ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ ОБЫКНОВЕННОЙ КОШКИ

ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ ОБЫКНОВЕННОЙ КОШКИ

Однажды утром хозяин позвал:

Кис-кис-кис!

Кошка поднялась на диване. Потянулась. Зевнула. Бесшумно спрыгнула на пол и поспешила на зов. Подошла, потерлась о ногу хозяина, сладко зажмурилась и тихонько замурлыкала. Хозяин взял ее на руки, осторожно, чтобы не причинить боли и не испугать, опустил кошку в старый мешок, завязал его, вынес из дома и положил в кузов поджидающего грузовика. Машина взревела мотором и покатила вон из города, гремя железом и подпрыгивая на выбоинах.

А хозяин стал собираться на службу. Намылил щеки, шею, подбородок. Глянул в зеркало и твердой рукой повел бритвой по надутой щеке. Острое лезвие с мягким треском срезало щетину, и мыльные пузырьки с еле слышным шорохом лопались. Побрившись, он сполоснул лицо холодной водой из-под крана, промакнул полотенцем досуха, брызнул одеколоном и поморщился от легкой боли. Плотно позавтракал. Вышел из дома и не спеша зашагал знакомым маршрутом, как ходил каждый день уже много лет…

1

Небо чернело, грозно надвигаясь на землю. Порывы ветра были так резки, что чуть не сбивали с ног кошку. Она торопилась изо всех сил, чтобы успеть найти хоть какое-то укрытие. Впереди простиралось ровное поле, заросшее травой. Ветер свистел, выл, пригибая к земле траву, с громким треском ломая сухие прошлогодние стебли, вздымая пыль. Но вдруг стал затихать, словно откатываться вслед за клубящимися тучами и, наконец, совсем затих. Трава еще облегченно подрагивала верхушками, а молнии уже полосовали черное небо вкривь и вкось, ярко повторяясь в кошачьих глазах. Грохот грома перекатывался из конца в конец этого испуганного мира, все живое спряталось и трепетало, выглядывая из укромных мест.

Страшно было и кошке. На пути ей попалась дорога. По ней бежать было значительно легче, но дорога уходила в сторону от той невидимой линии, по которой кошка стремилась. Поэтому пришлось пересечь дорогу и продолжить свой путь теперь уже по колючей стерне, больно раня лапы.

Первая капля дождя упала на землю тяжело, ясно слышно, за ней вторая, третья… Потом опять стихло все. Кошка уже видела впереди темную стену леса, где можно укрыться от непогоды, но эта стена вдруг помутнела, расплылась и опрокинулась проливным дождем. Дождь больно хлестал по спине, бокам, бил в глаза. Кошка задыхалась, вертела головой, но продолжала бежать, теперь уже тяжело, медленно и все равно прямо — к дому. Она не знала — далеко ли до него или близко, но то, что нужно бежать именно в эту сторону, не отклоняясь никуда, было для нее бесспорным.

Силы уже покидали ее, когда послышался глухой шум сверху. Это струи дождя били в кроны деревьев. Дождь, словно сердясь на возникшую преграду, громко стучал о листья и ветки, разбиваясь в мелкую водяную пыль. Кошка сунулась под густые лапы раскидистой ели, но оттуда грозно хрюкнул барсук. В другое время кошка сразу бы бросилась наутек и не стала связываться с неизвестным зверем, но сейчас она была так измучена, что у нее просто не хватило бы сил для поисков другого убежища. Поэтому и притихла под широкой еловой лапой с самого краю, дожидаясь, когда барсук успокоится. Здесь она была надежно защищена от дождя. Здесь было сухо и можно передохнуть. Но барсук, недовольный соседством, захрюкал, запыхтел и двинулся к кошке. Тогда она тяжело вспрыгнула на ближайшую ветку и по ней перебралась к стволу. Барсук, потеряв ее из вида, успокоился.

Кошка уселась поудобнее и стала облизывать поочередно свои израненные лапы. Делала она это очень тщательно, перебирая языком каждую подушечку, каждый коготок. Затем принялась приводить в порядок шерсть. Она языком сгоняла с нее холодную воду, выбирала колючки, отдирала налипшую грязь. Ей хотелось есть, но искать пищу было опасно, да и больно шевелиться. И она, сжав-шись в комочек, затаилась. Но уши ее непрестанно шевелились, улавливая малейший подозрительный шорох. Кошка готова была в любой момент броситься вверх по стволу или пустить в ход зубы и когти.

Наконец кошка задремала. Дремота была тяжелой, тревожной. Уж очень она устала за сегодняшний день. А может, ее мучили воспоминания? Ведь должны же кошки помнить хотя бы немногое из того, что с ними было? Хотя бы немногое…

Ведь была она когда-то котенком, маленьким, еще слепым. И вместе со своими двумя братьями тыкалась в материнский живот в поисках соска с молоком. Мать — не какая-то там ангорская или сиамская, а обыкновенная домашняя кошка, серая с темными полосами по спине и хвосту, точно такая, как теперь она сама, одинаково облизывала трех своих детенышей.

Через двенадцать дней у котят прорезались глаза, пока еще мутные, неопределенного цвета и немного навыкате. Этими глазами маленькая кошка глянула на окружающий ее мир, который сразу же разделила на постоянный и временный.

