Спасен… надолго ли?

Наверное, если бы человеку, которого однажды Джери извлек со дна Ирени, сказали, что теперь для сохранения жизни самого Джери требуется носить ему пищу до самой смерти, человек этот согласился бы безоговорочно и исполнял почетную обязанность даже с известной гордостью. Впрочем, о людской благодарности в другой раз, а сейчас важно другое: Джери начал поправляться.

Да, да, не пропали труды Леонида Ивановича. Мой талантливый и самоотверженный друг мог гордиться. Что Леонид Иванович талантлив, я убедился давно. Операция Джери лишний раз подтвердила это.

Ежедневно мама или я до работы забирали кастрюлю с едой, укутанную в старую пуховую шаль (на дворе было минус пятнадцать — минус двадцать), и отправлялись в лечебницу. Еда была протертой, ничего грубого, ни кусков, ни костей.

Первое время Джери ел мало. Точнее, он съел бы и целый котел, аппетит был хороший, но — нельзя, кишечно-полостная операция, надо чтоб рана начала рубцеваться.

В стационаре клиники находились на излечении самые разные животные. Идешь вдоль двойного ряда клеток, затянутых негустой проволочной сеткой, смотришь — в клетке петух. Обыкновенный петух! Тоже больной. Обычными пациентами были собаки, коровы. Замечу, что теперь в ветбольнице большого города коров, пожалуй, уже не увидишь, а тогда они были не редкостью. Отдельно помещалась лошадь, исход болезни которой внушал Леониду Ивановичу тревогу. Совсем не было кошек. Кошек в стационар не брали: животное с особым характером.

Джери скоро почувствовал себя здесь аборигеном и, по мере того как возвращались силы, умилял служителей все больше и больше. Весь обслуживающий персонал восхищался его сообразительностью, терпеливостью, послушанием и умом.

В один из дней, как-то придя в больницу, я заглянул в операционную. Джери меняли тампоны. Уже сменили, доктор и санитар отошли, но Джери все еще покорно лежал на столе на боку, вытянув нелепо длинные и костлявые ноги.

— Стал мастер лечиться, — заметил доктор. — Терпелив!

Сперва я навещал его в клетке. В зрелом возрасте Джери научился смеяться; он встретил меня улыбкой и на сей раз. Осклабил зубы, смешно наморщив верхнюю губу, и, как телок, привалился и потерся о мой бок. Он был на ногах, хотя ноги все еще плохо держали его, и скоро вынужден был с тяжелым вздохом опуститься и растянуться на полу, не спуская с меня преданного взгляда. Рад, рад, миляга! Рад, что жив, что пришел хозяин. Я долго не отходил от него, гладил, щекотал под мордой. Он принимал ласку с благодарностью и платил за нее тоже лаской.

Люди иногда удивляются, узнавая, что животное способно смеяться. Ничего удивительного. Улыбка, утверждают психологи и врачи, важный этап в развитии человеческого детеныша, первый признак привязанности, и, если она запаздывает, можно утверждать, что с ребенком не все в порядке. Улыбка у собаки — свидетельство ее высокого интеллектуального развития.

Через день после операции подошел санитар к клетке. Джери, глядя в сторону, зарычал. Не хочу-де видеть тебя. Помнил перенесенную боль, вероятно, не забыл, что санитар держал его, пока не произвел свое действие наркоз.

— Вот байбак, — сказал беззлобно санитар. А спустя немного времени они уже встречались как приятели. Прошла обида.

Пришел Леонид Иванович — Джери не смотрит, отворачивается. Ведь, как-никак, доктор больше всех повинен в том, что пришлось пережить! Леонид Иванович стал смотреть Джери — тот сел, прижал уши. Надоело! Но — никакого противодействия.

— Швы не разойдутся? — тревожился я.

— Не беспокойтесь, зашит, заштопан на совесть.

Словом, Джери выглядел молодцом.

Он не делал никаких попыток разорвать швы.

