МСТИТЕЛЬ

Известно, что когда соберутся несколько любителей собак, разговоров не оберешься. А нас было четверо, и все закоренелые собачники: мой старый товарищ, Сергей Александрович, много лет руководивший клубом служебного собаководства (там, в клубе, когда-то мы и познакомились и стали друзьями), полковник в отставке — один из старейших членов нашего клуба, еще один любитель, бухгалтер по профессии, и я.

Все мы хорошо знали друг друга, но не встречались давно, так как прошедшая война разметала людей, и только вот теперь, когда, наконец, буря пронеслась и страна вернулась к мирной жизни, мы собрались, чтобы отвести душу в дружеской беседе. Поговорить у нас было о чем.

Сергей Александрович был все таким же, каким я знавал его в былые времена: оживленным, смуглолицым, с громким голосом, силе которого мы не раз дивились, когда он раздавал призы на ринге, с прежней юношеской подвижностью и ловкостью худощавой подтянутой фигуры. Лишь пробивающаяся в черных волосах седина напоминала о том, что все мы стали значительно старше. На правой половине груди его была нашита золотая полосочка, свидетельствующая о перенесенном тяжелом ранении, — память о великой битве на Волге; на левой — приколоты орден боевого Красного Знамени и ряд медалей, в том числе за оборону Москвы, за взятие Будапешта, за взятие Вены. Еще больше орденских ленточек — так, что от них рябило в глазах — было на груди полковника.

Сугубо штатский человек, как и я, никогда не служивший в армии, четвертый участник нашей встречи, бухгалтер, в присутствии людей военных, бывалых всегда держался в тени; однако он был близок к армии хотя бы уже по одному тому, что, как активист клуба, в военные годы вырастил и сдал для Советской Армии несколько молодых собак. О том, что он был связан с нею более тесными узами, нам суждено было узнать лишь в этот вечер.

Я очень хорошо помню, как, благообразный и серьезный, в своем неизменном теплом бобриковом пальто, с остриженной ежиком седой головой, накрытой поношенной черной шляпой, приходил он в клуб, ведя очередную собаку на добротном ременном поводке. Там уже знали о цели его посещения. Он вручал собаку, расписывался аккуратным каллиграфическим почерком в толстой канцелярской книге, в которой регистрировался «приход» и «расход» собак, подтверждая своей подписью, что он добровольно и безвозмездно передает собаку государству, затем, держа шляпу в руке, сдержанно выслушивал благодарность и, потрепав в последний раз жалобно повизгивающую питомицу, уходил, постукивая тростью.

Таких добровольных поставщиков в те годы насчитывались сотни, но бухгалтер выделялся даже среди многих. Казалось, он видел в этом какой-то особый, известный только ему, смысл…

В клубе он слыл чудаком. Говорили, что перед войной он пережил какую-то тяжелую семейную драму, после чего сделался замкнутым, ушел в себя. Малоразговорчивый и сдержанный, он оставался верен себе и в этот вечер: больше слушал, ограничиваясь только отрывочными, всегда сказанными к месту, репликами.

Говорил главным образом Сергей Александрович. Почти на протяжении всей войны он командовал собаководческими подразделениями, и это придавало в наших глазах его рассказам особый интерес.

В самое тяжелое время, когда гитлеровские полчища были под Москвой, ему довелось участвовать в эвакуации из Подмосковья центральной школы-питомника военно-служебных собак. Транспорт был занят более важными перевозками, и почти четыреста километров собаки шли «своим ходом», на поводках у вожатых. Этого тяжелого перехода не выдержал старик Риппер, отец моей Снукки, в прошлом победитель многих выставок, одна из знаменитейших наших собак, вошедшая в историю советского собаководства. В пути старый заслуженный пес отказался идти дальше, и молодой лейтенант, не знавший редкостной биографии собаки, приказал пристрелить ее.

Конечно, жаль беднягу Риппера, но что поделаешь: время было суровое, не до излишних нежностей.

Истинными героями в эти трудные дни показали себя вожатые: каждый вел от трех до пяти собак, а некоторые, кроме того, еще тащили щенков. Они хотели во что бы то ни стало спасти свою школу, не дать погибнуть ни одному ценному животному, сохранить государственное имущество, и они действительно сохранили его. Эту решимость не могли поколебать ни ранние морозы, ни постоянная опасность налетов вражеских самолетов (в тот период они господствовали в воздухе, рыская над ближним и дальним тылом), ни другие трудности и испытания пути. Каждый понимал, что эвакуация временна, как временны все неудачи, пройдет немного дней и школа вновь заживет прежней жизнью. И они не ошиблись. Вскоре школа вернулась на обжитое место и продолжала готовить резервы обученных собак и кадры вожатых для фронта. Впрочем, она не переставала готовить их и находясь в эвакуации.

С Риппера наши мысли незаметно перешли к тому, какие бедствия принесла с собой война и какую ненависть к врагу породила она. И тут кто-то неожиданно затронул вопрос: а способны ли проявлять ненависть собаки?