площадке задержал. Оказался крупный жулик.
Сколько времени прошло, а я все вспоминаю, как Акбар из одного вагона на ходу прыгает в другой. Я, конечно, за ним… Недолго и шею сломать или попасть под колеса… Да в такую минуту о том не думаешь. Если каждый свой шаг размеривать да взвешивать, прежде чем что-то сделать, пожалуй, так ничего и не сделаешь. Хотя, конечно, отрицать не могу, осторожность и расчет тоже необходимы.
* * *
Мы с Акбаром дежурили в отделении, когда позвонили по телефону и вызвали в баню.
Что делать с собакой в бане? Что там произошло?
Оказалось — вот что.
В баню пришел какой-то тип. Здоровый, два метра верняком; только в баскетбол играть. Разделся. Присмотрел чей-то пиджак на скамьях, потом сходил, помылся быстренько и соседское надел. Разделся в одном углу, а одеваться пошел в другой. Номерок на пальто был подвешен под пиджаком — отправился получать пальто.
В это время, на его беду, вышел с шайкой настоящий хозяин, тоже высокий, но не так.
— Прошу простить, вы мою одежду надели…
— Не может быть…
Этот, голый-то, скачет около него с ножки на ножку, шайкой прикрывается, а тот, верзила, пальто уже напялил. Правда, из раздевалки его все же вернули в предбанник.
— Гражданин, вы же надеваете мое пальто…
А тот грудью на него:
— Какое твое?
— Вы же видите, оно вам коротко!..
Ну — скандал. Их окружили. Голые драться не хотят, только преградили дорогу к выходу, не пускают. А тип двоих сбил с ног.
Тут явились мы. Он милиционеру в ухо. Я говорю:
— Гражданин, пройдемте с нами…
— Что-о?!
Трахнул меня в грудь. Я еле устоял.
А Акбар был за спиной. Рванулся он — тот сразу и скис.
— Бери собаку, я пойду…
Пострадавший облачился в одежду похитителя. В отделении переоделись. Я смотрю: что-то мне в облике задержанного показалось знакомым. Пригляделся внимательнее… Шкворень?! Бежал из заключения, и вот не повезло: сразу натолкнулся на Акбара.
Он тоже узнал:
— Надо же было мне на вас напороться, зараза…
— Что — знали друг друга прежде? — поинтересовался дежурный лейтенант, оформлявший протокол.
— Заклятые друзья, — проворчал Шкворень, с ненавистью глядя на Акбара. — Я его с той ночи запомнил. Полшинели тогда с меня спустил. И все в лицо, сволочь, бросается…
Везет мне на этого Шкворня. Может, теперь его упрячут подальше, чтоб дольше не видеться.
* * *
Акбар раскрыл преступление!!!
Но — не буду забегать вперед, расскажу по порядку.
В нашем подъезде живет молодой юрист, следователь по особо важным делам — убийствам, крупным хищениям и мошенничествам. Мы с ним часто встречались по утрам, когда я шел на занятия, а он — на работу. Он всегда интересуется Акбаром, нашими бригадмильскими успехами. Он меня и втянул в эту историю.
История, можно сказать, прямо шерлок-холмсовская.
Жила-была на свете старуха, «божий одуванчик», владела домом. Скареда большая: продала дом, и соседи слышали, как она ссорилась с сыном, когда он просил поделиться с ним деньгами.
У старухи была подружка. Когда продажа совершилась, та стала уговаривать старуху вынуть деньги из сберкассы: будет-де девальвация, вклады пропадут. Просила взаймы две тысячи. Она же, кстати, подбила и на продажу: «К чему тебе дом? Умрешь — все равно останется. Да и не живешь ты в нем. А деньги пригодятся…»
Полученные две тысячи она долго не возвращала. Об этом тоже дознались через соседей: должница часто ночевала у подруги и сквозь тонкую перегородку было слышно, как хозяйка требовала долг. По этой причине они даже бранились между собой.
И вдруг старуха — обладательница капитала, вырученного от продажи недвижимости, — пропала. И день нет, и два, и три. «Избушка на клюшке», никто не видал. Куда подевалась? Началось следствие. Не находится никаких признаков исчезнувшей.
Сына посадили: было подозрение, что он убил мать из-за наследства. Потом выпустили. За неимением улик дело прекратили.
Так бы все, наверное, и заглохло, осталось шито-крыто, да дело попало на пересмотр, к новому следователю — нашему соседу.
