Глава 8. Лучший помощник.

Хоть я и не могу сказать, что Инка когда-нибудь спасала мою жизнь, но вот изменила она ее — это точно. Причем так, как я и не ожидал.

Когда в 2006 году я на весельной лодке пересекал Атлантический океан, Марина, которая еще не была моей женой, снабдила меня несколькими конвертами. По одному на каждый день путешествия. В каждом конверте лежала фотография — и почти всегда это были снимки Инки, Мэгги или обеих собак. И каждый раз при взгляде на них у меня наворачивались слезы.

Эти конверты с фотографиями лишний раз доказывали мне, насколько идеальна Марина. Добрая, веселая, умная, заботливая, энергичная, красивая… Но, самое главное, она была истинной любительницей собак.

Мы с Мариной почти ни о чем другом и не разговаривали. Наши лабрадоры, Мэгги и Инка, были нашими детьми. Думаю, их можно было назвать мохнатыми малышами. Я бы никогда не женился на женщине, которая не любила бы собак так же сильно, как и я. Родители всегда шутили, что судьбу моих подружек решаю не я, а Инка. Честно говоря, Марина была особенной. Инка не просто ее любила, она ее обожала. А кроме того, у Марины был свой лабрадор.

По выходным мы целыми днями бродили с собаками по пляжам и лесам. С Инкой и Мэгги мы путешествовали по Девону и Норфолку. При любой возможности мы вместе отправлялись гулять в лондонские парки. Мы стали отличной командой. Все четверо.

Гребное путешествие по Атлантике дало мне возможность переосмыслить свою жизнь и, самое главное, обдумать свое будущее. Я не мог представить другую женщину, с которой мне хотелось бы провести всю оставшуюся жизнь. Поэтому я смастерил для Марины небольшое кольцо из проволоки, которую нашел в нашей лодке, а вернувшись, сделал ей предложение.

Через год мы поженились в Португалии, вдали от наших вечных спутников, которые присутствовали на нашей свадьбе лишь в виде фигурок на свадебном торте. И еще в письме, которое я от их имени прочел гостям. И это было заслуженно, потому что наша свадьба была их лап делом. Именно так — и никак иначе.

Мы постоянно думали о наших собаках. Чтобы компенсировать им то, что они отсутствовали на нашей свадьбе, мы устроили медовый месяц исключительно для них. Я договорился о неделе на Тарансее. Мне очень хотелось показать Марине остров, который изменил мою жизнь. Вообще-то подсознательно я хотел вернуть Инку к ее истокам и дать ей возможность разделить этот опыт с Мэгги. К этому времени две собаки по-настоящему сдружились и были неразлучны.

Мы погрузились в «лендровер» и пустились в долгое путешествие в Шотландию. Никогда не забуду восторга Инки, когда мы сошли с лодки на берег. Она была дома! Она носилась по острову, осматривая все свои любимые уголки, она до сих пор помнила, где ограда достаточно высока, чтобы под ней можно было проползти, и где ворота.

Конечно, это был особенный медовый месяц. Прощайте, тропические острова, лазурное море и бикини. Привет вам, дожди, грязь и теплые куртки. Было холодно и сыро. Нам приходилось готовить еду на дровяной печке, но нас это устраивало. Мы целыми днями бродили по острову. Я показывал его Марине, а Инка знакомила с островом Мэгги. Они обе должны были понять, насколько важно это место для нас с Инкой.

Когда я впервые решил взять с собой на остров в качестве предмета роскоши собаку, я обещал телевизионщикам, что Инка будет не просто домашним любимцем. Она будет рабочей собакой. Зарабатывать свой хлеб, играть с детьми, но, главное, она поможет нам заниматься сельским хозяйством — станет сторожем для свиней и овец.

Конечно, из этого ничего не вышло. Инка осталась настоящим домашним любимцем. Она боялась свиней и с осторожностью относилась к овцам, а те начинали лягаться, как только она заходила на их поле. Инка пыталась воровать еду у свиней, но потом они решили, что ее лапы выглядят весьма соблазнительно. У меня сохранилась смешная фотография, на которой Инку окружили четыре поросенка, которые сосут ее лапы.

