Глава V МОЕ НОВОЕ ЖИЛИЩЕ
Глава V
МОЕ НОВОЕ ЖИЛИЩЕ
Вряд ли можно было бы найти более счастливое убежище для собаки, чем то, в которое я попал. Через неделю, благодаря прекрасному уходу и корму, я почти совсем поправился. Гарри, молодой родственник Морисов, спасший меня из рук Дженкинса, каждый день менял перевязки на моих ранах, а перед его отъездом домой все мальчики устроили мне ванну на конюшне: туда принесли кадку, налили в нее теплой воды и посадили меня туда. Я отроду не купался, и на первый раз мне это показалось очень страшно. Лора стояла подле, смеялась и ободряла меня, говоря, что я не должен пугаться потоков воды, катившихся на меня с головы.
Что бы сказал Дженкинс, если бы он увидал, как меня купают?
Расскажу теперь о Морисах. Семья господина Мориса состояла из жены, старшей дочери Лоры и четырех сыновей: Джека, Неда, Карла и Вилли. Сам господин Морис, человек постоянно занятый своим делом, не вмешивался в хозяйство и в семейные дела; его жена заведывала всем, и под ее влиянием все шло гладко, мирно и хорошо. Никто никогда не бранился, и, хотя дел по дому было много, никто не суетился без толку.
Госпожа Морис не потакала пустым забавам и прихотям. Бывало, когда кто-нибудь из мальчиков просил у нее денег на мороженое или на другие сласти, или на игрушки, она всегда говорила им:
— Нет, милые мои, это вовсе не нужно! Мы люди небогатые, деньги надо беречь для вашего воспитания. Я не могу тратить их на глупости.
Гарри каждый день менял перевязки на моих ранах, а все мальчики устроили мне ванну на конюшне: туда принесли кадку, налили в нее теплой воды и посадили меня туда.
Наоборот, деньги на книги или вообще на что-нибудь полезное она всегда охотно им давала. Я не сумею передать вам ее мысли о воспитании. Но раз к нам приехала одна ее знакомая дама, и с ней она много говорила об этом; из их разговора вы увидите, как смотрела на дело воспитания госпожа Морис. В то время я большей частью сидел в комнатах. Мне было так непривычно чувствовать себя любимым, что я не мог вдоволь насидеться с людьми. Джек, бывало, говорил про меня: «Что с ним такое? То за одним ходит, то за другим и смотрит такими серьезными глазами».
Если бы я говорил, я объяснил бы ему, почему я так делаю; как я счастлив у них, чувствуя, что я, немая тварь, не меньше всех людей в доме, имею право жить как можно лучше. Лора понимала меня. Она притягивала мою голову на свои колени и говорила:
— Тебе приятно с нами сидеть, Джой? Сиди, сколько хочешь. Когда тебе надоест в комнатах, беги в сад, порезвись там с Джимом.
Однако, вернусь к посещению той дамы. Дело было в июне. На дворе была чудная погода. Госпожа Морис сидела подле окна в качалке и что-то шила; я сидел на табуретке рядом и смотрел на улицу. Собаки любят разнообразие, и мне было весело следить за прохожими и проезжими. К нашему подъезду подъехала карета; из нее вышла нарядная дама.
Госпожа Морис была ей рада и называла ее госпожой Монтачью. От нее хорошо пахло, и я пересел к ней ближе. Вдруг во время разговора дама взглянула на меня в какое-то стеклышко, висевшее у нее на цепочке, и бережно подобрала свое платье.
Я понял, зачем она это сделала, и отошел, обиженный, к госпоже Морис, где и сел, выпрямившись.
— Простите, — сказала дама, продолжавшая на меня смотреть, — что это за странная собака?
— Да, это некрасивая собака, — отвечала госпожа Морис.
— Она недавно у Вас? — спросила опять чужая дама.
— Недавно.
— Сколько же у Вас теперь зверей?