Этот, не в пример предыдущему, оказался энергичный, дотошный. У него мысли завертелись в другом направлении. Ему стала подозрительна приятельница исчезнувшей. Незаметно он обследовал ее жилье, а затем однажды пригласил меня с Акбаром помочь ему. Об Акбаре уже пошел разговор как об очень хорошей розыскной собаке, с отличным чутьем и безошибочным инстинктом.
Я, конечно, не хочу сказать, что мой Акбар один такой. В милиции имелись ищейки не хуже моего Акбара, и просто, я думаю, мой сосед не хотел осрамиться, если вдруг его предположения не оправдаются и постигнет неудача. Скажут: зря поднял всех на ноги… А я — что ж, я могу и не болтать! На меня он полагался.
Мы поехали на автомашине; не доехав примерно с полквартала, вышли и пошли пешком.
Старуха отсутствовала: она работала ночной няней в детском садике металлургического завода. Это облегчало нашу задачу — можно было не опасаться, что она внезапно обнаружит наше присутствие и попытается скрыться. Известно, что старики чутко спят, а особенно — если совесть не чиста…
Убедившись, что ее нет, следователь сразу повел меня с Акбаром к подвалу. Сняли висячий замок, спустились вниз.
Обстановка как в классическом уголовном романе: сводчатый потолок, каменные стены, масса дров. Мне невольно стало жутко. Стали стучать в землю, светили фонариком. Я скомандовал:
— Ищи!
Акбар направился в угол и, повизгивая, принялся рыть. Мы стали помогать ему. Отбросили доски, ржавые жестяные банки из-под консервов, битые бутылки, разный прочий мусор, который копился тут, видимо, еще с ноева потопа. Показалось что-то белое. Акбар громко заскулил. Мы потянули — оказался кусок материи. Это была ночная сорочка с кружевами, показалось тело убитой.
Все. Факт убийства налицо. Догадки следователя оказались правильными.
Я с Акбаром остался у трупа, следователь, не мешкая более ни минуты, поспешил в милицию, оттуда — уже не один и с ордером на арест — в детский сад. Старуху взяли.
На допросе она пробовала выкрутиться.
— Зря отпираетесь, — сказал ей следователь, — собака показала.
После этих слов убийца созналась во всем. Рассказала, как было совершено убийство.
Она убила, чтобы не возвращать две тысячи рублей. Покушалась на всю сумму, вырученную от продажи дома, да не вышло.
История со старухой создала такую славу Акбару, что, где бы мы ни появлялись, узнают. Акбара расхваливают на все лады, передо мной снимают шапки, здороваются. Популярность! Если мы с Акбаром садимся в автомашину, уже знают: поехали на дело.
Прежде все соседи возмущались, что Акбар такой злой, что, того и гляди, цапнет за ногу. Жаловались домоуправу. С некоторых пор — никаких нареканий. «Это же Акбар!»
Знают и жулики. Иной раз тип, явью не внушающий доверия, остановится на улице: «Здравствуйте!» Разглядывает Акбара.
— Ишь ты, зверюга… А если его, к примеру, ножом?
— А ты попробуй.
— Да ну его…
У милиции Акбар в большом фаворе. Сотрудники райотдела выказывают ему всяческое расположение.
Бабушка хвастается: переходила улицу в неуказанном месте. Ну, конечно, свисток, ее задержали. Постовой хотел выписать штраф. Наша хитрая бабушка запричитала.
— Моя собака у вас работает, а вы…
— Какая собака?
— Акбар.
— А как ваша фамилия?
Бабка назвала. Постовой заулыбался, спрятал книжку и откозырял:
— Ну, идите… Больше не нарушайте!
Бабка теперь похваляется: «Наш Акбар от всего спасет!»
Как-то с помощью пса задержали спекулянта с тушей барана. Мясо конфисковали. Начальник ОБХСС распорядился отрубить баранью ногу.
«Хоть это не положено, но — на, Акбар». И дал собаке.
Трамвайным кондуктором и вагоновожатым ужасно нравится, что Акбар не позволяет входить с передней площадки.
Едем с Акбаром в трамвае. Народу тьма. Псу обступали все лапы. Он жмется, жмется, но молчит, не огрызается: понимает, что надо вести себя культурно. Я загородил его собой, приказал сидеть.
На остановке — пьяный. Лезет в вагон с передней площадки, толкнул женщину с ребенком, всем мешает.
Акбар увидел — зарычал: нарушение порядка. (Кстати, пьяных он вообще не переносит, чует их на расстоянии.).
