Две фуражки

Две фуражки

…Я не удивляюсь, когда капитан Борис Иванов вынимает из оперативной кобуры пистолет, хотя ночная дорога через совхоз «Пригородный» безлюдна. Затем — он дает команду Ильюшенко: «Достать оружие, загнать патрон в патронник и поставить пистолет на предохранитель». Капитан понимает, от кого сейчас зависит, отыщем ли мы подонка, нанесшего ножом удар в живот припозднившемуся прохожему? Это зависит только от четкой и спокойной работы Кортес-Кагора. И готов отойти на вторую роль — роль телохранителя четырехлапого сыщика.

Двигаемся мимо садовых участков молча. Но, я думаю, Борис вспомнил одну январскую ночь…

Девять километров шли мы тогда за Амуром по следу преступников, что совершили крупную кражу на предприятии. В поселке Каменка — из двора неожиданно выскочила собака и бросилась на Амура. Иванову пришлось ее застрелить. Иначе после стычки СРС было бы уже не до следа. Та же история — в Шувалове: выстрел… и мы продолжаем путь.

Не гуманно! Да, конечно. Но на всю жизнь запомнил я и другую ночь. Тогда вел нас по следу убийцы Шафран. И снова большой рыжий пес вылетел из-под забора и вцепился Шафрану в шею. От укуса находящуюся «при исполнении» СРС спас только толстый широкий ошейник. Я выстрелил псу в лопатку, оперативники — двумя выстрелами в голову прикончили агрессивную русскую гончую. Немного замешкавшись после нападения, Шафран по моей команде снова отыскал неуловимый, недоступный человеческим органам след. И через полтора километра подвел нас к обыкновенному, похожему на другие, стогу сена. Там и прятался убийца, недавно выпущенный из колонии.

Стрелял я в таких ситуациях не раз. Стрелял с нелегким сердцем. Но разве есть выбор? Вот что, к примеру, важнее: обезвредить двух мерзавцев, изнасиловавших школьницу в Смольнинском районе или потратить драгоценное время, вежливо отгоняя от Амура драчливую дворнягу?

…Кортес уверенно идет по следу. И выводит нас в поселок Каменка.

Третий час ночи, 14 октября 1967 года. Отправной точкой нашего движения стал перекресток улиц 2-я Никитинская и Главная в Коломягах. Закончится же оно, похоже, в воинской части. Это не было неожиданностью. На месте происшествия Кортес, пущенный на обыск местности, принес мне две фуражки с голубыми околышами. Внутри их капитан Иванов обнаружил инициалы владельцев, начертанные химическим карандашом.

Как только Кортес выбирается на грунтовую дорогу, я, по просьбе Бориса, отпускаю собаку с поводка. Даю команду: «тише!», чтобы показать молодому милиционеру Ильюшенко высший класс работы СРС. Кортес быстро приноравливается к скорости нашего движения. Даже останавливается метрах в тридцати и снисходительно поджидает.

Преступники махнули через забор, а мы идем к КПП. Там дежурят прапорщик и сержант. У сержанта вместо сапог на ногах старенькие кеды. Кобура у прапорщика болтается ниже ширинки. Форма измята, ворот распахнут. Красновато-синюшная физиономия делает его похожим на ханыгу-пропойцу, с которыми, увы, нередко приходится иметь дело.

— Вызовите нам дежурного по части, — обращается к нему капитан Иванов.

Прапорщик Рыбешников принимается звонить по телефону. Ему не отвечают. Он снова звонит. Идет уже пятый час утра, когда появляется наконец лейтенант. Форма изжевана. Сапоги в гармошку, как у деревенского гармониста, давно не видели обувного крема.

— Что вам здесь надо? — с порога заводится он. — Шляются по ночам! Да еще с собакой на привязи!

Ильюшенко еще недавно служил в конвойных войсках. Позднее, уже в 36-м отделении, он говорил мне: «Если бы не летная форма, я бы подумал, что это зачухованный зек-поднарник. Ну и морды у них! Только в бараке держать. Где-нибудь на дальняке, в тайге или тундре. Вот это «войско»!

Телефон у них тоже барахлит. Борис едва дозванивается в отделение. Сообщает, где мы находимся, и просит дать телефонограмму в прокуратуру ЛенВО. Чванливого дежурного по части очень обеспокоил этот звонок. Почувствовав это, Борис говорит:

— Раз сами не хотите помочь, вызовите командира части.

— Наш командир в отпуске, — отвечает лейтенант.

— Тогда вызовите кого-нибудь из заместителей!

Дежурный не спешит. Он и прапорщик с сержантом все посматривают на две фуражки у меня в руке. Собираясь выгулять Кортеса, я на всякий случай связываю их узким сыромятным ремешком, что ношу в кармане вместо наручников.

— Где вы их нашли? Зачем они вам? — спрашивает меня прапорщик.

— В милиции народ вежливый, — говорю я. — Все, что находим, всегда возвращаем хозяевам. Это наше правило.

Летуны явно тянут волынку. Сержант куда-то сбегал и, сняв кеды, вернулся уже в сапогах. Прапорщик застегнул мундир и подтянул ремень. Лейтенант приходит и уходит, каждый раз вызывая наружу прапорщика — «для переговоров».

Было ясно: они уже знают, чьи фуражки у меня в руках. Но никто не просит нас вернуть их владельцам.

