6.2. Лояльность человеку, антропофобия, «проблемные» периоды онтогенеза

«Не ведал хозяин, что где-то

По шпалам, из сил выбиваясь,

За красным мелькающим светом

Собака (его) бежит задыхаясь!»

Асадов Э. «Стихи о рыжей дворняге»

Врождённая лояльность человеку в целом, а не только своему хозяину, есть главное отличие домашней собаки от её приручаемых родичей и первых генераций (F1) их гибридов.

У гибридов лояльность к человеку вырабатывают интенсивным приручением так называемым хендлингом, блокирующим у них антропофобию в раннем возрасте, но не одним хендлером, а переменным составом лиц, участвующих в этом процессе.

Если же гибрида приручал один хендлер, то такая частичная «блокировка» антропофобии, являясь «персональным инпринтингом», должна поддерживаться у животного всю его жизнь одним лицом.

Причина неудач в попытках использовать прирученных ОВ, койотов, ОШ и их псовых гибридов в производственных целях заключается в том, что их лояльность, кажущаяся надёжной, на самом деле требует деликатного с ними обращения. Зверь, кажущийся «абсолютно» ручным, испытав от своего хендлера насилие, резко ограничившее его свободу, может полностью утратить к нему лояльность, ибо к таким воздействиям требуется специальная адаптация.

Хендлер, проигнорировавший это требование, может навсегда «возвратить» и хорошо прирученного зверя в его дикое состояние.

Домашняя же собака не злопамятна и быстро восстанавливает отношения, испорченные человеком, прощая ему насилия, непрощаемые прирученными дикарями и их псовыми гибридами.

Поводом для подрыва доверия у прирученных дикарей, гибридов, да и естественных пород, перестающих идти в руки хендлера, обычно служит попытка их ловить из-за их медленного подхода на подзыв, что создаёт порочный круг, и в таких случаях возвращение у них лояльности к человеку становится проблемой.

Подзыв вырабатывают противоположной тактикой. Хендлер не должен брать пса за шиворот, если тот берёт лакомство из рук, а, продолжая его манить подкормкой, идёт от него в противоположную сторону.

Остановившегося рядом пса, хендлер вначале слегка поглаживает по горлу и похлопывает по бокам и даже «тормошит» свободной рукой, вырабатывая или восстанавливая у него доверие.

Подкрепляя адекватную реакцию лакомством и не пытаясь удерживать его силой, хендлер лишь оставляет без подкрепления уходы пса из-под руки. Если же пёс оказался у присевшего хендлера под рукой, то он, щедро подкрепляя его лакомством, может охватить того сверху под грудь и, слегка прижав к себе, приподнять его переднюю половину корпуса, не отрывая задние конечности от опоры. Затем, не дожидаясь, когда пёс начнёт уходить из-под руки, хендлер, мягко оттолкнув его от себя, переходит на другое место.

Ежедневными повторениями приёма вырабатывают связь, при которой пёс сам стремится идти на подзыв под руку хендлера. Адаптацию пса к его удержанию руками, начинают с 1–2 сек., постепенно продвигаясь к тому времени, которое необходимо для одевания шлейки, пристёгивания поводка, подкрепляя каждый достигнутый этап облачения в «амуницию» лакомством, запас которого не должен иссякнуть до момента окончания занятий и возвращения пса на место.

Самозатягивающийся ошейник с «рыскалом», или шлейка с укороченным поводком заранее должны быть подогнаны на собаке аналогичных габаритов, прилегая к её шее с зазором для двух пальцев. Псу величиной с ОШ одеть «амуницию» легче держа его на руках. Непростой процесс приучения пса к одеванию «амуниции» ускоряет опытный помощник, которому пёс уже полностью доверяет. Взяв одевание «амуниции» в свои руки, помощник оставляет хендлеру лишь удерживать пса на месте (руками или на руках).

Держа в кулаке горсть лакомства и продев руку в ошейник или шлейку, помощник вешает их на запястье этой руки и подносит, зажатое в кулаке лакомство к носу пса. Уловив момент, когда пёс начнёт его нюхать, помощник, свободной рукой снимая «амуницию» с запястья и приблизив её к носу пса, заманивает того в неё лакомством. Как только пёс просунул голову в «амуницию», помощник осторожно, но, не задерживаясь, передвигает её псу на шею, одновременно давая ему лакомство.