Пьяный к нему с речью:
— Ты дурак или умный, не все ли тебе равно, откуда я вошел?
И нагибается к Акбару, чтобы лучше беседу вести.
Я предупредил: «Осторожно, гражданин, отойдите», — тот свое:
— Он у вас дурак или умный? Что ты сердишься, мы с тобой помиримся, лапушка, дай я тебя поглажу…
Ну и «погладил». «Лапушка» как рванет… пьянчужка испуганно шарахнулся, покачнулся и — выпал из вагона.
Откуда ни возьмись, милиционер со свистком. Пострадавший поднялся и стал жаловаться. А я — не в своем районе; ну, думаю, попаду в милицию, факт — протокол обеспечен.
А милиционер всмотрелся и говорит:
— А, Акбар! — И обращаясь к пьяному: — Так тебе мало попало!.. — И повел не нас, а его.
Поехали дальше. И вдруг ехидный голос из дальнего конца:
— На весь вагон нашелся один джентльмен, и тот собака…
* * *
Авторитет завоевали все наши собаки, все бригадмильство в целом. Прежде не знал, где выгулять собаку: гонят отовсюду, хоть плачь, грозят репрессиями. Теперь милиционеры не штрафуют, дворники метлами не бьют. Не требуют, чтобы выводили животных только в намордниках, не ограничивают в чем-либо.
Хотя еще находятся скептики. Как-то идем с ночным комсомольским патрулем, сварливая дворничиха разворчалась вслед:
— Нечего делать-то, шляетесь…
Ах, опять «нечего делать»? Нажаловались в отделение. Оттуда ей пригрозили штрафом «за оскорбление при исполнении служебных обязанностей». Будет знать!
В отделении у нас свой уголок БСМ (бригады содействия милиции), выходит стенгазета «Активист». Дежурные милиционеры сами часто обращаются за помощью к собаководам, если нужно кого-либо задержать. Когда футбол — вызывают на стадион.
В охранных свидетельствах, выдаваемых владельцам служебных собак, вписали специальный пункт: «Собаковод обязан оказывать помощь собакою органам милиции по их требованию». Пункт этот предварительно был обсужден на общем собрании в клубе и принят единогласно. Каждый бригадмилец гордится им.
Не обходится без нелепиц… Пожилой мужчина шел с боксиком мимо ресторана. Выбежал хулиган. Милиционер: «Пустите собаку!» А щенку десять месяцев, еще несмышленыш (милиция тоже не всегда разбирается в собаках!). Хозяин с перепугу выронил поводок, боксик побежал. Хулиган увидел — оцепенел от страха. Боксик его облобызал. Первое «задержание»!..
Забавный эпизод произошел с Попудрипкой.
Поздно вечером она выгуливала собаку недалеко от своего дома. Отпустила Лушу; та скрылась где-то за кустами (было темно); в это время к хозяйке подсыпались два каких-то длинногривых хлюста: «Разрешите с вами пройтись!..»
Попудрипка говорит: «Идите своей дорогой». Они не отстают, липнут как мухи. Начали сквернословить.
Тогда она кликнула собаку и спокойно так заявила:
— А вот теперь, пожалуйста, с удовольствием пройдусь с вами…
И отвела их в милицию.
Молодец, Идея!
Похожий случай у меня.
Я возвращался с патрулирования домой (за каждым из нас закреплен определенный участок, обойдешь его — и ты свободен). Время — два часа ночи. Слышу, за углом какое-то невнятное шарканье, притопывание, хлопки в ладоши, голоса. Заглянул и глазам не поверил: старуха дворничиха выкаблучивает на асфальте буги-вуги. Около три хлыща потешаются, глядя на нее; взявшись за бока, гогочут, тоже выкидывают разные антраша.
Эта троица (все студенты из респектабельных семей — «отроки») возвращались с танцулек. Проводили своих подруг. Еще недостаточно развлеклись — подходят к дворничихе и говорят: «Танцуй». Она туда-сюда, что вы да как вы, а они — «танцуй!». Заставили отплясывать на старости лет.
Обеспеченные мерзавцы, нашли над кем потешаться… Ух, и ненавижу я их, дармоедов!
Дорого обошелся им этот «буги-вуги».
А дворничиха — та самая, которая однажды заявила, что нам делать нечего… Надо полагать, теперь разобралась, что собаки — лучшие защитники.
* * *
Подвели некоторые итоги. За год по одному нашему райклубу собаководства лишь одна бригада в составе 13 человек произвела 112 задержаний; патрулировали 8849 часов.