Инка никогда не стремилась работать, что удивительно, принимая во внимание то, сколько лабрадоров трудится в различных благотворительных организациях.

С рабочими собаками я был хорошо знаком. Мой отец помогал готовить собак для глухих людей еще тридцать лет назад. Идея была проста: собаки, преимущественно лабрадоры, могут помогать людям со слабым зрением, значит, они могут помочь и плохослышащим. Собак обучают привлекать внимание своих хозяев к звонкам в дверь и детскому плачу, будить, когда звенит будильник, и показывать, что сработала пожарная тревога. Кроме того, собаки выполняют роль сигнала незаметной инвалидности, ведь без ярко-желтого жилета с надписью «Собака-слушатель» глухота хозяина незаметна для окружающих. Порой это приводит к конфликтам, когда людей о чем-то спрашивают, а они не могут ответить.

Когда Инке было семь лет, я решил обучить ее навыкам терапевтической собаки. Таких собак приводят в дома престарелых и даже в образовательные центры для детей с проблемами развития. Хорошо воспитанные собаки приходят общаться с обитателями таких заведений. Они несут в себе любовь и покой. Чтобы стать терапевтической собакой, нужно пройти специальный курс подготовки. Собаки должны обладать спокойным темпераментом и хорошо ладить с детьми, стариками и с людьми с особенностями развития.

Инка стала причиной серьезнейших перемен в моей жизни. Она была со мной и в радости, и в горести. Она была свидетелем рождений, смертей и свадеб. Она была со мной, когда я жил, любил и терял. Она была со мной с первых свиданий до разрывов. Она была со мной на взлете карьеры и в тяжелые моменты, когда меня преследовали папарацци, а желтые газеты перемывали мне кости. Инка видела все.

Я целиком и полностью зависел от Инки. Она была моим ближайшим другом. Я доверял ей все свои страхи и проблемы, и она утешала и успокаивала меня в минуты тревоги и стресса. Достаточно было ткнуться лбом ей в лоб — и все проходило.

Люди проявляют любовь к собакам по-разному. Некоторые могут потрепать собаку по голове. «Потрепать» — какое кошмарное слово! Потрепать — это похлопать по голове. Поступить так может только человек, который не уверен в том, как собака воспримет его ласку.

Я предпочитаю гладить собаку по голове. Рука всегда движется по шерсти — от макушки к шелковистым ушам. Мне нравится ощущать бархатистую мягкость собачьих ушей, ощущать тепло кожи. Шерсть на ушах напоминает кашемир, тонкий и мягкий. Честно говоря, я частенько терся об уши Инки щекой. А потом можно погладить нос. Лабрадоры это любят. Во-первых, поглаживание помогает избавиться от отмерших волосков на морде. Кроме того, собакам нравится ощущение прикосновений. Всем хозяевам лабрадоров знакома их привычка тыкаться носом в руку человека, заставляя себя гладить.

Исследования показывают, что поглаживание собаки нормализует пульс и кровяное давление. Наука доказывает то, что мы, хозяева собак, знаем давным-давно.

А потом можно погладить собаку по корпусу — по спине и бокам. И не следует забывать про живот — лабрадоры обожают, когда им чешут живот. Инка от этого впадала в настоящий экстаз. Она начинала стонать от удовольствия, а лапы ее непроизвольно подергивались.

Когда мне было грустно, я брал ее голову обеими руками и притягивал к себе. Эти глаза… Такой взгляд мог исцелить любую тоску. У лабрадоров темные, все понимающие и знающие глаза. Мудрые и спокойные, они могут исцелить разбитое сердце и заставить забыть об уязвленном эго.