— Две собаки, кошка, пятнадцать или двадцать кроликов, крыса, с дюжину канареек, две дюжины золотых рыбок, не знаю, сколько голубей, кохинхинских кур, гвинейская свинка и… да, право, не могу вам перечислить в точности всех обитателей нашего дома.
Госпожа Морис и гостья обе рассмеялись.
— Целый зверинец, — заметила госпожа Монтачью. — Мой отец не позволяет нам держать дома никаких зверей. Он говорил, что девочки привыкнут бегать и прыгать с кошками по всему дому и не будут уметь держать себя прилично, а мальчики еще больше огрубеют, таская за собой собак.
— Я не замечала за своими детьми, чтобы от игр со зверями они становились грубее, — сказала госпожа Морис.
— Ваши мальчики самые благовоспитанные в городе, — отвечала госпожа Монтачью. — А про Лору и говорить нечего: это такая милая девушка. Я всегда рада им, когда они к нам приходят. Они умеют расшевелить моего Чарли, и с ними он удивительно дружно играет.
— Они очень веселились у Вас в прошлый раз, — отвечала госпожа Морис, — да, кстати, они говорили мне, что хотят достать собачку для Чарли.
— Нет, нет!… — воскликнула гостья. — Скажите им, чтобы они этого не делали. Я терпеть не могу собак в доме!
— Отчего Вы их не любите? — мягко спросила хозяйка.
— Ах, они такие грязные, гадкие! От них всегда дурно пахнет, и с ними заводится всякая нечистота в доме.
— Видите ли, что я Вам скажу, — возразила госпожа Морис, — собаки все равно, что дети. Если вы хотите, чтобы они были чисты, надо их чистить и мыть. Вот у этой собаки кожа так же чиста, как ваша или моя. Смирно, Джой!
И с этими словами госпожа Морис провела рукой по моей спине против шерсти и показала госпоже Монтачью мою розовую кожу, на которой не было ни пылинки. Госпожа Монтачью посмотрела на меня более ласковыми глазами и даже протянула кончики пальцев, чтобы я их лизнул, но я этого не сделал, а только понюхал их.
— Вы не имели дела со зверями, как я, — продолжала моя хозяйка. — Дайте мне Вам рассказать, какую большую услугу мне оказали звери в воспитании детей, особенно мальчиков. Когда я была еще молодой женщиной, всего несколько лет замужем, я жила с мужем в Нью-Йорке. Бывало, вернусь я домой после обхода бедных в грязных кварталах города и, глядя на моих двух малюток в их чистеньких кроватках, скажу мужу:
— Что нам придумать, чтобы уберечь этих детей от эгоизма и бесчувствия, этого худшего зла человечества?
— Заставь их заботиться о чем-нибудь, кроме себя самих, — отвечал мой муж.
И я всегда старалась следовать этому совету. Лора с детства была добра. Еще крошечным ребенком она потихоньку от всех отнимала у себя вкусный кусок, чтобы угостить им брата Джека. С ней мне нечего было хлопотать. Но с мальчиками у меня было много горя. Детьми они были такими эгоистами, так мало думали о других! Я не скажу, чтобы они были плохие дети. Нет, у них были, разумеется, и хорошие стороны. Подрастая, они становились добрее и послушнее; их нельзя было упрекнуть в чем-либо прямо дурном, но другой мысли у них не было, кроме как о самих себе. Они то и дело ссорились и дрались между собой, отстаивая каждый свое личное право. В Нью-Йорке у нас был только небольшой двор за домом. Когда же мы переехали сюда, я решила испробовать одно средство против эгоизма мальчиков. Мы наняли этот дом, потому что при нем были сад и конюшня, в которой дети могли бы играть. Раз я собрала их всех и серьезно поговорила с ними. Я им сказала, что мне не нравится, как они живут. С утра до вечера они думают только о том, как бы повеселить себя самих. Если мне случалось послать их за чем-нибудь, то они исполняли мое поручение, но неохотно. Конечно, часть их дня была занята школой, но еще оставалось много времени для того, чтобы что-нибудь сделать