Глава двадцать четвертая. Пожар

Глава двадцать четвертая. Пожар

Перед тем, как ребят увели на обед, мы с ними тепло попрощались: Челкаш с королевским размахом каждого малыша поцеловал в щеку, ребятам постарше протянул лапу; я всем торжественно обещал приехать к ним в Коломну. Затем на своей стоянке мы приготовили завтрак – точнее уже обед – и в приподнятом настроении стали накручивать километры, один десяток за другим. Мы не гнали, просто лесные массивы скоро закончились и дальше пошли промышленные поселки. Только когда мы пересекли Ярославское шоссе, вновь появились леса и тихие колоритные деревушки. У одной из них, стоящей на пригорке у озера, мы решили дать возможность трудяге Малышу остыть, набраться сил, а заодно и самим себе устроить отдых – поплавать, поваляться в пахучей траве, среди полевых цветов, погодка-то стояла замечательная.

Мы поплавали и повалялись в траве, а поскольку уже вечерело, я принялся готовить ужин. Внезапно Челкаш задрал нос кверху и засопел, и тут же на его загривке вздыбилась шерсть. Он не залаял – он захрипел, нервно, тревожно.

Я тоже принюхался и уловил запах гари. Дым тянул от ближайшего дома; мы заспешили к нему.

Когда мы поднялись на пригорок, из окон дома уже поднимались огромные клубы дыма. Огня видно не было, но внутри дома явно что-то горело – в окнах отражались яркие отблески. Около дома две пожилые женщины размахивали руками и истошно вопили:

– Пожар! Пожар!

– Там есть люди? – подбегая крикнул я.

– Есть! Петровна! И ее внучка!

Я вышиб ногой дверь и шагнул в избу, и сразу мне в лицо ударило жаром; сквозь дымное облако я разглядел печь и рядом горящую перегородку во вторую комнату. Нагнувшись и вытянув руки, я стал шарить по сторонам и сразу наткнулся на лежащее на полу тело женщины; она была без сознания. Обхватив женщину, я вынес ее наружу и положил на траву около уже десятка жителей – женщин, стариков и детей, но к дому уже спешили мужчины с ведрами воды.

Я снова бросился в дом, но на крыльце столкнулся с Челкашом – он за платье волочил ребенка двух-трех лет; девчушка шевелила руками, ее глаза были полуоткрыты; надышавшись дыма она даже не плакала – только всхлипывала. Я поднял ее и передал женщинам. А Челкаш снова исчез в доме и через минуту выбежал… с котенком в зубах. Его спасеныш отчаянно мяукал, в его глазах была паника. Как только Челкаш положил его на траву, он стремглав кинулся к людям, прыгнул на руки к одному из мальчишек и затих.

Угоревшая Петровна придя в чувства и узнав, что именно я вынес ее из избы, долго обнимала меня:

– Спасибо, милый человек! Доброго тебе здоровья! Спасибо за внучку! – она вытирала слезы и снова обнимала меня: – Я-то ладно, сгорела б – не велика потеря, я свое отжила, а вот внучка… Долгих лет жизни тебе! Буду за тебя молиться!

– Ее вынес не я, а мой друг, – я показал на Челкаша, который с лаем бегал от одного мужчины с ведрами к другому, торопил их, указывал, куда именно надо лить воду (как-никак он профессионал в этом деле).

Когда пожар потушили и все более-менее успокоились, Челкаш подбежал ко мне.

– Ты настоящий герой, – погладил я друга, и тут заметил, что местами его шерсть подпалилась, а на морде с левой стороны не было ни усов, ни бровей.

– Ничего отрастут, – проговорил я.

– И у тебя тоже – хмыкнул Челкаш. Я провел ладонью по лицу и обнаружил, что и у меня, но с правой стороны, исчезли брови и волосы над ухом.

До темноты я вместе с мужчинами выносил во двор сгоревшую перегородку, а наутро (переночевав, как вы понимаете, в Малыше) помогал восстанавливать стену, очищать потолок и печь. Все это время погорельцы – Петровна и ее внучка (их на ночь приютили соседи) не отходили от Челкаша: гладили и обнимали, угощали пряниками, называли «самым бесстрашным, отважным, удалым» и, конечно, «самым умным».

От такого обилия комплиментов Челкаш вначале смущался, но вскоре уже воспринимал их, как должное, а потом в нем разгорелся пожар другого рода – эмоциональный, его стала распирать гордость за свой поступок. Выпятив грудь, он прошелся мимо местных собак, которые, кстати, как только загорелась изба, поджали хвосты и разбежались по дворам, а теперь с несчастным видом сидели в стороне и восхищенно глазели на моего друга.

– Ты начал свой путь к славе, – улучив момент шепнул я ему.

– Ага – откликнулся он.

Мы уже собирались уезжать из деревни, как к Малышу подошли Петровна с внучкой. Бабуся подарила мне корзинку огурцов, а внучка протянула Челкашу вырезанную из бумаги «Медаль за спасение на пожаре». Челкаш в свою очередь протянул «медаль» мне, чтобы я прикрепил ее к ошейнику, что я и сделал, и мой дружище сразу отправился хвастаться наградой перед собаками.

Он и в дальнейшем, уже в Москве, когда к нам кто-нибудь приходил, притаскивал «медаль» и демонстрировал ее гостю, при этом закатывал глаза и завывал – подробно рассказывал, какой ужасный был пожар, как в полном дыму отыскал ребенка, а потом и котенка. И никому не разрешал трогать «медаль» – Смотреть, смотрите, но не трогайте, а то еще случайно порвете!

И хранил он «медаль» в отдельной коробке из-под обуви, где лежали щетка и крем. Я предложил ему положить «медаль» в стол, рядом с моей медалью «Ветеран труда», но он отказался – видимо, посчитал, что драгоценность особенно сверкает среди чепуховин, а среди других драгоценностей тускнеет.