Можете представить себе, какое воздействие поглаживания, ласки или чесание живота собаки могут оказать на обитателей домов престарелых или инвалидов? Эти люди зачастую бывают лишены общения, тоскуют по любви и привязанности. Собаки возвращают их к жизни. Собака — это проводник любви, средство от стрессов. Собаки нередко помогают ломать социальные барьеры, часто становясь темой для разговора. Это знает любой хозяин собаки. Вас осудят, если вы не поддержите разговор с другими людьми, которые тоже гуляют с собаками. Уж поздороваться-то с ними нужно обязательно. Удивительно, как собаки помогают нам переписывать наши социальные правила. Собака является катализатором разговора. И совершенно не нужно говорить о погоде. Можно спросить, сколько лет собаке, похвалить ее блестящую шерсть, спросить разрешения ее погладить.

Инка блестяще прошла все испытания как терапевтическая собака… Пока дело не дошло до лап. Последнее задание заключалось в том, чтобы спокойно отреагировать на прикосновение к лапе. Инку можно было катать по полу и дуть ей в морду. Ее можно было таскать за хвост и крутить ей уши. У нее можно было поднимать брыли и осматривать зубы. С ней можно было делать все, что угодно… Но лапы трогать было нельзя.

Конечно, у всех собак есть свои особенности, свои причуды, которые делают их уникальными. Особенностью Инки были лапы. Огромные, как у медведя. Но она терпеть не могла, когда к ним прикасались. Наверное, это было связано с моими попытками чистить ей лапы в раннем возрасте. Она и тогда это ненавидела. Стоило прикоснуться к ее лапам, как она начинала тихо, но весьма внушительно рычать. Она никогда не огрызалась и не кусалась, но рычала Инка, словно лев. Посторонних людей это могло напугать.

Инструктор была в восторге от Инки. Она постоянно твердила мне, что это идеальный кандидат на роль терапевтической собаки… Пока не случилось следующее.

Инструктор сжала лапу.

Инка тихо зарычала.

Инструктор снова сжала ее лапу.

Инка зарычала громче.

— Ну же, милая…

Я изо всех сил старался отвлечь внимание Инки от ее драгоценных лап, чтобы она справилась с задачей. Не могу сказать, что она сделала все так, как ее золотистые сородичи, но испытание она все же прошла.

Работа терапевтической собаки Инке нравилась. И она шла на пользу обеим сторонам. Инка, как большинство собак, любила физический контакт. Она с ума сходила от радости, когда ее гладили по голове или по спине. Она тыкалась мордой в руку человека, пока не добивалась своего. Даже когда она просто лежала, то старалась лечь поверх моих ступней, прикасаясь спиной к ногам.

Именно поэтому из лабрадоров получаются такие хорошие помощники. И самая давняя и культовая их работа — быть поводырями для слепых.

В Великобритании насчитывается около 5000 собак-поводырей, и примерно 900 новых союзов создается ежегодно. Каждая собака служит одновременно и охранником, и компаньоном, работает примерно пять-шесть лет. Подготовка собак-поводырей — это поразительная благотворительная деятельность, которая не получает государственного финансирования и целиком зависит от общественной поддержки. Подготовленные собаки позволяют слепым и слабовидящим людям наслаждаться такой же свободой движений, как и все остальные. Содержание каждой рабочей собаки-поводыря стоит 5 фунтов в день. В течение жизни такая собака обходится примерно в 50 000 фунтов.

Собаки, которым предстоит помогать инвалидам, должны быть уверенными в себе, дружелюбными, интеллигентными, энергичными. Они должны быть достаточно крупными, чтобы на них можно было надеть шлейку, но не слишком, чтобы спокойно помещаться под сиденьем автобуса или поезда. Все рабочие собаки справляются с определенными заданиями, но даже собаки-поводыри не обладают полной самостоятельностью. Они всегда работают в партнерстве с человеком. Сегодня среди собак-поводырей преобладают лабрадоры. Благотворительные организации сотрудничают с заводчиками, чтобы получить собак подходящего темперамента. Ассоциация собак-поводырей для слепых в Великобритании получает до полутора тысяч щенков в год, преимущественно лабрадоров и голден ретриверов или помесей этих двух пород.