полезное для других. Я спросила их, думают ли они, что можно вырасти хорошими людьми, настоящими христианами, если продолжать так все время жить. Они отвечали, что, конечно, нет. «Научи нас, мама, что нам делать, — прибавили они, — а мы сделаем, как ты нам скажешь». Я предложила им жертвовать часть своего ежедневного досуга на уход за кем-нибудь. Если бы у меня было больше средств, я купила бы лошадь и корову и отдала бы их на попечение мальчиков; но за неимением таких денег я купила для Джека пару кроликов, для Карла — канареек, голубей — Неду и кур — Вилли. Привезя домой свои покупки, я сдала каждому его зверей и сказала, чтобы они были сыты и опрятно содержимы. Мальчики очень обрадовались. Весело было смотреть на них, как они носились по дому, отыскивая корм и жилище для своих питомцев. Они советовались со знакомыми мальчиками, у которых были домашние звери. В конце концов я осталась вполне довольна своей пробой. Постоянная забота о своих любимцах развила в моих мальчиках самоотвержение и привычку думать о чем-нибудь, кроме себя. Они скорей пойдут в школу без завтрака, чем оставят некормленными своих воспитанников. Я знаю, что кругом нас есть много человеческой нужды, и что они могли бы научиться человеколюбию среди бедных, но они были слишком молоды, чтобы им можно было поручить заботу о людях. Зато на сострадании к зверям и на уходе за ними они проходят, если можно так выразиться, подготовительный класс к предстоящему более трудному пониманию людского горя и нужды.
Они постоянно в свободные часы сколачивают ящики, чинят клетки, строят в конюшне разные клети, и если приходится их куда-нибудь послать, они торопятся домой. При этом не думайте, что мы их лишили детских развлечений: они находят время на всякие игры в саду и на дворе, на прогулки в лес. Я только хочу вам сказать, что дома им теперь всего интереснее, что любимцы-звери еще более привязали их к дому.
Гостья очень внимательно слушала госпожу Морис.
— Благодарю Вас за все, что вы мне рассказали, — заговорила она, когда моя хозяйка кончила. — Я непременно достану собаку для Чарли.
— Я думаю, что это будет очень хорошо, — ответила моя хозяйка. — По-моему, добрая, верная собака — прекрасный детский товарищ.
Гостья стала прощаться.
— Что касается собаки для Чарли, — сказала моя хозяйка, провожая ее, — если Вы решите подарить Чарли собаку, то лучше всего пришлите его к моим мальчикам: они знают наперечет всех собак в продаже.
— Благодарю Вас. Я непременно воспользуюсь вашим предложением. Когда Чарли может придти к вашим мальчикам?
— Завтра, послезавтра, всякий день, когда он сам захочет. Пусть он придет к нам после полудня на весь день, если Вы согласны.
— С большим удовольствием.
И с этими словами маленькая женщина поклонилась, улыбнулась и, уходя, ласково потрепала меня.
Моя хозяйка посмотрела ей вслед со счастливой улыбкой на лице, и я тоже почувствовал, что могу полюбить эту чужую даму.
Два дня спустя мое сердце расположилось к ней еще более: ее сын Чарли пришел к нам и принес мне от своей матери что-то завернутое в бумагу. Моя госпожа развернула сверток, и в нем оказался красивый никелевый ошейник с надписью «Красавец Джой». Я очень обрадовался. С меня сняли простой ремешок, надетый на меня мальчиками, и хозяйка застегнула на моей шее новый ошейник, после чего она поднесла меня к зеркалу. Я был наверху блаженства. По правде сказать, обрезанные уши и хвост немало меня конфузили, но в новом ошейнике я почувствовал, что могу постоять за себя во всяком собачьем обществе.
Для Чарли достали чудного сеттера, по имени «Бриск». У него была длинная шелковистая шерсть, карие глаза смотрели ласково на всех. Маленький хозяин Бриска очень к нему привязался.