Постоянный состоял из двух братьев, которые много спали, а когда не спали, ползали на дрожащих, слабых еще лапах и удивленно таращили глаза, изредка попискивая; небольшой картонной коробки с тряпичной подстилкой, а главное — из материнского тепла, запаха и молока.

Мать впрыгивала в коробку всегда неожиданно, откуда-то сверху, и вместе с ней приходила сытость, а затем и сон под ласковое мурлыканье. Это был замечательный и очень понятный мир.

Временный мир всегда был разным: это и шум за стенкой коробки — иногда громкий, пугающий, иногда еле слышный; запахи, которые проникали сюда сами или которые приносила с собой мать-кошка. Временный мир оставался непонятным и необъяснимым.

Еще через две недели котята подросли и окрепли. Постоянный мир стал им уже тесен. Их начал интересовать другой мир, тот, куда уходила мать и откуда проникали неизвестные шумы и запахи. Маленькая кошка первой вскарабкалась по стенке коробки, но то, что она увидела, так напугало ее, что она тут же свалилась на спины своих братьев. Временный мир оказался огромным, во много раз больше постоянного — привычного. И маленькая кошка до самого вечера не пыталась больше заглянуть в него. Но к вечеру пришла мать, и страха не стало. Насосавшись вдоволь молока, маленькая кошка почувствовала вдруг необыкновенно сильное влечение в мир, который ее так напугал. Она заволновалась, затеребила мать, и та, понимая, что котят уже не удержать в коробке, призывно замяукала:

— Мря-у! Мррря-ууу!

Котята, цепляясь острыми коготками за стенки коробки, поднялись вверх и спустились на пол. Кошка лизнула каждого для смелости и неслышной тенью скользнула в другую комнату. Котята, пугливо припадая на лапы, последовали за ней.

За ночь была обследована вся квартира, и котята, уставшие от увиденного, возвратились в коробку и заснули, тесно прижавшись друг к другу.

В следующую ночь, уже без материнского зова, они вылезли из своего убежища и затеяли игру. Пока еще робко, постоянно оглядываясь и пугаясь любого громкого звука. Мать-кошка улеглась на краю дивана и ласковым мурлыканием успокаивала котят. Постепенно котята осмелели: и то гонялись друг за дружкой, то таились в засаде, то карабкались на диван к матери, стараясь и ее вовлечь в игру.

Котята росли быстро. Они полностью освоились в квартире, исследовали и обнюхали все укромные уголки. Хозяйку, которая теперь кормила их, они полюбили и узнавали по запаху и рукам. Руки были мягкие и ласковые. Хозяина же котята побаивались. Он не кормил их, не ласкал, а однажды утром даже больно сбросил с дивана. Поэтому, когда хозяин был дома, котята прятались в коробке, но зато когда он уходил на работу, начиналась веселая игра. Маленькая кошка в игре была проворнее своих братьев. Она быстрее бегала, ловчее пряталась, стремительно выскакивала из засады… Как-то раз, заигравшись, она залезла на подоконник и с изумлением увидела, что даже новый огромный мир не кончается этими стенами, что он продолжается дальше еще более огромный и еще более привлекательный. Маленькая кошка ходила по подоконнику, стараясь найти хотя бы щелочку в невидимой стене — холодной и твердой, отгораживающей ее от того, третьего мира, где зеленела трава, где бегали и весело кричали маленькие человечки, и не могла найти. Тогда она жалобно замяукала. И мать-кошка, встревоженная поведением дочери, запрыгнула на подоконник и, догадавшись о причине ее волнения, ласково замурлыкала древ-нюю-древнюю кошачью песню…

Однажды утром в квартиру вошел человек, запаха которого котята не знали. Хозяйка почему-то тяжело вздохнула и позвала:

— Кис-кис!

Котята бросились к блюдцу, и маленькая кошка, как всегда, оказалась впереди. Хозяйка попыталась схватить ее, но та, почувствовав неладное, залезла под диван и забилась в дальний угол. Диван отодвинули. Хозяйка схватила маленькую кошку, но та так перепугалась, что стала царапаться, фыркать, потом жалобно закричала, призывая на помощь мать. Но незнакомец уже запихал ее под пиджак и поспешно вышел.

2

Дождь поутих и шумел где-то вверху, бессильный перед густыми лапами раскидистой ели. Кошка обсохла, пригрелась, но что-то вдруг встревожило ее. Внизу, на первом этаже, барсук заволновался тоже.

Новый запах — сильный, резкий заполнил все пространство под елью, проник и к кошке. Кошка напряглась, выгнула спину, выпустила когти. Но запах стал слабеть и затем исчез. Свежее дыхание дождя поглотило его, не оставило следа. Шерсть улеглась на спине кошки, когти втянулись. Она неслышно переступила на ветке, устраиваясь удобнее, но над нею раздался шорох, и она вновь замерла, задрав голову. Кончик хвоста чуть шевельнулся, ноздри расширились. Кошка поняла, что над ней находится какое-то живое существо, которое может стать ее добычей. Она осторожно передвинулась вплотную к стволу и опять замерла, чуть вслуши-ваясь. Потом медленно подняла переднюю лапу, поставила на ту ветку, с которой донесся шорох. Подождала немного, рядом поставила другую, потянулась всем телом вверх, и тут ей в ноздри ударил запах. Это был запах птицы, запах еды. От него сильнее напряглись мышцы, а кончик хвоста сделал несколько судорожных движений. Птица пискнула во сне, заворочалась, и под этот шум кошка рывком поднялась на ветку и замерла, вглядываясь впе-ред. Птица была большая. Дрожь ветки встревожила ее, и она, готовясь взлететь, присела, вытянула шею, завертела головой. Но движение не повторилось, и птица успокоилась. Кошка сделала шаг вперед, оттолкнулась и прыгнула. Прыжок был рассчитан точно, но птица оказалась слишком большой для измученной кошки. Кошка старалась перекусить ей горло, однако мешали жесткие перья, и сил не хватало. Птица не смогла взлететь и, ломая ветки, свалилась на землю. Она била крыльями, больно била клювом, стараясь освободиться. Кошке нужно было перехватиться по шее выше к голове, и она чуть разжала зубы. В этот момент птица рванулась и взлетела. А кошка, сгорбившись от неудачи, шмыгнула обратно под ель.