Первый год жизни щенки проводят в семьях, а затем поступают на подготовку, которой занимаются специальные инструкторы. Они обучают собак вести человека по прямой линии из точки А в точку Б, если не отдано другой команды. Собаки должны останавливаться при изменении подъема — перед ступеньками и бордюрами; находить двери, перекрестки и те места, где человек бывает постоянно; приостанавливаться перед препятствиями на уровне головы человека — например, перед низкими ветвями деревьев; обходить преграды на пути и не обращать никакого внимания на кошек и белок. Хотя подготовленная собака может перевести хозяина через дорогу, именно человек сам решает, где и когда это можно сделать безопасно. Постоянное общение с собакой дома и на работе приводит к формированию отношений, основанных на взаимном уважении и полном доверии.

Хотя лабрадор стал лучшим поводырем относительно недавно (изначально идеальным спутником инвалида считалась немецкая овчарка), история международного движения собак-поводырей заслуживает внимания, поскольку является убедительным доказательством человеческой привязанности к собаке и твердой веры в потенциал отношений между человеком и собакой.

Первое изображение слепого с собакой-поводырем мы видим на настенной росписи Геркуланума, уцелевшей под 20 метрами вулканического пепла — город погиб в результате извержения Везувия в 79 году н. э. В нью-йоркском музее Метрополитен хранится китайский свиток 1200 года, на котором изображен слепой в сопровождении собаки. Сходные изображения сохранились на гравюрах и картинах всего мира до XVIII века. К XVIII веку относится знаменитая картина Гейнсборо «Слепец на мосту», на которой изображена собака, показывающая хозяину дорогу. Вопрос заключается в том, изобразил ли художник слепого человека, которого ведет его собственная любимая собака, или это постановочная композиция?

Первые попытки использовать собак для помощи слепым были предприняты в 1780 году в Париже в госпитале для слепых Les Quinze-Vingts. Вскоре после этого, в 1788 году, слепой ремесленник из Вены Йозеф Райзингер так хорошо выдрессировал длинношерстного шпица, что люди, видевшие, как собака ведет хозяина, просто не верили в то, что человек слеп. Немцы и швейцарцы разработали собственные методы дрессировки собак, но потребность в серьезной, официальной системе особенно остро возникла после Первой мировой войны, когда с фронта вернулись тысячи солдат, потерявших зрение из-за ядовитых газов. Катализатором процесса стало событие, свидетелем которого был немецкий врач Герхард Шталлинг.

Однажды он прогуливался по территории госпиталя со слепым пациентом, но ему пришлось оставить этого человека со своей собакой, поскольку его срочно вызвали в больницу. Когда он вернулся, то заметил, что собака ведет себя так, словно «присматривает» за слепым. В 1916 году доктор Шталлинг открыл первую в мире школу собак-поводырей для слепых в Ольденбурге, затем в Германии появились ее филиалы. Школа готовила 600 собак в год, и они помогали слепым в Британии, Франции, Испании, Италии, США, Канаде и Советском Союзе. Однако из-за недостатка подходящих собак в 1926 году школу пришлось закрыть.

За кулисами событий (или, точнее, на швейцарской ферме «Счастливые поля») своего часа поджидала американка Дороти Харрисон Юстис. Она изучала успешные методы подготовки собак-поводырей в крупном центре близ Берлина, в Потсдаме, где каждый месяц выпускали 12 полностью подготовленных собак. Вместе с мужем, Джорджем, Дороти занималась подготовкой немецких овчарок для швейцарской армии, полиции и таможни. Впечатленная успехами потсдамской школы, она написала статью о посещении этого заведения, которая была опубликована в ноябре 1927 года в американской газете. Редакцию захлестнул вал писем. Одно из писем было написано Моррисом Франком. Этот слепой мужчина хотел, чтобы собаки-поводыри появились в Соединенных Штатах. Дороти решила подготовить для него собаку и отправить в Штаты. В апреле следующего года Моррис Франк прибыл в Швейцарию и познакомился с лабрадором Бадди. Вернувшись в Нью-Йорк, Моррис и Бадди произвели фурор среди скептически настроенных журналистов, спокойно и уверенно перейдя оживленную улицу. Так Бадди стал первой в США собакой-поводырем.