Вскоре ему разрешили маленький моцион. Но только в пределах больницы, по коридору, до кабинета Леонида Ивановича и обратно. Во двор еще не пускали: увидит кошку или собаку, бросится и… Ведь и люди нередко не выполняют предписания врача, нарушают режим.

Теперь, когда я приходил на свидания с Джери, Леонид Иванович, если позволяла свободная минутка, часто сам выводил его. Даст походить Джери со мной, потом позовет:

— Ну, пойдем, Джери, на место!

Джери покосится и сильнее прижмется ко мне.

— Пойдем, пойдем…

Джери вскочит и сам побежит в клетку.

А однажды я не нашел его в клетке.

— Где Джери? — спросил я Николая Дмитриевича.

— В кабинете.

— Как — в кабинете?

— В клетке не желает сидеть. Всю изгрыз. А в кабинете сидит.

Изгрыз? Это мне знакомо. Если не захочет, ничем не удержишь. Значит, начала возвращаться силушка!..

— Вчера свет потух, — вмешалась в разговор санитарка Анна Ивановна, — так он лаять принялся, всех перебудоражил. Включили, он перестал. А потом давай скрести зубами и когтями…

Действительно, Джери в одиночестве лежал на коврике в рентгеновском кабинете. С этого дня рентгенкабинет стал его излюбленным местопребыванием. Тепло, темно, покойно. Потом оттуда он перекочевал в кабинет Леонида Ивановича. Леонид Иванович выполняет за столом какую-нибудь работу, Джери лежит на коврике в ногах свернувшись. В клетку больше не возвращался. И его не пытались туда загонять — он вел себя вполне благопристойно, а Леониду Ивановичу, подозреваю, даже было приятнее с ним.

Как удивился один из санитаров, зайдя в кабинет и увидав Джери сидящим на диване. Сидит как человек! Впрочем, не совсем как человек. Если не забыли читатели, я не позволял Джери отираться по диванам, так он привалится и сидит, задние лапы поджаты, а передними упирается в пол. Хитрец! Поза уморительная, пес в такие минуты напоминал сидящего старого, немощного и неловкого человека.

— Компанейский парень, — говорили про Джери в больнице.

— Привык!

— Да и мы к нему привыкли. Придется вам его сюда водить! Хоть раз в неделю…

— А и так придется. На проверку.

— Привыкают они, — заметил Леонид Иванович. — Меня это трогает больше всего. Как-то лечили овчарку, жила в больнице долго. Выписали. Утром звонит хозяин: «Не у вас?» А она, верно, прибежала. Дома что-то не понравилось, взяла и прибежала…

Перед выпиской из больницы позвонил Леонид Иванович:

— Он у нас сегодня всех собак объел! Отдали еду! Завтра тащите два ведра, берите коромысло…

Смеется. Хорошо, когда врач смеется.

— Когда домой?

Помедлил с ответом.

— Думаю, двадцать четвертого, послезавтра…

Уходили из больницы — мне собрали все вещички Джеркины. Принесли подстилку. Анна Ивановна хватилась: «Ой, еще посуда». Банки и чашка. Кажется, теперь все…

— Как квартирант, поехал на новую квартиру, — пошутил Леонид Иванович. — Первое время будьте осторожны. Думаю, будут спайки, — наказывал он мне.

Шли тихонько, останавливались. Придя домой, он притих. Глаза невеселые. Устал! Ослаб после болезни. От ударов сердца вздрагивала голова. В прихожей, у печки, ждала уже новая подстилка. Лег, уткнул морду в передние лапы, обхватив ее одной, крючком. Поднял голову — она у него качалась, как у новорожденного, падала.

После долго спал. Кот ходил около, не трогал, принюхивался — Джери принес незнакомые запахи больницы. Выспавшись, Джери сразу запросил еды, пошел к чашке и стал скрести лапой. У всех отлегло от сердца. Раз есть аппетит, пошло дело на поправку! Все-таки спасли собаку…

Надолго ли? Не хотелось думать об этом. Вернее, все мы были слишком счастливы, чтобы думать снова о плохом, омрачать прекрасный день черными мыслями.