Снимают «амуницию» не через голову, ибо это пёс будет стремиться делать сам, а, оставляя пса в руках хендлера, помощник передвигает её к хвосту.

Приём, повторяя несколько раз на дню, заканчивают его на лучшем исполнении, подкрепляя пса командой: «Хорошо!» и двойной порцией лакомства.

Ежедневными занятиями пса доводят до состояния, когда за подкормкой он сам начинаёт просовывать голову в раскрытую шлейку или ошейник.

Не снимая «амуниции», поводки каждый раз меняют, постепенно доводя их до максимальной длины.

С каждым новым поводком по команде: «Гуляй!» пса отпускают на их длину.

Снимают «амуницию», когда пёс на 1–2 мин. успокоится, попытки же самостоятельно освободиться от неприятной обузы оставляют без подкрепления.

Повторяя команду: «Ко мне!» пса подтягивают за поводок к себе и, если это не сопровождается его резким сопротивлением, вслед за командой: «Хорошо!» он сразу получает лакомство. Если же пёс отказывается подходить, то вначале сопротивление гасят подёргиваниями за поводок, не теряя при этом чувства меры. Ослабление сопротивления поощряют командой: «Хорошо!», продолжая пса подтягивать к себе и, уловив акт его «смирения» на 3–5 сек., адекватное поведение подкрепляют лакомством, отпуская пса на всю длину поводка.

Адекватное поведение подкрепляют после команды: «Хорошо!» быстрым, но не грубым освобождением от «амуниции». Категорически не допуская в этом его активного участия, особенно при съёме «амуниции» через голову.

Приём повторяют насколько можно чаще, заканчивая занятия на лучшем его исполнении.

Приучение дикарей к хождению и работе на поводке открывает возможность их практического применения, и хотя они требуют к себе более деликатного подхода, чем домашняя собака, известны факты использования полярных ОВ в упряжке ездовых лаек, а в Канаде была упряжка, целиком состоявшая из 14 койотов подвида Canis latrans incolatus, обладающих крепостью лап и наиболее тёплой псовиной.

Наилучший результат приучения щенков к поводку даёт начало занятий в полуторамесячном возрасте.

Метисы промысловой и оленегонной лайки уже в возрасте трёх недель резко проявляют антропофобию по отношению к детям в целом, но особенно подросткового возраста, ибо от их поведения менее всего застраховано благополучие и сама жизнь щенка, попадающего им в руки, на что естественный отбор выработал у лайки соответствующую защитную реакцию.

Разделить месячных щенков лайки или собаки-парии на «антропофобных» и «лояльных» от рождения, можно достаточно легко в клетке, где с одной стороны сетка, а с противоположной стороны стена. Когда человек незнакомый щенкам находится около клетки, то «антропофобные» щенки жмутся к стене, а «лояльные» собираются у сетки. Но такое их деление имеет одномоментный характер и на следующий день будет другим, продолжая ежедневно меняться в точности наоборот. Те щенки, что вчера сразу отпрянули к стене, начнут осторожно подходить к людям, а которые были у сетки, теперь сгрудились у стены. Всё будет меняться у щенков и в следующие дни, вплоть до их трёхмесячного возраста, ибо из-за разного «пробуждения» генов, определяющих остроту обоняния, силу ориентировочной реакции и типологические особенности ВНД, щенки по-разному воспринимают и адаптируются к индивидуальному запаху незнакомых лиц и по-разному на него реагируют.

К четырём месяцам устоявшееся поведение, бывшее у антропофобных щенков требует закрепления их лояльности интенсивным продолжением индивидуальных занятий.

Щенки аборигенной лайки, подчиняясь импринтингу к своему воспитателю, дифференцируют людей по их индивидуальному запаху лучше щенков заводских пород.

В шесть недель у щенков лайки проявляется врождённая реакция: следовать за человеком, свидетельствуя об их лояльности, если ещё раньше у них не «проснулись» гены антропофобии, чему, как правило, способствует сам человек попытками их ловить, вместо того, чтобы вырабатывать их подход на подзыв способом «отступления».