Дороти Юстис создала школу «Зрячий глаз» в Америке и Италии. Понимая, что главная проблема заключается в подготовке инструкторов, она вернулась в Швейцарию и подготовила четырех инструкторов. Двое стали работать в школе в Нью-Йорке, один в Италии, а еще один, капитан Лайкхофф, отправился в Британию по просьбе Мюриел Крук и Розамунды Бонд. Эти женщины узнали о школе «Зрячий глаз» и решили создать нечто подобное в Англии. В 1931 году была завершена подготовка четырех первых британских собак-поводырей. Четыре участника первого класса прислали благодарственные письма — собаки сделали их намного мобильнее, помогли сохранить человеческое достоинство и независимость.

«Моя собака не просто дала мне невероятную свободу и независимость, о чем я и мечтать не мог после войны. Она стала моим верным другом и компаньоном».

Аллен Колдуэлл

«Дать слепому собаку-поводыря — все равно, что вернуть ему зрение. Джудит для меня бесценна. Я была бы готова заплатить за нее золотом по весу… Теперь я и дня не могу без нее провести».

Джен Смит

Через три года в Великобритании была создана Ассоциация собак-поводырей для слепых.

Пожалуй, самая знаменитая собака-поводырь, лабрадор Люси, принадлежала слепому политику Дэвиду Бланкетту. Он оставил воспоминания и своей любимице.

В марте 1999 года Дэвид Бланкетт, будучи министром образования, слушал выступление своего коллеги-консерватора Дэвида Уиллеттса, который говорил о бюджетных расходах на образование. И вдруг Люси вырвало на ковер возле передней скамьи. Что делать? Вице-спикер Майкл Лорд хотел прервать дебаты и вызвать уборщицу для наведения порядка в зале, но тут поднялся организатор правительственной партии Дэвид Джеймисон, попросил, чтобы ему дали тряпку, и все убрал сам. А Люси вывели из палаты и налили ей миску воды. Позже это происшествие использовал в своей речи либерал-демократ Дэн Фостер, сказав, что его тоже часто тошнит, когда он слушает выступления Уиллеттса. Джеймисон же передал Дэвиду Уиллеттсу записку, в которой написал, что его речь изменила собаку коллеги к худшему.

В 1994 году лидер оппозиции Тони Блэр во время дебатов с Джоном Мейджором случайно наступил на ухо Люси, и собака взвыла от боли. Блэр забормотал извинения, и его слова были в точности зафиксированы в стенограмме заседания. Так Люси стала первой в истории собакой, получившей официальные извинения от будущего премьер-министра.

* * *

Годы шли, Инка и Мэгги старели и седели. Я отправился на съемки в Свальбард, и тут мир Инки — и мой собственный — изменились навсегда.

Мы закончили съемки и вернулись в главный город Лонгийербюен. Как это часто бывало во время съемок, я не связывался с родными почти две недели. За это время Марина оставила мне несколько текстовых сообщений с просьбой срочно перезвонить.

— У Инки был приступ, — спокойно произнесла она, когда я наконец дозвонился.

Она сказала, что Инка спала на ее постели, и посреди ночи с ней случился приступ. Инка не издавала никаких звуков, но Марина почувствовала судороги ее тела и поняла, что что-то произошло. Она позвонила моему отцу, и теперь Инка у него. Он проводит обследование и делает анализы, чтобы понять, что случилось и почему.

Честно говоря, я не встревожился. Я думал, что это всего лишь случайность и Марина прекрасно со всем справится. Как же я ошибался! Я вылетел домой и отправился прямо к родителям. Я позвонил в дверь, Инка, как всегда, бросилась ко мне… и потеряла сознание.