Крепко?
Но главное, конечно, не в цифрах; главное — то, что последовало за этими цифрами.
Задержаний и приводов в милицию было много вначале, но потом они стали реже и реже. Заметно уменьшилась уголовщина. За год с небольшим мы почти полностью избавились от преступности в своем районе. Резко снизилась она и в целом по городу.
Теперь в районе полный порядок. Дела пошли мелкие, краж не стало совсем. Из милиции сообщают: сократили число постов. Наблюдение за порядком на улицах и в общественных местах все больше переходит в ведение бригадмила, народных дружин.
Наши ребята уж сетуют. Сегодня патрулируют — тихо. Завтра патрулируют — тихо… Скукотища!
А если вдуматься — большое дело сделали.
Сколько случаев мне рассказывали, как уголовники в дни оккупации становились явными пособниками гитлеровцев и вместе с ними преследовали советских патриотов!
* * *
На личном опыте я убедился: чем больше работаешь с собакой, тем она умнее, лучше. Когда-то я завидовал, глядя на Акбара Лидии Ивановны; теперь вижу: свой — ничуть не хуже. Оба трудятся: Акбар Лидии Ивановны охраняет центральный универсальный магазин, мой — патрулирует по городу.
Какое удовольствие воспитать такую собаку, видеть ее преданные глаза! Сколько раз он выручал меня, когда какой-нибудь паразит пытался пырнуть меня ножом, ударить, нанести увечье… Каждый раз, когда смотрю на Акбара, я вспоминаю: ведь это я, я сделал Акбара таким, мой труд заложен в нем! Гордись, Григорий, говорю я сам себе…
Но я хочу отметить и обратное действие: человек воспитывает собаку, а собака в свою очередь действует организующе на человека. Точно. За доказательствами далеко ходить не надо. Возьмите ту же Попудрипку. Давно ли она была на не очень-то добром счету. А теперь? Совсем другая, человек как человек. Всем интересуется, активно участвует в общественной жизни, хороший товарищ.
Да что Попудрипка… А я сам?
Ну, теперь это — пройденный этап!
* * *
Прихожу в клуб, а мне сообщают: о твоем Акбаре картину будут снимать. Научно-популярный фильм. Дослужился! На весь Советский Союз теперь прославится Акбар.
Ну, фильм так фильм, я не против. Даже интересно.
Когда обсуждали сценарий на худсовете на студии «Ленфильм», Акбар тоже был со мной. Он всегда со мной. Я уж говорил, что не могу обходиться без него, а он без меня; да, опять же, и приятно — появляться вместе, все его знают. Как же, Акбар! А, это ты, Акбар! Знаменитость! Вести себя он умеет, так было и на этот раз. Сидел важно, не мешал, только порой почесывался независимо. Стук-тук по полу. «Никого не тронет, только гладить нельзя», — предупредил я перед началом заседания. Один режиссер тихонько погладил («уж очень хотелось») — тот цапнул. Ну, не сильно, правда. А если бы не украдкой, то Акбар сначала предупредил бы — зарычал.
* * *
…А вы знаете, что Акбар уже побывал под машиной? Кинулся преследовать убегавшего хулигана и попал. Привезли мешок костей. А по лестнице пошел сам — такой упрямый. Сколько тогда все переживали, нигде появиться нельзя: «Как Акбар? Поправляется?» — «Поправляется, поправляется». Счастье, что не переехало колесом, а только ударило.
Мне кажется, что после этого случая Акбар стал еще более недоступный. Злобен стал, но зря не рвет.
А когда снимали показ работы, вышла вот какая история.
Объявили: кто хочет из публики?
Проверить на себе, значит, как работает собака. «Желающий» надел халат, в сапожищах, пытался больно пнуть собаку. После выяснилось, что это и был настоящий уголовник.
Фильм получился очень правдивый.
* * *
…Кладбище вот опять доставляет много беспокойства. Не стало темных личностей — другая неприятность: стоит превосходная жаркая погода (июль в наших местах — хорош!) и на кладбище уйма загорающих. Приходят родственники на могилы, чтобы погрустить в одиночестве, посидеть в тишине, а тут голые валяются, жарятся на солнце, выставив пузо, распивают ситро… Нашли пляж!
Сколько ни штрафовали — не помогает.
Кто-то из наших предложил: «А не попробовать ли собак?»