Едва заметная попытка идти щенку навстречу, неосторожное движение руки в его сторону не остаётся у него без внимания, вызывая реакцию антропофобии. При этом человек неосознанно усугубляет ситуацию тем, что вместо отступления в момент подзыва, которое побуждало бы щенка следовать за ним, он идёт ему навстречу.

Хендлеры, не внимая этой закономерности, становятся заложниками неудач в практическом использовании ШПБ даже с заблокированной у них антропофобией полноценным хендлингом.

Залогом успеха в выработке у собаки подзыва служит её систематическая подкормка лакомством, когда он по команде подзыва догонит хендлера, подавшего команду, а тестом упроченности приёма станет момент, когда пёс положит ему на колени лапы.

Факты свидетельствуют, что такой «чести» ШПБ могут удостоить незнакомых лиц, не предлагавших им и лакомства, а только не скрывавших перед ними свой испуг, который у всех псовых вызывает рост «самооценки». Отступание служит имитацией такого испуга и чем лучше он сыгран хендлером, тем успешнее подзыв.

По сообщению Г. А. Когунь, инспектора отдела кинологического мониторинга ПАО «Аэрофлота», следование за ней ШПБ проявилось в лесу. Но кровность его по ОШ составляла 17 %, а на 83 % принадлежа собаке, из которых до 25 % была «кровью» фокстерьера, что могло иметь значение, ибо породный признак норных собак идти в лесу за хозяином «попятам» доминирует при скрещивании и с другими породами.

Реакция северной собаки-парии следовать за человеком, сопряженная у неё с недоверием к нему, корректируется ею в соответствии с конкретной ситуацией.

Следуя за человеком в поиске остатков пищи, она не приближается к нему на ружейный выстрел. Так же ведёт себя близкая к ней охотничья лайка, ибо и она генетически подготовлена к тому, что на промысле пушнины её суровый хозяин в такой «привязанности» увидит лишь отсутствие у неё требуемых от неё «широты и глубины» поиска, и без печали приобщит её шкурку к своим скудным трофеям.

Когда собачники-живодёры, кооперируясь с работники ветнадзора стали из соображений собственной безопасности воздерживаться от отстрелов «бесхозных» лаек на глазах у их хозяев и детей, лайки и собаки-парии стали использовать это обстоятельство для свого спасения, находя его (при облавах) в толпе людей, которую они боятся гораздо меньше, чем отдельного человека и даже его силуэта.

Силуэт человека, приближающийся к ним, они не подпускают ближе 40 шагов дистанции убойного выстрела из охотничьего ружья, определяемой ими чётко, и на дальнейшее приближение неизменно реагируют бегством.

Это поведение проявлялось у самки ШПБ, имевшей 25 % «крови» шакала и 75 % таймырского отродья оленегонной лайки.

Обладая превосходным поиском ВВ среди пассажиров на аэровокзале, она неизменно избегала отдельного человека, не доверяя даже знакомым ей лицам.

К сожалению, её поведение оказалось обоснованным, ибо она погибла от рук злоумышленника, оказавшегося среди персонала питомника.

У шакало-псовых бастардов, приручаемых переменным составом участников «хендлинга», антропофобия может быть настолько заблокированной, что создаётся впечатление об её отсутствии.

Смазанная этим картина врождённого поведения отличает и лаек при их интенсивном приручении, не позволяя достоверно судить о врождённой у них лояльности к человеку.

В периоды их переломного поведения, начиная с трёх месяцев и старше, аборигенные лайки без видимых причин могут «разблокировать» антропофобию, о которой их хозяин даже не подозревал.

Скрещивание заводских пород с естественными (аборигенными) и дикими видами вносит в поведение метисов и гибридов антропофобию, являющуюся у дикого вида гомозиготной, а у аборигенных пород она может быть и в гетерозиготном состоянии.

Альтернативную ей лояльность к человеку, также определяемую полигенным, рецессивным наследованием, можно внести в геном лайки, её скрещиванием с заводской породой, обладающей этим признаком. Разведение получаемых метисов «в себе», даёт в F2-3 часть потомства, близкого по лояльности к гомозиготному, почти не воспроизводящему при разведении антропофобных потомков.