Барсук, выбежавший от шума схватки под дождь, тоже вернулся на свое место и рассерженный бросился в атаку. Кошка не приняла вызова. Она тяжело вспрыгнула на ветку и устроилась повыше, изредка облизываясь и вздрагивая всем телом.

А дождь все шумел и шумел, навевая дремоту. Кошка вновь сжалась в комочек, закрыла глаза, может быть, вспоминая дом, куда ее еще маленькой принес новый хозяин.

Дом был большой и старый. Здесь и запахи были другие. Здесь пахло не кирпичом и цементом, а прелым деревом, плесенью и еще чем-то, отчего у кошки загорелись глаза, и стал подергиваться кончик хвоста. Но запахи кошка изучала недолго. Захлопали двери. В комнату вбежали дети — мальчик и девочка. Они схватили кошку, стали вырывать друг у друга, дули ей в нос, чесали за ушами, тянули за хвост и надоели так, что она не выдержала, царапнула кого-то своими тонкими, но острыми когтями. На кошку обиделись, бросили на пол, и она, шмыгнув под кровать, забилась за какие-то узлы, затаилась.

Кошку несколько раз пытались выманить, называя разными именами, но ей понравилось только одно — Муська, и то в сочетании с ласковым: «Кис-кис-кис!»

Так кошка получила имя и начала самостоятельную жизнь. из-под кровати она вылезла, когда стемнело, и сразу стала обходить свои новые владения. Делала она это непроизвольно — просто искала мать и братьев. Растопырив усы, переходила из комнаты в комнату и жалобно мяукала.

— Мяу? Мяу?

Но никто не отозвался. Лишь хозяин, разбуженный ее криком, поднялся на кровати и запустил тапочком, который пролетел очень близко. Кошка перепугалась и бросилась в другую комнату. Тут под диваном она обнаружила небольшое отверстие в полу, откуда сильно пахло прелью и тем, что так взволновало, когда новый хозяин принес ее в дом. Кошка тщательно обнюхала все кругом, прислушалась. Было тихо. Так тихо, что наверняка она бы услыхала там, под полом, малейший шорох, если бы он был. В комнате тикали часы на комоде, да за дверью всхрапывал во сне хозяин. Эти звуки кошку не интересовали. Она знала наверное что, кроме нее, здесь, в комнате, да и под полом есть еще кто-то. Так ей подсказало обоняние. Кошка выбрала место около стены, присела, чтобы видеть отверстие в полу, и замерла. Никто не учил ее этой непод-вижной позе, этому долгому ожиданию.

Сколько времени прошло, она не знала. Но вот где-то внизу, глубоко в подполье, что-то заскреблось, несмело пискнуло. И опять тихо… Потом заскреблось уже в комнате, под шифоньером. Вскоре писк и шорох стали раздаваться по всему дому. Кошка сидела неподвижно. Вот зашелестело совсем рядом. Кошка скосила глаза и увидела, как мышонок, маленький, серый, с длинным волочащимся по полу хвостом забегал неподалеку, настороженно поглядывая в ее сторону. Но кошка не шевелилась и даже затаила дыхание.

Мышонок подбежал чуть ближе, и кошку словно толкнуло. Она рванулась вперед и острыми когтями схватила мышонка. Тот испуганно запищал, задергался и затих. И сразу стихло все.

Кошка вытащила свою первую добычу на середину комнаты, где на полу лежало светлое пятно от заглядывающей в окно луны, оставила ее, а сама отошла в тень комода. Мышонок лежал и не шевелился, словно неживой. Кошка тоже сидела неподвижно. Вверху на комоде равномерно тикали часы. Во дворе кто-то закричал громко и захлопал крыльями. Во сне всхрапнул и забормотал хозяин. И вновь тишина. Не шевелился мышонок, не шевелилась и кошка.

Светлое пятно на полу передвинулось к стене, и мышонок теперь почти слился с темнотой. Кошка припала еще ближе к полу, готовясь к прыжку. И точно! Мышонок вдруг ожил и кинулся под диван. Прыжок! Кошка стала на пути мышонка. Тот отчаянно запищал и бросился быстро-быстро к комоду, но кошка и тут догнала его. Мышонок опять притворился мертвым, но кошке вдруг расхотелось играть. Она схватила его поперек туловища и потащила к двери, выходящей во двор. Здесь кошка долго сидела, обнюхивая свой первый охотничий трофей…

Затем она еще раз прошла по комнатам и ее провожала настороженная тишина. Тогда она вспрыгнула на диван, свернулась клубочком и, довольно замурлыкав, уснула.