Лапа у нее дернулась, она упала на бок. Морда собаки исказилась, я увидел ее зубы, а потом начались судороги. Сначала медленно, потом все сильнее и сильнее. Лапы Инки подергивались, на губах выступила белая пена.

Я был потрясен. Мне хотелось обнять и защитить ее, но отец сказал, что дезориентированная собака может меня укусить. Нам оставалось лишь беспомощно наблюдать за происходящим.

У Инки случился приступ эпилепсии. Первый из тысяч… С этого времени эпилепсия Инки стала определять нашу жизнь. Отец всю неделю делал анализы и пытался выяснить причину заболевания. Когда ничего не вышло, он отправил Инку в Кембриджский университет, чтобы сделать ей МРТ мозга и всего организма. Густую шерсть пришлось частично сбрить, чтобы врачи получили доступ к разным точкам ее тела.

Все это время Инка находилась без сознания. Врачи ввели ее в искусственную кому. Не выяснив причину болезни, папе пришлось экспериментировать с разными лекарствами, чтобы хоть как-то контролировать все учащающиеся судорожные приступы. К этому времени они происходили уже по восемь раз в день.

Мы поняли, что один из лучших способов привести собаку в чувство после искусственной комы — это миска вкусной, душистой еды. Мы запаслись собачьими консервами и разместили их в доме так, чтобы в любой момент можно было их открыть. После каждого приступа Инка примерно час, шатаясь, бродила по дому, словно пьяная. Она натыкалась на стены и падала с лестниц. А если перед ее носом оказывалась миска с ароматной едой, она начинала втягивать носом воздух, словно слепая. Дыхание ее становилось все более и более резким, как будто она пыталась понять, что происходит, а потом она замечала миску и приходила в себя. Еду мы давали ей понемногу, поскольку приходилось повторять этот прием очень часто. Уверен, что главную роль здесь играла ее страстная любовь к еде, а не какие-то научные основания. Как бы то ни было, этот прием работал.

Мы научились выводить собаку из пост-эпилептического ступора, но не понимали причины болезни. Состояние Инки продолжало ухудшаться.

— Если ей станет хуже, — предупредил меня отец, — тебе придется принять непростое решение.

Я понял этот тонкий намек — жизнь Инки подходит к концу.

Я был просто раздавлен. Ей же всего семь лет! Это так несправедливо! Неужели нам было отпущено всего семь лет? Конечно, жизнь собак коротка, но не настолько же!

Со временем мы сумели подобрать лекарственный коктейль, и состояние Инки стало улучшаться. Приступы по-прежнему происходили, но мы научились жить с ними. Нам стало ясно, что приступы связаны с неожиданным и резким всплеском ментальной и физической активности: звонок в дверь, погоня за белкой, бег на кухню за едой, игра с мячом или просто восторг от моего появления — все это могло спровоцировать приступ.

А это означало, что наша жизнь серьезно осложнилась. И мы, и мои родители избавились от звонков. На дверях мы повесили табличку с предупреждением о том, что в доме живет собака-эпилептик. Мы просили наших гостей не стучать и не звонить в звонок, а предупреждать нас о своем приходе по мобильному телефону.

В парке приходилось еще сложнее. Достаточно было кому-то начать кормить уток, и у Инки тут же мог случиться приступ: аппетит лабрадора неутолим, и, завидев нечто подобное, она тут же бросалась за хлебом. Мы всегда знали, когда это произойдет: одна лапа Инки начинала непроизвольно дергаться, потом она каменела и падала на землю.

Мы уже привыкли к этим приступам, но другие собачники, которые не видели ничего подобного, очень нервничали. Я бесчисленное множество раз падал возле Инки на колени и начинал кричать, пытаясь вернуть ее в чувство. И всегда ко мне подбегали другие собачники, готовые вызвать ветеринара или предложить свою помощь. Они, естественно, думали, что моя собака умерла или умирает, и я всегда терзался чувством вины за то, что беспокою этих людей. Конечно, я и сам беспокоился, но приступы у Инки случались так часто, что мы стали считать их нормой.