Эффект получился сверх всяких ожиданий. Идешь с Акбаром, видишь — нежится, командуешь: «Аппорт!» Акбар забирает все вещички — штаны, рубаху, иногда даже тапки ухитрится прихватить — и ходу. Голый бежит за ним: «Отдай! отдай!»
Трех дней не прошло — на кладбище ни одного «пляжника»!
* * *
Гулял с Акбаром зимой по берегу Смоленки. Вдруг он, дуй не стой, пустился от меня к проруби на середине реки.
Оказалось — тонул ребенок. Мы его вытащили, я завернул мокрого, дрожащего в свое пальто и на руках бегом отнес по адресу, который он сообщил.
Малыш катался на коньках и заскочил в прорубь. А лед толстый, прорубь — как колодец. Его никто бы не услышал.
Как нас благодарили, думаю, можно не говорить.
Вместо этого хочу сказать следующее.
От некоторых скептиков-чудаков, очень далеких от собаководства, иногда приходится слышать, что нельзя-де содержать вместе детей и собаку. Чушь несусветная! Будь у этого мальца четвероногая нянька — не пришлось бы ему бултыхаться в проруби, а потом еще лежать два месяца с воспалением легких.
Прежде, когда Танька — сестренка — была поменьше, Барка часто отводил ее в школу. Берет ее ранец в зубы и идет. Она, держась за ошейник, семенит рядышком. (Кстати, эта привычка ходить рядышком сохранилась у них по сей день, хотя Танюшка заметно подросла.).
В нашем доме масса ребят, и тут же собаки, кошки — полное содружество. У Лидии Ивановны тоже есть дочка (тоже Татьяна). А что, они плохо ладят с Акбаром? Сколько наших любителей имеют детей. Чтобы собака покусала ребенка?! Да это же настоящее чрезвычайное происшествие!!!
* * *
ЧП дома: выпал Кацо из окна. Кацо — большой пушистый кот тигровой масти, общий баловень, особенно бабушки и Таньки.
Акбар с Кацо — друзья не разлей водой. С чужими Акбар свиреп, не подступись, а с Кацо — как младенец. Играет с ним часами. Берет аккуратно голову кота в пасть и тут же отпускает. Тот весь мокрый. Мылся, мылся — опять надо, снова.
Во время игры все это и получилось. Кацо, «спасаясь» от Акбара, пулей взлетел на шкаф, оттуда перепрыгнул на подоконник, не удержался — окно было открыто — и… Только услышали, как заскрипели когти по железу.
Я бросился к окну. Думал, все, конец коту, увижу внизу крохотное недвижное пятнышко. Пятый этаж — что еще можно ждать?
Однако панель была чиста, никаких признаков Кацо.
Побежал вниз. Кацо как испарился. Я и звал, и искал его, спрашивал у прохожих, не видел ли кто, — все тщетно.
Сбегал за Акбаром. «Ищи!» Он обнюхал место, куда, по моим расчетам, должен был свалиться Кацо, и прямехонько направился к ближайшему подъезду… С перепугу кот забился под крыльцо, найди его! Акбар торжественно принес Кацо в пасти. Оказался живехонек, невредим, просто чудо какое-то. Но сильно испугался и от этого даже слинял весь, стал словно ощипанный.
А Барка ходил за ним как привязанный и все обнюхивал. Вероятно, старался понять, что произошло с Кацо, почему он переменился. Хочешь взять кота на руки — не дает.
После этого дружба у них сделалась еще теснее. И когда однажды потребовалось показать кота в поликлинике, то Акбар самолично нес его в сумке. Кота — на осмотр к врачу, сам шел делать прививку от бешенства. Ветеринарный врач знакомый. Ему Акбар доверялся полностью. В пути встретился эрдель. Оказался забияка — кинулся драться. Кацо страшно перепугался, выскочил из сумки и удрал. Пришлось по его следу опять пускать Акбара. Нашли в соседнем корпусе на кабине лифта. Как он туда забрался, ума не приложу.
После этого Акбар опять — ходит и охраняет кота. Никто к Кацо не прикасайся, не приласкай.
Кацо отлично учитывал это. Начнешь его пробирать за что-нибудь — он сейчас же прячется под боком у Акбара, стоит и озирается, а тот рычит на всех: не подходи, мол, в обиду не дам…
Страсть к охране у Акбара теперь настолько сильна, что это сказывается буквально на каждом шагу. Приехали на дачу — первые три дня бродил и собирал все свои и мои вещи. Сложит в кучу, да еще проверит, роется носом…
* * *