Утром кошку разбудили восторженные крики детей, к которым присоединился и довольный бас нового хозяина.

— Муська! Муська! Кис-кис-кис! — кричали они хором.

Кошка встала, потянулась, вонзая когти в матерчатую обивку дивана, и легко спрыгнула на пол. К ней бросились, схватили, затискали. Кошка вначале замурлыкала ласково, но ее прижали больно, она вырвалась и бросилась под кровать, в самый дальний угол. Ее вытащили оттуда, налили молока в блюдце, стали гладить, мешая есть, и оставили в покое лишь тогда, когда сердитый окрик хозяина повторился дважды.

Сытно позавтракав молоком, кошка подошла к двери, понюхала место, где оставляла мышонка, недовольно фыркнула и принялась за свой туалет. Затем спокойным шагом, уже как хозяйка, вошла в комнату, где стоял так понравившийся ей диван, влезла на него и задремала.

3

Дождь перестал. Небо просветлело. Высыпали звезды. Кошка готова была продолжать свой путь к дому. Правда, болели израненные лапы, да голод подтягивал живот, но тут уж ничего не поделаешь. Пора! Барсук завозился внизу, тоже собираясь в дорогу. Вдруг где-то совсем близко, может, на соседнем дереве, захлопала крыльями птица. И кошка остановилась. Взлет птицы насторожил ее. Сама по природе своей хищник, она знала, что ночью легче найти добычу, но ночью и опаснее. Ночью на охоту выходят не только кошки… Есть звери, которые сами не прочь полакомиться кошками. Поэтому-то она так тщательно принюхивалась и прислушивалась, прежде чем покинуть гостеприимную ель, где была все-таки в относительной безопасности.

Чуть зашелестел знобкий ветерок, он принес много запахов. Один из них кошка выделила особо. Это был тот запах, который она уже слышала и который так сильно ее тогда встревожил. Теперь этот запах вновь появился. Пока еще слабый, далекий, но он-то и помешал кошке спрыгнуть на землю. Запах то усиливался, то становился едва различимым среди других, но совсем не исчезал. И кошка, усевшись поудобнее, решила выждать. Барсук, конечно, тоже учуял этот запах и тоже затих, затаился.

Кошка сидела долго. Тревожный запах постоянно присутствовал под елью, и она стала уже привыкать к нему, как вдруг запах резко усилился, заглушил остальные, стал нестерпимым.

Все замерло вокруг. Все тихо! Но вот послышались легкие шаги. Они ближе… Совсем рядом! Нижние ветки ели раздвинулись, и показалась острая морда, очень похожая на собачью. Это был волк. Кошка напряглась вся, готовая ринуться вверх по стволу. Но волк не обратил на нее внимания. Его интересовало другое… Вот он продвинулся еще, и барсук не выдержал, бросился вон из-под елки. На него прыгнула, вывернувшись из-за опущенных ветвей, волчица. Барсук дрался отчаянно, длинными когтями он глубоко распорол волчице бок, но волк схватил его за горло, и барсук захрипел, задергался… Волчица забросила его на спину, и снова стало тихо под елью.

Кошка подождала немного, осторожно спустилась на землю и, брезгливо фыркая от волчьего запаха, стала слизывать с земли барсучью кровь. Кровь немного подкрепила кошку, и она вновь побежала в ту сторону, где был ее дом.

Воздух, влажный после дождя, путал запахи, скрадывая звуки, потому кошка была предельно осторожна. Она то бежала, то останавливалась и прижималась к земле, то вспрыгивала на дерево, чтобы переждать опасность.

Близился рассвет, когда кошка подошла к реке. Вся шерсть ее была мокрой от капель дождя, оставшихся на траве и листьях деревьев.

Кошка пробежала по берегу в одну сторону, затем вернулась на старый след, пробежала в другую — переправы не было. Везде открытая водная гладь. Кошка заволновалась, заметалась…

От реки поднимался туман. Он становился гуще, затопляя все вокруг. И кошка вынуждена была спрятаться под большой корягой, дожидаясь, пока взойдет солнце. Было холодно и сыро. Кошка сжалась, стараясь пересилить знобкую дрожь, и закрыла глаза.

Дома каждую ночь кошка выходила на охоту. Мышей было много. Они источили в труху нижние бревна, прогрызли в полу множество дыр и свободно разгуливали по комнатам. Но кошка вскоре положила этому нахальству конец.

Дети хозяина очень полюбили кошку. Они клали ее к себе в постель, хотя отец и ругал их за это. Но кошка так приятно напевала им свои ласковые песни, с нею так быстро засыпалось… Кошка дожидалась, когда дети заснут, спрыгивала с кровати, бесшумно проходила по всем комнатам и, удовлетворенная осмотром, спускалась в подполье.

С каждым днем охотиться становилось труднее. Мыши затаились, они уже не бегали открыто, не скреблись, не пищали, а сидели в своих норах, которые кошке были недоступны. Ей пришлось пускать в ход всю хитрость, все терпение — часами высиживать неподвижно, чтобы обманутая тишиной мышь выглянула из своей крепости.

Наконец осталась последняя мышь. Другие были пойманы или бежали в соседние дома, где не было кошек. Эта последняя мышь была стара и хитра. Она прожила большую жизнь, видела много опасностей и научилась избегать их. Жила она в норе, в дальнем углу подвала, причем вход в нору был не у пола, как обычно, а несколько выше. Снизу кошка достать его не могла, а сверху над входом нависал небольшой выступ, который мешал прыжку. Карниз, по которому добиралась до норы сама мышь, был настолько узок, что кошка не могла на нем поместиться. Караулить же вдали от норы бесполезно — мышь была очень проворна.