Удивительно, но эпилепсия стала частью характера Инки. Частью ее личности. Частью ее повседневной жизни. Это стало настолько привычным, что Марина купила ей небольшой блестящий зеленый пенал, в котором мы хранили ее лекарства. Главное последствие ее болезни заключалось в том, что нам стало легче и проще оставлять ее дома, когда я уходил или уезжал. Я знал, что Марина и мои родители справятся с ее приступами, а вот оставлять ее с посторонними — даже на самое короткое время — стало невозможно. После приступов Инка около часа находилась в состоянии ступора. Те, кто не знал о ее болезни, считали ее нормальной, но в такие моменты она могла причинить себе серьезный вред. Иногда она просто бродила или бегала, но нужно было быть начеку. Она могла устремиться к воде или дороге — и остановить ее не удавалось. Мне приходилось бросаться вслед за Инкой и хватать ее, чтобы она не утонула или не попала под машину.

Теперь я думаю, что болезнь, в определенном отношении, сблизила нас еще больше. Я стал ее круглосуточной сиделкой и начал обращать пристальное внимание на любые мелочи в ее поведении. Мне приходилось внимательно следить за ней и просчитывать каждую ситуацию.

Во время приступов мозг Инки на время лишался кислорода. Кумулятивный эффект этого состояния начал влиять на ее поведение. Конечно, это не смешно, но один случай был столь же веселым, сколь и мучительным.

Летом мы ездили в Австрию в отпуск. Мы каждый год грузили в машину вещи и собак и отправлялись в долгое путешествие по австрийским Альпам. Как-то раз мы несколько недель провели у родителей Марины в горном домике с видом на Зальцбург. Утром я вышел к завтраку.

— Ты не заметил, что с Инкой происходит что-то странное? — спросил мой тесть, Джонатан. — Она ведет себя как-то… необычно.

Я посмотрел на Инку, которая, как всегда, крутилась на кухне. Она стояла и виляла хвостом. Ничего необычного.

— Инка, — позвал я.

Она повернула голову и начала двигаться… назад.

Потом остановилась, виляя хвостом.

— Инка, — снова позвал я.

Она снова пошла назад, от меня. Она потеряла способность двигаться вперед. К счастью, это состояние продлилось недолго.

Эпилепсия Инки определила всю вторую половину ее жизни. Я всегда был настороже. Я ненавидел ее приступы, мне было грустно. Каждый приступ пагубно сказывался на ее мозге. Отец всегда предупреждал меня, что однажды она может не очнуться.

Я так никогда и не узнал, что было причиной эпилепсии, но мне кажется, что все дело в чистопородном происхождении. Круг производителей лабрадоров очень узок, и это вызывает у собак различные болезни — от дисплазии тазобедренного сустава до эпилепсии. Достаточно познакомиться с историей инцеста в разведении лабрадоров и их прародителей, чтобы понять, в чем проблема. Я не сомневаюсь, что причина болезни Инки заключалась именно в этом. Конечно, однозначно утверждать этого я не могу, но ее болезнь стала поводом для раздумий, как появилась эта порода и, что еще важнее, что ждет лабрадоров в будущем.

Современная тенденция к выведению новых пород путем скрещивания двух разных пород доказывает, что я не единственный, кого беспокоят проблемы со здоровьем чистокровных собак. Соединяя две породы, мы расширяем генный пул, снижая вероятность развития некоторых болезней.

Даже при появлении новых пород лабрадоры никогда не выходят из моды. Хотя новые породы выглядят очень соблазнительно, мы знаем, что в лабрадоре есть нечто устойчивое и вечное. Лабрадор подобен классическому автомобилю: сколь бы прогрессивными ни были новые машины, классика всегда остается в моде. Лабрадоры бывают темпераментными, они многое ломают и грызут, их ветеринарные счета стоят нам целое состояние, но они выдержали испытание временем.

Полагаю, что и я сам, оставаясь верным чистопородным лабрадорам, являюсь частью этого важного процесса.