Кролики и «бабий бунт»
Кролики и «бабий бунт»
Сейчас уже, пожалуй, можно утверждать: это рядовое, незначительное на первый взгляд, происшествие останется в истории. И нашей литературы, и нашего кино. Именно с этого эпизода, случившегося 13 января 1959 года и рассказанного мною впоследствии писателю Израилю Меттеру, начинается знаменитый фильм «Ко мне, Мухтар!», где роль кинолога исполняет удивительный артист Юрий Никулин.
В тот день на Капсюльном шоссе у дома № 21 нашу группу встретили начальник 26-го отделения милиции Калининского района капитан Владимир Игнатьев с двумя операми и гражданка Лидия Полозова. Пострадавшая, лет тридцати пяти, в теплом стеганом бушлате, увидев Шафрана, так обрадовалась, что, казалось, готова была его расцеловать.
— Запугала меня гражданочка вконец, — усмехнулся, как бы извиняясь, Игнатьев. — Если не вызовите, говорит, «сыскную ищейку», буду жаловаться самому высокому начальству.
— И в сарай свой не допускала, — добавил один из оперов.
— И не пустила бы без ищейки! — решительно подтвердила Полозова.
Пока я, как всегда перед работой, выгуливал Шафрана, Лидия Александровна ходила рядом, рассказывая о своей беде. Вдова, одна растит сына. Приходится трудновато, но все же сумела выкроить деньжат и купила мальчишке кроликов. Пусть возится, коли нравится, лишь бы не болтался со всякой шантрапой. И вот — какой-то ворюга позарился на них, уволок из сараюшки.
Шафран взял след на земляном полу, возле пустой клетки и повел меня вдоль вереницы сараев. Потом пересек пустырь, превращенный в свалку, и направился к одноэтажному дому — Челябинская улица, 30. За нами неотступно следовали два оперативника — Кашкинов и Слюсаренко.
На звонки долго не открывали. Потом нам все же отворил низенький толстячок в черных трусах и голубой майке, которого мы явно подняли с постели. Шафран обнюхал его и устремился на кухню. Квартира была коммунальная, но довольно редкой планировки. Два входа, две прихожие, две отдельные комнаты, но кухня — общая. На плите — две большие кастрюли. Но лишь в одной из них варилась тушка кролика…
Оперативники приступили к осмотру квартиры и опросу жильцов, а я, положив Шафрана рядом, сел на кухне и, вытащив стандартный бланк, принялся писать акт о применении СРС. Не успел, однако, вывести и трех строк, как Шафран зарычал. А когда я взял в руки поводок, стремглав бросился во вторую, полутемную прихожую. Там горела лампочка, дай бог в 15 свечей, да и та запыленная.
Не ожидали хозяева такой встречи. Получилось: они — в дверь, а на них — зверь. Шафран сходу вцепился кому-то в правую руку выше запястья. Мужчина в сером ватнике закричал от боли, попятился к стене. С нее со звоном слетело ведро и какой-то ящик. А затем на хозяина и хозяйку, стоявшую рядом, со стены рухнуло, накрыв их, как зонтик, большое оцинкованное корыто.
На крики и грохот из соседней квартиры прибежали оперативники. Задержанный Николай Баранов, от испуга никак не мог прийти в себя. Стуча зубами, не в силах унять дрожь, так и не сумел попасть ключом в замочную скважину своей комнаты…
Едва Слюсаренко распахнул дверь, Шафран бросился к стоявшей в углу круглой печке. Заглянул за нее — и достал пялку с кроличьей шкуркой. (В кинофильме Мухтар извлекает ее из-под кровати).
— Ты украл кроликов? — спросил Слюсаренко.
— Ваша взяла, — выдавил Баранов.
Супругов вывели из дома и рассадили по разным машинам, чтобы отвезти в отделение. А к нам подскочили мальчишки и вызвались показать сараи Баранова. Их у него оказалось четыре. Там стояли бидоны и лейки, двуручные пилы лежали вперемежку с канистрами и разным столярным инструментом. В уголовном мире таких называют «кардунами» — тащат все, что попадается на глаза и под руку.
Соседи, в основном женщины, не скрывали возмущения:
— Судили его раз, мало показалось!
— Выселять таких надо! — подхватила другая.