Целую неделю кошка охотилась безрезультатно. Какое бы она ни выбрала место, оно было не совсем удобным: или что-то мешало прыжку, или мышь не подходила близко. Тогда кошка с трудом взобралась на выступ над самой норой. Выступ был таким крохотным, что она еле уместилась. Оставалось только ждать. Но мышь заподозрила неладное и не показалась. Кошка просидела на этом выступе ночь, потом день, потом еще полночи, пока хитрая старая мышь высунула свою острую морду из норы. Кошка так обрадовалась, что чуть не сорвалась с выступа, соскользнула лапа. И мышь, испуганная шумом, вновь спряталась. Пришлось кошке просидеть до утра, потом еще полдня. Наконец она положила у порога свой последний трофей.

До вечера кошка отсыпалась, набиралась сил, а как только стемнело, стала проситься во двор. Хозяин выпустил ее и тут же закрыл дверь. А кошка вздыбила шерсть и выгнула спину — в нос ей ударил резкий запах, который она впервые слышала, но опасность которого была заложена ей в кровь далекими предками. Огромная собака растерялась от неожиданности всего на мгновенье, но этого мгновенья кошке хватило, чтобы взметнуться по лестнице на крышу. Вслед ей рвался злобный громкий лай. Совсем не желая этого, кошка приобрела себе кровного врага, который с этого дня подстерегал ее всюду, следил за каждым шагом, мешал ночной охоте. Широко открытая свирепая пасть иногда была так близко, что если бы кошка не держалась постоянно настороже, огромные клыки разорвали бы ее на мелкие клочки. Так долго продолжаться не могло. Кто-то должен был уступить.

Как-то утром, кошка, возвращаясь после ночной охоты, поднялась на крыльцо и, царапнув дверь, тихонечко позвала хозяина:

— Мяу!

Собака вывернулась из-за угла. Свирепая пасть была так близко, что кошке ничего не оставалось, как самой броситься на врага. Она вонзила когти в собачью морду и закричала:

— Мррря-ууу!

Собака взвыла от боли и бросилась наутек. Кошка не преследовала ее. Встопорщившись, она медленно прохаживалась по крыльцу, всем своим видом давая понять — здесь она хозяйка.

Собака смирилась не сразу. Она еще несколько раз пыталась застать кошку врасплох и каждый раз получала жестокую трепку. Теперь стоило только кошке встопорщить шерсть и выгнуть спину, как вся смелость у собаки пропадала. Она только издали лаяла, а близко подходить боялась. Кошка стала пользоваться уважением не только у хозяина, но и у всех домашних животных.

4

Туман был густой и холодный. Он висел над рекой очень долго. И даже взошедшее солнце, которое угадывалось по желтому пятну, не могло прогнать белую пелену. Но вот потянул ветерок. Подул с противоположного берега, оторвал туман от земли, поднял рябь на воде…

Солнце проглянуло, пригрело своими лучами, и словно по команде невидимого волшебника защебетали птицы, забегали бурундуки… Могучий лось, застигнутый туманом в неудобном месте, заторопился вдоль берега в поисках безопасной дневной лежки. Он прошел так близко, что кошка невольно вжалась в корягу, увидав прямо перед собой острое раздвоенное копыто. Но лосю не было никакого дела до усталой, продрогшей кошки. Проводив его испуганным взглядом, кошка выползла из своего укрытия и улеглась с подветренной стороны коряги, подставляя под солнечное тепло продрогшее тело. Она не могла пока продолжать путь. У нее просто не было сил переплыть реку.

Солнце поднялось выше, и кошка, пообсохнув и обогревшись, заторопилась. Она вновь пробежала вдоль берега в одну, затем в другую сторону в поисках переправы. Но тщетно. Тогда она вернулась к коряге и стала пристально вглядываться в противоположный берег.

Кошки не любят воду. И пловцы из них никудышные. Да и плавают они в исключительных случаях. Нашей кошке не приходилось плавать ни разу, но инстинкт гнал ее к дому, и это чувство было сильнее страха. Волна была небольшая. Ветерок утихал. Кошка осторожно дотронулась лапой до воды и тут же отдернула ее. Потом таким же образом намочила и вторую. И опять останови-лась в нерешительности, внимательно вглядываясь в противоположный берег, словно взглядом хотела приблизить его. Но он, увы, не приближался, и кошка ступила в воду, высоко поднимая лапы и вертикально задрав хвост. Волна, набегая, легонько ударила ей в живот, кошка вздрогнула, жалобно мяукнула и рванулась было назад, но эта же волна потащила ее с собой. И кошка заработала всеми четырьмя лапами. Подсохшая шерсть держала ее на плаву, но ветерок, хотя и небольшой, противился, не пускал, гнал назад. Кошка отчаянно гребла, но силы убывали. Сказывался голод. А желанный берег приближался очень медленно. Хвост у кошки стал опускаться ниже, ниже, у нее уже не было сил удержать его вертикально. Хвост намок и теперь мешал плыть, добавил тяжести. Кошка делала отчаянные усилия и, наконец, еле выползла на песча-ную отмель. От усталости она не могла даже встряхнуться. Но, отдохнув немного, поднялась и, шатаясь, поплелась вперед. Она торопилась к своему дому.

