БАРОН

Он появился внезапно, ниоткуда. Никто из нас не встречал его прежде. Сын утверждает, что здесь скрыта какая-то тайна. Возможно. Ведь мы так и не узнали, где был его дом и почему он остался один.

Первый раз я увидел его осенью, в начале сентября. Он стоял около нашей калитки и словно ждал меня. Но когда я приблизился, скрылся в палисаднике, в густых кустах сирени. На следующий день мы встретились уже во дворе. Он сидел на завалинке и грелся на солнышке, дремотно прикрыв глаза. Вся его поза выражала высшую степень блаженства. Он услышал мои шаги, встрепенулся и весь напрягся. На этот раз я рассмотрел его лучше, и мне сразу бросилось в глаза несоответствие его благородной осанки и внешнего вида. Нетрудно было догадаться, что он одинок и не всегда сыт. Мы встретились взглядами, и он отвернулся. Очевидно, ему было неловко, что я застал его у себя во дворе, поэтому он поспешил удалиться. Уходил медленно, с достоинством.

Потом он стал часто попадаться мне на глаза то на улице, то около дома, то во дворе. А однажды уселся на крыльце, и мне, чтобы открыть дверь, пришлось потревожить его. Он посторонился, недовольно ворча.

Где он ночевал, мы не знали. Где добывал еду, тоже. У нас продукты не пропадали, да он вообще ни разу не заходил в дом. Но к своему присутствию приучил нас так, что, выходя на крыльцо, мы первым делом искали его взглядом.

Потом он исчез. И мы стали уже забывать о нем. Однажды в холодный октябрьский день мы с сыном, приехав с рыбалки, разгружали машину. Торопливо таскали в гараж палатку, лодку, удочки…

Первым его заметил сын:

— Папа, посмотри, старый знакомый!

Да, это был он. Но похудевший, сгорбленный. Я понял, что без нашей помощи ему больше не обойтись. Приближалась зима. А зимой плохо быть одному, без крова, без друзей. Я бросил ему немного мелкой рыбешки, но он оскорблено отвернулся.

— Благородный, — восхищенно прошептал сын и протянул на ладони линька. Из рук он принять изволил.

Ел неторопливо, иногда отрываясь, чтобы не упустить из вида и нас. Потом почистил розовым язычком белый галстук на груди, облизнулся. Не спеша подошел, потерся о мою ногу и уселся в сторонке наблюдать за нашими хлопотами.

Мы загнали машину в гараж. У калитки я оглянулся. Он сидел и смотрел на нас.

— Пойдем! — позвал его я.

Так у нас в доме появился кот, которого за благородные манеры и лень мы назвали Бароном. Теперь он предстал перед нами во всей красе. Рослый, рыжий в темную крапинку, с длинным хвостом, который до самого конца опоясывали кольца, с зелеными яркими глазами, с белой грудью и белыми усами.

Свою красоту Барон сознавал и, наверно, поэтому мышей не ловил и не ел. А днями и ночами дремал в кресле, изредка поднимаясь, чтобы потянуться. Но стоило только нам сесть за обеденный стол, он уже тут как тут. Подойдет, потрется о ноги и садится около, на полу, изредка бросая гордые взгляды. Он никогда не просил, не унижался, как бы ни был голоден. Я ни разу не слышал от него: «Мяу!» Поев, Барон не спеша умывался и брел к себе в кресло.

— Барон, — окликал его я. — Чаю хочешь?

Он останавливался, делал несколько движений хвостом, садился.

— Чаю хочешь?

Он молчал и не двигался.

— Не хочешь. А молока?

Барон поднимал свой зад от пола, но, подумав, опускал его снова.

— Может, рыбки дать?

При слове «рыбка» Барон вскакивал, подбегал ко мне и начинал яростно тереться о ноги. Мурлыканье его было ласковым, но с оттенком раздражения. Он ворчал на меня за шутку и досадовал на отсутствие рыбы, которую очень любил во всех видах — жареную, вареную, даже соленую… Ну, а про свежую и говорить нечего. Только эта любовь могла заставить его тащиться с моим сыном на рыбалку, чтобы получить рыбу, так сказать, из первых рук — еще живую, трепещущую.

Мы пробовали дрессировать Барона, но это оказалось делом бесполезным. Оно и понятно: чему может выучиться кот, который спит на ходу? Правда, весной Барон преображался, делался резким, порывистым. Он настойчиво просился вечерами на улицу, но к утру возвращался. Наедался и укладывался в свое кресло. Иногда он исчезал на несколько суток, и тогда возле нашего дома начинались жуткие ночные кошачьи концерты.

Возвращался домой усталый, похудевший и часто израненный. И опять отлеживал свои бока в кресле.

Лень и бесполезная жизнь Барона меня часто раздражали. Я ругал его, грозил выгнать из дома: ничего не помогало. Он выслушивал попреки молча, глядя мне в лицо своими большими зелеными глазами. А если я бывал в ударе и слишком затягивал воспитательную беседу, зевал, обнажая белые клыки и розовый язык, и самым бессовестным образом засыпал…

Однажды сын собрался на рыбалку. Барон, естественно, пересилил свою лень и побрел следом. Речка у нас рядом, за огородами, путь недалекий. Солнце уже припекало, рыба клевала плохо. Барон был очень недоволен. Он нервничал, но уходить домой до окончания рыбалки было не в его правилах. На речке же появились первые купальщики. Один из них, дюжий молодец, подошел к сыну, выхватил у него удочку, на крючок которой как раз попался приличный карась, и, довольно похохатывая, неся трофей на вытянутой руке, как знамя, направился к своей компании, расположившейся неподалеку. Сын только глотал слезы обиды. Силы были явно неравные. Но Барон рассудил иначе. Не отрывая взгляда от соблазнительно дрыгающегося карася, он задрал хвост, и в несколько прыжков догнал обидчика. Стараясь достать рыбину, он вспрыгнул ему на голую спину и вонзился в нее острыми когтями.

Парень заорал благим матом не только от боли, но и от испуга, бросил удочку и рванул вдоль берега. А Барон, зло сверкая глазами и урча, стал поедать карася.

После этого случая я посмотрел на Барона по-другому, простил все его пороки, и если когда-нибудь и ворчал на него, то только для порядка, чтобы он не забывал, кто в доме хозяин.