Под дождем

Под дождем

Шум дождя заглушает тяжелое дыхание Метелицына и его собаки. Сколько времени они уже бегут? Может быть, двадцать, а может быть, и тридцать километров осталось позади. Только вышли на свой участок, и сразу натолкнулись на свежий след. Послав второго пограничника, шедшего вместе с ним, сообщить о находке на заставу, сам Метелицын вместе с Кордом пустился в преследование.

Враг, вероятно, надеялся, что дождь поможет ему проскользнуть незамеченным, вода смоет следы. Но от Корда не скроешься… Пригнув голову, собака бежит по невидимым отпечаткам ног нарушителя. Сзади, крепко ухватившись за конец длинного прочного поводка, поспевает старшина Метелицын, инструктор службы собак, опытный пограничник-сверхсрочник.

Нарушители — а их было несколько — оказались хитрые да изворотливые. Путаными петлями переплетались следы: вот они выходят из леса на поляну, пересекают болотце, вновь поворачивают в сторону от границы, но ненадолго: ведь ясно, что не граница интересует их… Еще петля — и следы исчезли, дождь растворил их. Корд поднял голову и насторожил треугольные уши. Влажная мочка носа жадно втягивала насыщенный сыростью воздух. Там, где терялись следы на земле, собака пользовалась «верховым чутьем».

Корд — ветеран. Уже пятый год он на границе. Это громадный угрюмый пес, недоверчивый и злобный, нечувствительный ни к проливному таежному дождю, ни к переменам температуры. Перенесенные испытания выработали характер собаки, закалили ее. Много схваток с врагами пережил Корд, немало захватывающего мог бы поведать, если бы умел говорить. Светлые пятна седых волос указывали те места, где под мохнатой шубой скрывались рубцы от старых ран.

С первых дней своего появления на заставе Корд сделался любимцем всего погранотряда. Здесь любят и уважают смелых, мужественных людей, не отступающих перед опасностью; такие же требования предъявляют и к собаке — помощнику бойца. А Корд оказался именно таким. И хотя овчарка не признавала ничьей ласки, кроме ласки своего вожатого, каждый боец при случае обязательно старался оказать ей знаки своего расположения.

Злобы Корд был непомерной. Подозрительность, с какой он относился ко всему чужому, вошла среди пограничников в поговорку. Чутье и слух выделяли его даже среди других хороших овчарок. Все это вместе с большим опытом работы по следу, приобретенным за время службы на границе, по праву делало Корда лучшей собакой на заставе.

Четыре с лишним года они неразлучны, Метелицын и Корд. Только одного Метелицына признает Корд, только ему одному повинуется, о нем об одном тоскует, когда того нет поблизости. Пес был привязан к старшине, и старшина — к нему, к Корду. Недаром, когда вышел срок действительной службы в армии, Метелицын остался на сверхсрочную. Жаль было оставить товарищей, этот небольшой крепко срубленный дом на вершине холма, с подсобными помещениями для животных с утрамбованной площадкой для спортивных занятий, с высокой мачтой радиоантенны, на которую во время перелета садятся певчие пташки. Не последнее место в раздумье, охватившем тогда пограничника, принадлежало и Корду… Легко ли расставаться с верным другом, когда столько испытаний пережито вместе? Жизнь на границе сурова, опасности подстерегают на каждом шагу, но, может быть, именно поэтому так дорога эта пядь советской земли, которую народ доверил охранять тебе.

Родная земля! Каждый представлял ее по-своему. Для Метелицына — это любезная его сердцу тайга; он с ружьем за спиной на лыжах неторопливо пробирается по глухомани; впереди, увязая в снегу, поспешает шустрая лайка — они идут на медведя. Для Пронина — это прежде всего завод: льется металл, рассыпая огненные снопы, мчится через прокатные валы раскаленная добела болванка, чтоб через малое время превратиться в готовый рельс, балку. Но все равно — какой бы она ни была, твоя земля, на которой ты родился, вырос, где живут твои отец, мать, твоя милая, — нет на свете ничего дороже ее… Охраняй, боец, эту землю, береги ее пуще глаза!

И вот опять они, Метелицын и его четвероногий напарник Корд, спешат по следам, чтобы задержать, обезвредить врагов своего государства. Не уйти врагам, не уйти!

А вокруг — тайга, дремучие дебри, куда, быть может, даже не всякий зверь заходит.

Неприветливо в тайге, когда льет осенний затяжной дождь. Не поют птицы, не качают приветливо головками цветы; кругом слышится лишь шорох падающих капель и однообразный шум струй да шуршат под ногой опавшие листья…

Лес расступается, открыв большую поляну. Здесь, теряясь в непроходимой топи, прихотливо извиваясь в густой болотной траве, протекал ручей. Корд направился к воде. Хитрят враги, думают сбить собаку со следа — да выйдет ли?