Тогда, давно, приближение своей первой весны кошка почуяла не по ослаблению морозов, а по удивительному превращению всех соседских кошек. Они уже не сворачивали в сторону при встрече, а подходили очень близко и подолгу сидели друг против друга, тщательно принюхиваясь. И если раньше кошка только изредка видела во время ночной охоты себе подобных, то сейчас встречала их чуть ли не на каждом шагу. Она каждый вечер с нетерпением ждала темноты, чтобы выйти во двор. Но хозяин вдруг перестал выпускать ее и однажды больно отпихнул от двери, когда кошка хотела пройти вместе с ним. Кошка очень обиделась, ведь она не заслужила такого обращения, и спустилась в подполье, где раньше охотилась на мышей. И вот, проходя там, она почувствовала свежую, пахнувшую морозом струю воздуха, который проходил через открытую отдушину. Отдушина оказалась достаточно широ-кой, чтобы кошка свободно вылезла во двор.

Теперь каждый вечер она пользовалась своим тайным ходом. Подходила к сараю. Взбиралась на крышу. И внимательно вглядывалась в сгущающиеся сумерки. Вот из соседнего двора выскальзывает тень. Кошка вся подбиралась, стараясь слиться с крышей, сделаться невидимой. Тень приближалась и вырастала в большого красивого кота, черного, с белой грудью и белыми лапами. Он усажи-вался неподалеку и смотрел на кошку не мигая. И глаза его при свете восходящей луны играли зеленоватым загадочным блеском.

Кошка ложилась на бок, терлась головой о крышу сарая, ласково мяукала, приглашая играть. И черно-белый, дурашливо задрав хвост, уже подступал к ней, как вдруг весь напружинивался, взъерошивался, сердито шевелил усами и начинал бить себя по бокам пушистым хвостом. Кошка, даже не глядя, знала, что приближается еще один сосед — хромой серый кот. Еще котенком он попал лапой в капкан, поставленный на крыс, и с тех пор припадал на правую переднюю лапу. Кот был большой и старый. Он тоже безошибочно выбирал направление, но подходил медленно, злобно прижав уши к голове. Серый и черно-белый усаживались на самом коньке крыши и, уставившись глаза в глаза, начинали петь. Ах, как они пели! Кошка просиживала ночи напролет, наслаждаясь этим концертом. Да разве только она одна?! Все окрестные коты и кошки собирались здесь же, но не подходили близко.

— Мррррррря-уууууу! — запевал басом серый. Кошка знала, что он поет для нее, и понимала это примерно так: «Я в честном бою победил восемнадцать котов! Мрррря-ууууу!»

— Рррря-ууу! — подхватывал черно-белый и выводил старательно свой куплет. — А я семерых победил, но все они были не хромые и сильныепресильные. Яау-ууу-ррря-ууууу!

Иногда, в особо волнующих местах, подхватывали хором и другие коты. Людям почему-то не нравится кошачье пение. Ну, что поделаешь, у каждого свои недостатки.

Эти замечательные концерты продолжались больше недели, а потом серый заметил, что кошке больше нравится пение черно-белого кота, и так рассердился, что бросился в драку. Драка была жестокой — коты царапали друг друга и кусали. Но справедливость восторжествовала — черно-белый победил. И кошка полюбила его. Правда, ее счастье длилось недолго. Однажды черно-белый ушел на другую крышу и не вернулся. Кошка так переживала, что перестала выходить во двор, а все время проводила дома. От страшного огорчения она много спала, сильно растолстела и начисто забыла про непостоянство черно-белого кота. А потом… Потом у нее в укромном уголке под кроватью появилось два котенка. Маленьких, еще слепых. И оба они были черно-белыми. Цвет их шерсти смутно напоминал кошке о чем-то, но она не могла вспомнить, да и не очень старалась. Теперь у нее хватало забот. Она вылизывала своих котят по пять раз на день, кормила молоком, согревала своим теплом… Ах, какое это было счастливое время!

Однажды кошку закрыли в другой комнате, а когда выпустили, котят не оказалось на месте. Остался один запах. Кошка бросилась искать. Она обошла все комнаты, слазила в подполье. Котят нигде не было. А ведь они не могли никуда уйти, они были еще совсем крохотные, совсем слепые. Горе кошки трудно передать. Наполненные молоком соски мешали ей ходить, причиняли боль…

— Мяу! Мя-у! — плакала кошка, звала детей, но их не было. — Мяу? Мя-у! — но никто не откликался.