Лояльность к человеку может быть внесена в генофонд пользовательных метисов естественных пород скрещиванием и с заводскими породами, бывшими в недалёком прошлом естественными. Такими псами являются аборигенные псы Японии, ибо уже на протяжении 300 лет в этой стране за их убийство полагалась смертная казнь, что и привело к полной утрате ими антропофобии.

Наблюдения свидетельствуют, что если в конкретном помёте рождаются щенки преимущественно одного пола и лишь один противоположного, то этот щенок, как правило, оказывается «насыщенным» носителем жизненно-важных признаков, тогда как у его сибсов они неравномерно рассредоточены. Хотя у многоплодных видов зигот каждого пола образуется приблизительно поровну, но на разных стадиях развития большинство их гибнет. При этом если преобладает гибель зигот женского пола, то оставшаяся зигота этого пола обладает и более высокой жизнеспособностью. Развившийся из неё щенок, несёт более высокую степень гетерозиготности, с чем и связана его повышенная жизненность.

Этим он обязан X-хромосоме, определяющей его пол, самой крупной из 78 хромосом у видов рода Canis, насыщенной генами, отвечающими за все наиболее важные признаки организма, к тому же у самок две Х-хромосомы, а у самцов одна.

У-хромосома, определяющая мужской пол и ряд признаков отца, самая мелкая (Gustavsson Jngemar. The chromosomes of the dog. «Hereditas», 1964, № 1, 187–189 англ.). Поэтому, если в помёте щенков одна самка, она обладает лучшим развитием и всех анализаторных систем, где главенствующее значение имеют обоняние и ориентировочная реакция, хотя наряду с ними у неё сильнее, чем у братьев, будет выражена и антропофобия.

Выбраковка таких щенков с превышением у них 25 % «крови» ОШ из-за одной только антропофобии, своевременно «незаблокированной» интенсивным хендлингом, представляет собой непростительное расточительство генофонда ШПБ.

Примером тому в питомнике ШПБ, отдела кинологического мониторинга ПАО «Аэрофлот» стала шестимесячная самка по кличке «Рута», рождённая 28.02.11 от самки по кличке «Аза», с 55,17 % «кровности» по ОШ и самца по кличке «Рур», с 10,35 %, что у «Руты» составило 32,76 %, т. е. более 25 %, полагающихся для отнесению её к племенному фонду.

Но по недомыслию и превышению полномочий персонала питомника она была выбракована из-за сильной антропофобии, проявившейся у неё в возрасте трёх месяцев, после чего персонал питомника бросил с ней заниматься.

Оставшиеся три её брата. «Рогоз», субтильного сложения и светло-палевого окраса (признак ослабленной конституции), был в том возрасте наиболее «лояльным», и посему признанным самым перспективным. Персонал питомника занимался с ним охотнее, чем с остальными щенками.

Второй «Рамзай», близкий по конституции к «Руте», как и «Рогоз», не был антропофобным, однако уступал ему в силе ориентировочной реакции, чем в полной мере обладала только «Рута». По субъективным причинам он оказался менее любим, чем «Рогоз». Через год оба брата оказались несколько недель не у дел и стали утрачивать свою лояльность к человеку.

Третий сибс, «Амур», будучи в статусе доминанта и, отличаясь крепкой конституцией, отсутствием суетливости, раньше всех в возрасте трёх месяцев овладел приёмами посадки и лаем по команде, основными элементами стереотипного сигнального поведения (ССП), но не был приучен к поводку, что отрицательно повлияло на всю дальнейшую его жизнь.

Морфологически обладая ярко выраженной нормой рода Canis, рыжим, как у динго, окрасом он напоминал обликом и поведением мелкого волка, а размерами крупного ОШ, не уступая крепостью конституции сестре, он также был антропофобен и был бы выбракован, но его не успели уничтожить.

В силу субъективных причин его не приучили своевременно к поводку, с чем и связались все проблемы его использования, ибо персонал уклонялся от занятий с такими «проблемными», неприученными к поводку щенками, и «Амур», обречённый на выбраковку, был оставлен благодаря напоминанию руководству питомника о 32,76 % в нём «крови» шакала, хотя его сестре это не помогло.

