Глава 8. «ПОЧЕМ ОТДАШЬ СОБАЧКУ?»
Глава 8. «ПОЧЕМ ОТДАШЬ СОБАЧКУ?»
Наде показалось, что она уже видела его. Щуплый, с характерным острым личиком и злыми, как буравчики, глубоко запрятавшимися, алчно горящими глазками.
Почему он улыбается насмешливо, кривясь на один бок? Похоже, что они, и вправду, уже встречались где-то…
Да это же тот самый, с поленницы, который немного не снес Ярангу полголовы! Ну, конечно! Как Надя сразу не узнала его?!
И Алексей припомнил его:
— Здравствуйте! Что — уже вернулись с курорта?
Алексей не вкладывал в эту фразу никакого особого смысла: ну понес наказание, какое положено за хулиганство, и — все. Он вовсе не имел в виду что-то более серьезное. Но стрела попала прямо в цель. Таково уж было свойство Алексея — вечно задевать самые чувствительные струны. «Хорек» (как мысленно назвала его Надя) внезапно весь сжался, как сжимается змея, прежде чем ужалить, затем злобно проговорил, нет, швырнул им в лицо, будто пустил плевок:
— Почем отдашь собачку?
Вопрос предназначался Наде (она — хозяйка), но глаза насмешливо перебегали с Нади на Алексея, и обратно. Очевидно, постоянно встречая эту пару вместе, «хорек» уже не разделял их.
Он видел все, и теперь издевался. Это была отплата за поленницу и милицию, куда его препроводили тогда.
Надя не нашлась, что ответить, а он уже нанес новый удар:
— На что она тебе? Зря хлеб травить…
— А тебе на что? — спросил Алексей, враз изменившись. В зрачках его появился тот холодноватый металлический блеск, который всегда предшествовал принятию важных решений.
— Пригодится. На сало. Туберкулезников лечить, А шкура — на варежки. С паршивой овцы хоть шерсти клок…
Это Яранг-то — паршивая овца?! От гнева и возмущения Надя буквально лишилась дара речи. Зато Алексей становился спокойнее и спокойнее. По губам проскользнула саркастическая усмешка, он предложил:
— А может, пригодится еще на что-нибудь?
— На что, например?
— Да, например, хотя бы, чтоб проучить некоторых…
— Это кого же?
— Да хотя бы и тебя!
— Валяй!
Ох, Алексей, все-то ему неймется! Он явно подзадоривал, провоцируя «хорька» померяться силами с Ярангом. Алексей был повинен в том, что случилось в дальнейшем.
— Тятю-маму не закричишь, как в первый раз?
— А ты не пугай. Пуганые. Давай, станови своего кабы-здоха!
— Надя, не возражаешь? — спросил Алексей. Надя мотнула головой. Отступать все равно было нельзя; за диалогом Алексея и «хорька» с интересом следили окружающие, даже ход испытаний задержался из-за них.
— Ну, что ж, — сказал главный судья, он же председатель жюри, вытирая от жары лоб. — Попробуем еще раз. Попытка не пытка. Только — в последний. Больше никаких оправданий…
Надя повела Яранга на указанное место, «хорек» направился на свое, откуда ему предстояло пойти на сближение с псом, чтоб обманом или психической атакой отнять охраняемое добро. Вид у «хорька» был самоуверенный, как тогда — на поленнице. Яранг уже выказывал свою неприязнь к нему: ощеривался, дергал губой, морщил нос, как всегда делают собаки в раздражении, готовясь пустить в ход зубы, и пока Надя вела его к привязи, все оборачивался и озирался. Можно было подумать, что он испугался. У хозяйки на сердце тоже было не очень спокойно.