— След, Корд! Ищи!

Пограничник спустил овчарку на всю длину поводка. Описав на месте круг, пес прыгнул в высокие заросли камыша и осоки, скрывавшие всю береговую линию. Отфыркиваясь от попадавших в ноздри капель воды, он повозился там, как будто ловил кого-то, затем через минуту выскочил на берег, по брюхо облепленный жирной болотной грязью, и опять устремился в глубь чащи.

Старшина едва поспевал за собакой. Ага, что это чернеет там, на склоне сопки? Тихо, Корд, нет ли там людей? Но Корд продолжает безостановочно тянуть вперед и лишь ненадолго задерживается около того предмета, который возбудил подозрение у Метелицына. Это шалаш. В нем кучка еще теплой золы и углей. «Они были здесь недавно, — делает заключение старшина. — Очень хорошо. Значит, не могли уйти далеко».

— След, Корд, след!

Корд и так не терял понапрасну ни одной секунды. Он беспокойно забегал вокруг шалаша, затем повернул к кустарнику. Опять через заросли и болота он ведет Метелицына за нарушителями.

Дождь не унимался. Метелицын промок до нитки. Тяжелой стала шинель, вода хлюпала в сапогах. С Корда лились целые потоки. Пес тряс головой, плотно прижимая уши, чтобы вода не заливалась в них.

Равномерный, убаюкивающий шум падающей воды заглушил все звуки. Не слышно даже шелеста осенней листвы под ногами. Листья намокли и плотным рыжим слоем устлали землю.

В глубине леса вдруг глухо ударил выстрел. Пограничник мгновенно упал, заставив прижаться к земле и собаку, и с удивительной для его громадной фигуры ловкостью и проворством, сжимая в руке винтовку, пополз к ближайшему кедру, чтобы укрыться за его толстым стволом. В него стреляли. Пули звонко дзинькали о стволы деревьев, срывали с ветвей последние пожелтевшие листочки и хвою, зарывались в пахнущий прелью листвяной ковер на земле.

С минуту старшина отлеживался у корней, стараясь по звуку определить, откуда стреляют. Затем осторожно, неслышными и как бы даже неуловимыми движениями выдвинул винтовку вперед, прицелился. Выстрел, другой, третий… В лесной чаще трудно поймать на мушку человека. Тем не менее Метелицын заметил: за кочкой прятался один из врагов.

Корд лежал рядом с пограничником, тесно прижавшись к нему, и, свесив длинный дергающийся язык, от которого шел пар, прерывисто и часто дышал.

Левой рукой, не выпуская из правой винтовки, Метелицын отстегнул поводок и тихо приказал:

— Ползи!…

Корд, подтягиваясь на передних лапах и подбирая под себя задние, быстро пополз в сторону и исчез в кустах.

Вот он уже недалеко от того места, где прячется один из незваных пришельцев… Метелицын ждал и не столько слухом, зрением, сколько каким-то шестым чувством напряженно ловил момент, когда собаку можно будет поднять в прыжке.

Бандиты никак не ожидали нападения сзади. Они видели, что пограничник один, подмога к нему не могла подоспеть так скоро. Конечно, нарушители могли предполагать и несомненно считались с тем, что по их следу будет пущена собака. О советской пограничной охране они были немало наслышаны еще в школе диверсантов. Однако кому придет в голову, что четвероногое может действовать, как заправский боец, по всем правилам тактики… А Корд, незамеченный и оттого еще более страшный, продолжал ползти…

— Фасс! — раздалась команда.

Прыжок! Белые, крепкие, как из железа, зубы впились в руку нарушителя, заставив выпустить оружие. Тот вскочил, замахнулся свободной рукой на собаку. Грянул выстрел старшины. Мертвый враг упал.

В ответ с новой силой затрещали выстрелы. Целились в овчарку. Но она в два прыжка уже скрылась в зарослях.

Метелицын, меняя позицию, отполз к другому дереву. Он двигался совершенно неслышно, неприметно для противника. Да и могло ли быть иначе? А как, к примеру, подобраться к токующему глухарю? Нужна сноровка… Этой сноровкой Метелицын владел в совершенстве. Недаром считается, что охотники — лучшие разведчики и стрелки. Переползая, старшина успел заметить в кустах человека в куртке, который, согнувшись, перебегал на другое место, — и наповал уложил его. Это был второй. Но сколько их, старшина не знал.