Без формальной проверки рабочих качеств его племенное использование оставалось под вопросом, а шансы на практическое использование убывали с каждым днём.

В полутора годовалом возрасте его заново начали приручать и обучать рабочим приёмам. Хотя элементы ССП при обнаружении запаха ВВ он постиг, работая в ряду выборки без поводка, но упущенное время давало знать о себе на всю его оставшуюся жизнь.

Несмотря на то что в отсутствии соматических и психических аномалий щенки ШПБ с «кровностью» по ОШ выше 25 %, не подлежат выбраковке, антропофобные попадают в порочный круг, где выход даёт только режим работы: «Все со всеми» (ВСВ). Однако равнодушные исполнители, тем более противодействующие режиму ВСВ не могут быть в числе «Всех», ибо им нужно: отказаться от персонального закрепления за собой выбранных ими щенков и выполнять ежедневные задания на занятиях с их переменным составом, а при сертификации профпригодности выбирать для своего выступления ШПБ по жребию.

Вместе с тем полное выпадение антропофобии из генотипа ШПБ лишает его связанных с этим признаком силы ориентировочной реакции, остроты обоняния, а также резистентности к инфекциям (Вовк С. И. Течение токсико-инфекционного процесса у собак с различным типом ВНД. Сборник «Головной мозг и регуляция функций» АН УССР. Киев, 1963).

Надо понимать, что аборигенные породы без антропофобии и недоверия к человеку, когда эти реакции блокируют интенсивным приручением, не защищены от злоумышленника. И хотя чувство страха перед человеком ещё остаётся, но его бывает недостаточно, если ездовая лайка, находясь в упряжке или на цепи, не срывается и не прячется, зарывшись в снег от лиц, направляющих против них свои враждебные действия.

При сомнительных санитарно-ветеринарно-коммунальных мероприятиях гибнут с отстрелами «бесхозных» «лайкоидов» переставшие бояться «человека с ружьем» промысловые ездовые и оленегонные лайки. И лишь те из них, что содержатся на символической привязи, защищающей их от агрессии своих, «уважающих» привязь собратьев, могут при первых звуках ружейной пальбы, сопровождаемой визгом подранков, сорваться с такой «привязи» и убежать на безопасное расстояние.

Спорадичная «подпитка» лайки «кровью» ОВ, восстанавливая у неё качество шёрстного покрова, привлекает к ней «охотников», изымающих таких гибридов из её генофонда. К счастью, лайку спасают не рачительность «промысловиков», кого могло бы заботить будущее охоты на «бесхозных» «лайкоидов», или нерадивость коммунальных служб, а антропофобия собаки-парии и «одичавших» лаек, позволяя им приспосабливаться к условиям выживания.

Теперь акцент в истреблении лайки перемещается с пушнозаготовок к редким «ветеринарным» мероприятиям, разборкам пьяных каюров, расстреливающих друг у друга упряжки ездовых лаек, да стрельбе отморозков по живым мишеням из малокалиберных карабинов и духовых ружей, что уже не имеет столь тотального характера. Тем не менее отрицательный отбор на лояльность к человеку собак-парий «одичавшей» лайки, в условиях преследований сделала их отчуждённость от человека сильнее, чем у их диких родичей, приручающихся легче, нежели «одичавшие» лайки.

Обострение антропофобии у северных собак-парий, как и у диких пушных зверей, приурочено к товарному созреванию их меха. Но в онтогенезе лайки это происходит и в её ювенальный период, ибо ценится и мех щенков 2–3 месяцев, которых спасает их ранняя недоверчивость и негативная реакция на подзывы хозяев, не сулящие им ничего хорошего в эти периоды их жизни.

В связи с этим на родине лайки установились в её постнатальном онтогенезе периоды так называемого переломного поведения, в возрастах с двух до четырёх месяцев и с семи месяцев до года, когда она становится наиболее антропофобной, поскольку и шкурки её трёхмесячных щенков представляют товарную ценность.