Хозяин кричал на кошку, бил ее, потом схватил, сдавил больно и понес к двери. И кошка вдруг учуяла, что от него пахнет котятами. Почему от него пахло котятами, она не могла понять. Хозяин открыл дверь и выбросил кошку во двор. Кошка обошла все уголки в сарае, слазила на крышу, обыскала весь двор — котят нигде не было. Правда, в углу двора под старой яблоней, где была свежая, разрыхленная земля, почему-то пахло котятами, но очень слабо. Оттаявшая земля исторгала столько запахов, что трудно было разобраться…

5

Кошке наконец повезло. Совершенно случайно, пробегая по недавно скошенному лугу, она наткнулась на подрезанную косилкой умирающую молодую перепелку. Кошка тут же съела ее. Но прошло совсем немного времени, и вместо обычного ощущения сытости в желудке возникла резкая боль. Судороги сгибали кошку. Она билась о землю, но боль не отступала. Иногда она чуть затихала, но тут же вспыхивала с еще большей силой. В коротких перерывах между приступами кошка вместо того, чтобы отдохнуть, поднималась и шла по лугу наугад. Она не знала, что именно ей нужно, но шла принюхиваясь, падала в судорогах, поднималась и опять шла, пока, наконец, не наткнулась на незавидную травку с малоприятным запахом. Раньше она не обратила бы внимания на эту травку и прошла мимо, но сейчас вдруг почувствовала неодолимое влечение к ней и стала с жадностью поедать ее стреловидные листья. От этой травы слюна начала пениться, появилась отрыжка, рвота, и боль в желудке постепенно утихла. Кошка полежала немного и, почувствовав себя лучше, снова двинулась в путь.

Она очень изменилась. Даже хозяин с трудом бы узнал ее. Когдато блестящая шерсть поблекла, висела грязными сосульками. Бока ввалились. Глаза воспалились и болели. Лапы распухли и кровоточили. Каждый шаг причинял кошке тяжкие страдания. Еще бы! Четыре дня тому назад ее выбросили в старом пыльном мешке на дорогу. Машина умчалась, а до смерти перепуганная кошка тщетно царапала жесткую мешковину, пока проезжающий мимо любопытный шофер, пытаясь узнать содержимое мешка, не развязал его. С того времени у кошки не было никакой еды, не считая нескольких капель барсучьей крови. Ей бы пару дней отдохнуть, откормиться. Но инстинкт, более сильный, чем все остальное, гнал к дому.

Кошка доподлинно знала, что осталось совсем немного — день, ну от силы два, — и она будет дома, где хозяин накормит ее молоком, приласкает. Лапы, глаза заживут, шерсть вновь заблестит, и она опять станет красивой, веселой домашней кошкой. Правда, отношения между хозяином и кошкой последнее время изменились. Хотя кошка продолжала каждую ночь выходить на охоту, хозяин перестал ее ласкать, смотрел косо, детям строго-настрого запретил брать ее на руки, а вскоре перестал пускать в дом. Кошка не могла понять причины такого отношения. Она просто не знала, что, уничтожив всех мышей в доме, перестав приносить их и складывать у порога, сама вызвала подозрения у хозяина. Раз кошка не ловит мышей — значит, она стара или больна. Поэтому хозяин принес домой новую кошку. Совсем маленькую — котенка. Котенок был сильно напуган, забился под кровать в дальний угол и дрожал.

6

К вечеру кошка, наконец, подошла к городу. Лес кончился, а вместе с лесом исчезла опасность встретиться с дикими зверями. Начался пригород с деревянными и кирпичными домами. Здесь появилась другая опасность — собаки. Задолго до того, как кошка подошла к крайнему огороду, она уже услыхала разноголосый лай, а затем учуяла и запах. Лай и запах неслись со всех сторон. И кошка не решалась идти по улице днем, а присела под забором, чтобы дождаться темноты. Ее дом находился на другом конце города.

От усталости кошка, очевидно, задремала, а когда очнулась, увидела прямо перед собой большую лохматую собаку. Кошка не успела принять боевую позу, она только жалобно мяукнула и сжалась в комочек. Собака, привыкшая к отчаянному сопротивлению, удивленно уставилась на кошку и принюхалась. Кошка была какая-то странная, и запахи от нее исходили совсем другие, не такие, как от обычных домашних кошек. Эта кошка пахла лесом, зверем, травами. Она была такая худая, такая грязная и жалкая, что собака не тронула ее.

Дождавшись темноты, кошка двинулась дальше. Шла она медленно, крадучись вдоль заборов, часто останавливалась и припадала к земле. Она отвыкла от запахов, которые окружали ее теперь. Вот завоняло бензином, маслом машинным, резиной, загремело железом, загрохотало громко… Кошка вжалась в землю, распласталась на обочине, затаила дыхание — автомашина промчалась мимо. Кошка вскочила, бросилась через дорогу и чуть не попала под колеса мотоцикла. Все же она благополучно миновала вторую, третью, четвертую улицы… Впереди лежал пустырь, заваленный мусором, за этим пустырем светились огнями высотные дома. Запахи, идущие с пустыря, были так разнообразны, так сильны, что уже сами по себе пугали. Здесь пахло железом и цементом, гниющими овощами и трупами животных, прелым деревом и шлаком, горелой резиной и еще чем-то таким, чего кошка не знала. Здесь была какая-то своя жизнь — где-то что-то стучало, пищало, скрипело, хлопало, бродили неясные тени… Кошка очень боялась. Она как можно ниже пригнулась к земле, стараясь сделаться невидимой, и шагнула в этот страшный мир. И чем дальше она углублялась в него, тем осторожнее становились ее движения, тем стремительнее она перебегала от одной кучи мусора к другой.

Внезапно посветлело. Перед кошкой высились громады каменных домов с одинаковыми формами и одинаковыми запахами. Яркие фонари бросали вокруг много света. Теперь кошка могла издали заметить опасность, правда, и сама она была видна издалека… Но ничто уже не могло остановить кошку. Она даже забыла про боль в израненных лапах, про голод. Она чувствовала, что еще совсем немного и начнутся знакомые места.