Его обветренное и мужественное лицо было деловито, сосредоточенно. Момент, конечно, такой, что зевать нельзя. Но старшина ко всему происходившему относился так, как будто выполнял какую-то очередную работу, выполнял добросовестно, не нервничая и не торопясь. Опытный и обстрелянный воин, за долгий срок службы на границе он привык к постоянному ощущению опасности, к тому, что в любую минуту могла случиться вот такая погоня, перестрелка, внезапное ранение или даже смерть. И потому, как все, что входит в жизнь и труд, это не страшило его. Он надеялся на свою ловкость и сметливость, на свою огромную физическую силу, которая могла пригодиться, если дойдет до рукопашной. Он либо один управится с врагами, либо удержит их на месте, пока подоспеют товарищи. Старшина был готов на подвиг, вовсе не думая о нем. Он опасался только одного, как бы его не обошли сзади. Но на этот случай мог пригодиться Корд. Корд не допустит.

А Корд? Он даже не рычал в такие мгновенья. Он знал, что рычать нельзя, пока не пришло время обнаружить себя, — к этому приучили его длительной тренировкой. Где-то в темных тайниках его мозга жила постоянная страсть к охоте и преследованию, издревле присущая собаке. Эта страсть путем дрессировки подавлялась в одном направлении и развивалась в другом. Нельзя было заниматься охотой на зверей и птиц, которых множество на границе, — можно и нужно преследовать, ловить человека-врага.

Эту обязанность Корд знал и всегда готов был ее выполнить.

Кроме того, инстинкт подсказывал: опасность близко. Эта опасность грозила ему, Корду, и — что было еще более важно для собаки — грозила его другу-человеку, старшине Метелицыну. А этого человека Корд стал бы защищать до последнего вздоха.

Весь наполненный яростной злобой и ненавистью к неизвестным, прячущимся в кустах, Корд выжидал удобного момента для нового нападения. К тому же стремился и Метелицын.

Щелкнув затвором и потянувшись рукой к подсумку, пограничник обнаружил, что патроны кончаются. Эка, надо же! Только этого не хватало… Неприятный холодок пробежал по спине. Но старшина сейчас же подавил чувство внезапно возникшей острой тревоги и неуверенности и, умело маскируясь, припадая к земле всем своим крупным телом, осторожно пополз к убитому нарушителю.

Выстрелы участились, однако густые заросли и неровности почвы помогли старшине. Маузер убитого очутился в руках пограничника. Укрывшись за пнем, Метелицын снова стал стрелять, расчетливо расходуя каждый патрон. Из-за кустов донесся крик боли. Еще одна пуля достигла цели.

Все это время Корд незаметно шнырял в чаще.

Вопль ужаса и звериное рычание собаки возвестили, что пес настиг новую жертву. Стрельба прекратилась.

Метелицын слегка приподнялся. Тихо… В зарослях заливисто залаял Корд. Пограничник, на всякий случай пригнувшись, подбежал к собаке. На земле валялись гаечные ключи, «лапы», применяемые для развинчивания рельсов, связка других инструментов. Диверсанты шли с заданием разрушить железную дорогу и произвести крушение. Побросав все, последний оставшийся в живых исчез в чаще.

Корд с пограничником снова кинулись по следам. Теперь преследование велось в обратном направлении, ибо следы вели к границе. Нарушитель, видимо, уже не надеялся осуществить свои планы и думал лишь об одном: как спастись бегством.

Вот и граница — неширокая полноводная река. Преследуемый находился уже на середине водного пространства, за которым начиналась чужая земля. Размашисто загребая руками, он плыл к противоположному берегу.

Встав на одно колено, прямо с ходу, не переводя духа, Метелицыи вскинул оружие, но выстрелить не успел. Его опередил Корд. Гигантским прыжком овчарка перелетела через прибрежные камыши, стремительно доплыла до беглеца и схватила его за одежду.

Завязалась борьба. В воду погружались то голова человека, то морда собаки. Каждый тянул в свою сторону. Овчарка впилась в руку врага. Тот дико закричал:

— А-а-а!…

Крик оборвался: диверсант захлебнулся и пошел ко дну.

Корд воспользовался этим. Не выпуская добычи, он направился к берегу. Он плыл тяжело, то погружаясь, то выныривая: ноша тянула его. Вот, наконец, и берег.

Нарушитель был жив, хотя сильно нахлебался воды. К вечеру Метелицын доставил его на заставу.

Когда об этом происшествии стало известно личному составу погранпоста, Василий Пронин снова вздохнул потихоньку: «Ведь вот же есть какие люди! Опять Метелицын с Кордом отличились! А когда мы с тобой, Буянко?»

Овчарка, как будто понимая чувства вожатого, сочувственно виляла хвостом. Буян тоже успел крепко привязаться к молодому пограничнику, на которого после первого хозяина — пионера Вити — перенес всю свою любовь.