Осмотрев бегло саран, где было полно явно ворованного, капитан Игнатьев приказал сараи опечатать. Из дома в это время раздались странные крики и мы поспешили туда.
Оказывается, несколько женщин устроили самочинный обыск в комнате Барановых. Перетряхнули постель, залезли в буфет, начали рыться в комоде. Многие находили свое белье с метками, пропадавшее с веревок: простыни, пододеяльники, наволочки, даже детские одеяльца, а то и чайники, кухонную посуду, шкурки исчезнувших когда-то кроликов.
— Немедленно положить все на место! — крикнул Игнатьев.
Реакция была совершенно неожиданной. Похватав вещи, женщины бросились к выходу. Оба оперативника мгновенно блокировали своими телами дверной проем, как амбразуру. Но возмущенные «дамы» не хотели с этим смириться: набрасывались на живой щит, яростно пытаясь прорваться со своими, так «удачно и быстро найденными вещами». По молодости и неопытности Слюсаренко и Кашкинов попробовали отбирать у них шмотки, но это только подлило масла в огонь.
Комната все более смахивала на палату буйно помешанных. Взлохмоченчые соседки «кардуна», со сбившимися на плечи платками и шалями, почуяв свое кровное, ни за что на свете не желали покидать помещение с пустыми руками.
— Мне что, стрелять, что ли? — заорал Игнатьев. — Дождетесь! Немедленно успокоиться! Сейчас запишем ваши фамилии и адреса, сделаем опись вещей. И вернем их вам, клянусь!
Только после этого удалось кое-как прекратить бедлам. Крепко зажав в руке свою наволочку или чайник, «бунтовщицы» одна за другой подходили к Слюсаренко, который составлял опись.
— Хорошо еще, что вовремя увезли этого коллекционера чужих простыней, — заметил Игнатьев, — а то народные массы разорвали бы его на куски. Не хуже твоего Шафрана…
Найдя удобное местечко на кухне, я снова принялся за акт о применении СРС по данному преступлению. Дикий, оглушительный крик заставил меня вскочить: его слышали, наверное, даже на улице. Я бросился в первую прихожую, где оставил только что СРС: Шафран, в глухом наморднике, положив передние лапы на плечи моложавой соседки Баранова, озлобленно рычал ей в лицо. Перепуганная насмерть особа эта, среднего роста, в белой блузке и темней юбочке, прижалась спиной к стене и дрожала всем телом.
— Ко мне! — скомандовал я.
Шафран, отпрыгнув, сел у моей левой ноги, все еще угрожающе рыча, недовольный, что не дали «повеселить» красотку.
Отправляясь составлять акт. я дал Шафрану команду «Лежать!», которую он исполнил. Предупредил всех в прихожей, чтобы не подходили к нему, не гладили, не ласкали, не разговаривали и тем более — не давали ничего съестного.
— Почему собака набросилась на вас? — спросил я соседку Баранова.
— Сама не знаю, я просто проходила мимо, — заикаясь, ответила она.
Посмотрев на ее правую руку, я заметил что-то белое между пальцами, какую-то массу, и попросил разжать ладонь. Там оказался кусочек булки с маслом. От испуга она крепко сдавила его, масло и вылезло наружу.
— Уважаемая соседка неуважаемого негодяя! — сказал я. — Я, кажется, всех предупреждал и вас также: не подходить к собаке и не угощать ее ничем. Собаки уголовного розыска не берут пищу из чужих рук. Вы не послушались. Ваше счастье, что Шафран был в наморднике, иначе пришлось бы вам ехать в больницу.
Немного успокоившись, она призналась, что хотела поблагодарить Шафрана за разоблачение соседей, надоевших ее семье пьянками и скандалами. Если бы не Шафран — долго еще мыкались бы, так как обратиться в милицию боялись. Придерживая рукой порванную юбку, подавленная тем, что ее уличили во лжи, молодая женщина быстро ушла в свою комнату. А я подумал: «Слава богу, что все ограничилось юбкой…»
Когда я смотрю теперь по телевизору ленту «Ко мне, Мухтар!», каждый раз невольно вспоминаю встречу в питомнике с писателем Израилем Меттером, его беседы со мной и другими кинологами. И немного жалею, что в фильме нет «бабьего бунта», хотя зрелище это было бы, на мой взгляд, весьма впечатляющим.