— Мужики, может, вызовите сюда две головы для этих головных уборов! — предлагает им Борис Иванов.

— Не имею права! — заявляет лейтенант. — Вот прибудет замполит или помпотех, с ним и решайте.

Только к половине девятого приезжает замполит. И вслед за ним два военных прокурора — подполковник и старший лейтенант. Разговаривает с ними с глазу на глаз Борис Иванов.

Дело пошло. Живо построили на плацу чуть более ста человек. Все, как положено, в фуражках с голубыми околышами. Я не беспокоюсь — лишь бы собрали всех до одного.

Они, между прочим, уже успели позавтракать. А у нас — пустые желудки. Но если б и пригласили в столовую — мы бы отказались принимать пищу в такой шараге…

Настает наш выход. Я с Кортес-Кагором стою перед строем и толкаю речь. Про тяжкое преступление в Коломягах, про фуражки, найденные там Кортесом, и про то, как он сейчас мигом отыщет их владельцев. Советую этим ребятам выйти самим и сделать добровольное признание представителям военной прокуратуры.

В ответ — тишина. Замполит командует: «Построиться повзводно, в колонну. Дистанция — пять метров». Такой уговор у нас был, для облегчения работы Кортесу.

И тут возникает идея: показать им цирковой номер. Подмигнув Иванову, приближаюсь к первой шеренге.

— Разрешите на пять минут вашу фуражку.

— прошу курносого летуна.

Тот страшно смущается, краснеет. Потом быстро выполняет мою просьбу.

Я поднимаю его фуражку:

— Всем видно? Сейчас я дам понюхать эту фуражку Кортесу, а ее владелец может стать в любую шеренгу, на любое место. Мы с Кортесом отойдем пока в сторонку. Чтобы ни он ни я не видели, куда пристроился паренек. Для слабосоображающих: этот солдат, скорее всего, не сделал ничего плохого и собака при выборке будет работать в наморднике. А вот при опознании настоящего преступника — уже без него…

Возвращаюсь через пять минут. Все замерли. Нарочно медленно поправляю намордник, затягиваю ремешки потуже. Не спеша подношу фуражку курносого солдатика Кортесу. Командую: «Нюхай! Ищи!»

Кортес, словно сознавая ответственность момента, неторопливо продвигается вдоль первой шеренги. Он не спешит, основательно обнюхивая каждого. В гробовой тишине инспектирует первую, затем вторую и третью шеренги. Поворачивает к четвертой. Проходит вдоль нее метр или два и — замирает. Затем все происходит молниеносно. Два-три шага назад, разбег, резкий прыжок! — и лапы СРС обхватывают ноги солдатика. Удар грудью, головой — и «нарушитель» на земле. Кортес начинает его «молотить»…

Бросаются врассыпную сначала стоявшие рядом, потом в панике разбегаются остальные. В радиусе двадцати пяти метров вокруг летуна, которого пытается растерзать Кортес, не остается никого.

— Кортес, ко мне! — командую я, и СРС, бросив насмерть перепуганного солдата, подбегает и садится у моей левой ноги. «Сидеть!» — приказываю я и подхожу к герою эксперимента.

— Прошу извинить за этот горький опыт, — говорю я. — Вы вели себя мужественно. Ни единого крика. Вы отважный человек. Еще раз прошу прощения, — и возвращаю ему фуражку.

Действия Кортеса произвели фурор. Только что не аплодировали. Наконец, все успокоились. Беру у Иванова фуражку, поднимаю вверх:

— Вы все только что убедились в четкой работе служебно-розыскной собаки. Прошу выйти владельца этой фуражки и добровольно сдаться военным прокурорам!

Буквально через минуту из той же четвертой шеренги неуклюже вываливается летун с согнутыми в локтях и поднятыми кверху руками. За ним — второй. В таком же виде. На лице старшего лейтенанта из прокуратуры написано: «Ничего похожего еще не видел…» А подполковник — широко улыбается:

— Ловко, ничего не скажешь!

— Берите, они ваши! — говорю я.

Борис Иванов вызвал машину. Она прибыла на удивление быстро. Подходит дежурным по части, заискивающе извиняется за неласковый прием. И жена от него уходит, и вообще он «не в настроении». Ладно. Жмем ему руку. Отыскиваю «летуна-испытателя». В окружении солдат он повествует о только что пережитом ужасе. Кто-то хвалит его, кто-то — подшучивает. Летуны расступаются, и я еще раз при всех извиняюсь перед ним:

— Я сразу определил, что вы человек с крепкими нервами, поэтому и обратился к вам. Закурим?

— Не курю, — тихо, словно извиняясь, отвечает он.

В машине Ильюшенко, вспоминая наш с Кортесом «цирк», то и дело улыбается. А потом вдруг говорит:

— Хорошая сегодня ночь была. И утро тоже. Я обо всем батьке напишу. Пусть на селе тоже посмеются… У нас в конвое караульные собаки были, но они совсем другие.

Приехав в питомник, рассказал о происшедшем другу, старшему инструктору Владимиру Богданову. Он доволен, что все закончилось благополучно. Но предупреждает:

— Ты будь все-таки поосмотрительней. Они могут на тебя жалобу в прокуратуру накатать. Хорошо хоть военным юристам твой эксперимент понравился. Да и немудрено: они в своей практике с таким эффективным методом раскалывания преступников, пожалуй, еще не сталкивались…