Вскоре дома опять стали ниже, чаще попадались деревянные, одноэтажные. Кошка бежала теперь не остерегаясь. И вот, наконец, знакомый забор, лазейка в нем, крыльцо… Кошка уселась на верхней ступеньке крыльца и принюхалась. Запахи были нестрашные, привычные. Вот запах собаки, которая долго враждовала с кошкой, а последнее время даже подружилась с ней. Вот запах хозяина. Он проступал везде и так ясно, что кошке даже почуди-лась рука, поглаживающая ее по спине. А вот запах котенка, того самого, что недавно принес хозяин, и которого кошка успела полюбить…

Да, наконец-то кошка была дома. Ей нечего было больше опасаться и некуда спешить. И она, почувствовав это, успокоилась, закрыла глаза и задремала. Сквозь дрему ей послышались быстрые шаги, и кошка по привычке напряглась, подбирая израненные лапы. Из-за угла дома выбежала собака и, узнав кошку, бросилась к ней, приветливо замахав хвостом. Но кошка пока не доверяла ей, слишком много врагов встретила она на своем пути за последнее время. Поэтому, сильно хромая, подошла к лестнице, ве-дущей на чердак, тяжело взобралась на первую перекладину и уселась на ней, дожидаясь, когда собака уйдет. Затем слезла на землю, вновь направилась к крыльцу, где заметила маленькую неясную тень. Этой тени кошка не испугалась, наоборот, потянулась к ней, ласково мурлыча. Это был тот самый котенок, которого хозяин принес недавно. Котенок долго обнюхивал кошку, и, очевидно, запахи, шедшие от нее, рассказали о тяжелом пути. А может, он вспомнил, как недавно кошка ласково обошлась с ним, напуганным незнакомым домом. И котенок принялся старательно вылизывать кошку, приводя в порядок ее шерсть.

Кошка не знала, да и не могла знать, что появление этого маленького котенка так отразится на ее судьбе. С первого дня она взяла его под свое покровительство. Успокоила, приласкала, ночью обошла с ним все комнаты. Вывела через отдушину в подполье во двор, слазила на чердак и на крышу сарая. А к утру они, оба усталые, заснули на диване, тесно прижавшись друг к другу. Это было счастливое время, когда кошка чувствовала себя почти матерью. Ей было о ком заботиться, и котенок нежно на эту заботу отвечал. Но люди рассуждают иначе, и закон людей жесток — зачем в одном доме две кошки?

И однажды утром хозяин позвал обычным голосом:

— Кис-кис-кис!

И кошка поднялась с постоянного места на диване, стараясь не потревожить спавшего там котенка. Потянулась, зевнула. Бесшумно спрыгнула на пол и поспешила на зов. Подошла, потерлась о ногу хозяина, изгибая от удовольствия хвост. Хозяин взял ее на руки, и она, довольная его вниманием, ласково замурлыкала. А он опустил ее в ме-шок, вынес из дома и положил в кузов поджидающего грузовика.

7

Утро застало кошку там же, на верхней ступеньке крыльца. Чисто вылизанная котенком, она спокойно отдыхала рядом с ним. Солнце осветило двор, заиграло на стеклах окон. И кошка услыхала знакомые звуки — зазвенел будильник. Заскрипела кровать под тяжестью тела хозяина. Он закашлял спросонок, зашлепал тапочками к двери. Загромыхал засов. И кошка поспешно поднялась, чтобы приветствовать своего хозяина. Вот сейчас откроется дверь, и она, как бывало, войдет, потрется о его ноги, и он погладит ее, приласкает… Дверь открылась. На пороге появился хозяин. Он увидел старую кошку, узнал ее и, пнув изо всей силы, сбросил с крыльца. Потом закричал собаке:

— Взять ее! Взять! — и затопал ногами.

Собака выскочила из конуры и кинулась к воротам. Но хозяин вновь приказал, указывая рукой на кошку:

— Взять ее! Ее взять!

Собака растерянно заметалась по двору. Она не могла понять хозяина. Тогда он сбежал с крыльца, теряя тапки, размахнулся… Но кошка не стала дожидаться удара, убежала в сарай, забилась в дальний угол, затаилась. Она поняла, что хозяину больше не нужна. Кошки это быстро понимают.

До вечера кошка просидела в сарае, а как только стемнело, в сопровождении котенка и собаки, сгорбившись, обошла двор и медленно пошла по улице. Она шла мимо заборов, подворотен, и собаки молчали, не лаяли на нее.

Кошка вышла к оврагу, остановилась на краю обрыва, присела под кустом и закрыла глаза. Нет, она не вспоминала прошлое. Кошка пришла сюда не за этим. Просто кошки никогда не умирают дома…

А хозяин? При чем здесь хозяин?! Он же не бросил ее в старый колодец, не повесил в проволочной скользящей петле, не утопил в реке… Он проснулся утром, намылил щеки, шею, подбородок. Глянул в зеркало и твердой рукой повел бритвой по надутой щеке. Острое лезвие с мягким треском срезало щетину, и мыльные пузырьки с еле слышным шорохом лопались. Потом сполоснул лицо холодной водой из-под крана, промакнул полотенцем досуха, брызнул одеколоном и поморщился от легкой боли. Плотно позавтракал. Налил молока котенку, пощекотал его за ушами. Вышел из дому и не спеша зашагал на службу знакомым маршрутом, как ходил каждый день вот уже много лет…