Избежать встречи с собачником-живодёром легче тем щенкам, которые в первом «переломном» возрасте, совпадающим с началом смены молочных зубов и установлением доминирования в результате единоборств щенков: «всех со всеми» и всех против выявленных изгоев, «теряются», убегая «куда глаза глядят» от агрессии доминирующих сибсов и лихих хозяев. Способствует этому и летний сезон, изобилующий доступной пищей.

Вернувшись через полгода в «неприглядно-спасительном» виде, такие лайки уже не интересуют скорняков, и до линьки их вообще оставляют в «покое», а если и после неё они остаются в полувылинявшей псовине, сваленной в колтуны, то им суждено оставить и соответствующее потомство.

Поэтому круглый год наш Север «переполнен» «недовылинявшими» лайками, среди которых ни зимой, ни летом почти невозможно увидеть лайку, «одетую» по сезону.

Если второй и основной пик избегания контактов с человеком наступает у собак-парий и «одичавших» лаек в период созревания псовины, то летом они частично утрачивают и антропофобию, что местные женщины используют для вычёсывания у них линного пуха, идущего в пряжу. Это позволяет чесальщицам дать «своим» лайкам клички, хотя те избирательно доверяются таким «хозяйкам».

Если этих лаек под видом «лайкоидов» отстреливают доброхоты ветнадзора и ретивые охотоведы, командированные для оказания «на местах» «практической помощи», то такие «хозяйки» за них не заступаются, предоставляя им спасаться самим, что легче удаётся живущим на свободе. Но и с символической привязи лайки спасаются тем же способом, срываясь и разбегаясь при первых звуках выстрелов и визга подранков. Лишь убегание даже от силуэта отдельного человека, может спасти их от этой напасти.

Вид охотничьего ружья лайки уже давно знают на генетическом уровне, не нуждаясь для этого в личном опыте, и пассивно-оборонительная реакция у них достигает наибольшей силы на дистанции от человека в 40 его шагов, определяющих убойность мелкой картечи и нулевой дроби.

Это знание, закреплённое генетически, реализуется у них уже в возрасте 7–8 месяцев. Хотя таких знаний ещё недостаточно при охоте на них с карабином, но эта опасность не столь велика, ибо стреляют по ним без оптических прицелов и далеко не снайперы, а, как правило, пьяные отморозки.

«Зная» не хуже охотника убойную дистанцию выстрела в 40 шагов, собаки-парии Севера, следуя за человеком и собирая остатки его пищи, бдительно за ним наблюдают, не переходя этой черты, даже если он безоружен.

Они меньше опасаются его на расстоянии протянутой в их сторону руки, однако ещё лучше они знают, что и «безоружная» на вид рука бывает опасной, ибо в ритуальных целях, насчитывающих тысячелетия, аборигены душат своих лаек петлёй или закалывают ножом, которые легко спрятать под одеждой, но и эти орудия лова и смерти лайке также «генетически известны». Всё похожее на такие предметы, например загнутая ручка сложенного зонта, вызывает тревогу у взрослого ездового пса, привезённого в Москву с Чукотки трёхнедельным щенком.

Зная на генетическом уровне коварство человека со времён её становления у Homo sapiens, собака-пария, как и одичавшая лайка, взяв подкормку два раза из рук, в третий раз за ней не подходят.

Признаки антропофобного поведения наследуются, как доминантные признаки.

Освободить от них аборигенную лайку позволяет только скрещивание её с заводскими породами и разведением метисов два-три поколения «в себе» до возвращения им в F2-3 облика исходной лайки, и выщеплением рецессивной лояльности заводской породы. При полном же выпадении у неё доминировавшей антропофобии, она надолго исчезает из её генофонда.

Повторно её заносят в свободный от неё генофонд кроссбридинги его представительниц со сторонними носителями этого полигенного признака и обратным мутагенезом к её предкам, при воздействии прежних условий выживания.

Поскольку убийство собак в Японии преследуется уже с XVII в., их гомозиготность по лояльности к человеку можно гарантировать во всех японских породах [39, 45].

Поэтому в целях получения пользовательных метисов без антропофобии с сохранением остроты обоняния арктической лайки, её целесообразно скрещивать со шпицами Японии, ещё недостаточно используемыми в кроссбридингах с континентальными породами для их улучшения или получения пользовательных метисов.