Поджигатели бывают разные

Поджигатели бывают разные

Продавец магазина в местечке Заячий Ремиз Петродворцового района, как это часто бывает, жила в том же доме, где помещалась ее «торговая точка». 24 июля 1960 года, около часа ночи, к ней постучались двое неизвестных.

— Открой, мать! Пара бутылок водки нужна!

— В такое время не имею права, — ответила продавщица.

— Ну, стерва! Мы тебе устроим. Навек запомнишь!..

Незнакомцы принесли от стоящего неподалеку стога две охапки сухого сена, бросили у деревянной стены магазина, подожгли и скрылись в лесу.

Сено вспыхнуло разом. Краска на стене загорелась. Продавщица подняла крик, на который сбежались соседи. Общими усилиями пожар потушили.

Нам сообщили во втором часу ночи. Я тоже был на дежурстве, но без Шафрана. В этот вечер при патрулировании в Нижнем парке Петродворца он порезал лапу о дно разбитой бутылки.

В милицейском «газике» отправились втроем: старшина Латышенков, шофер и я. Быстро опросив в Заячем Ремизе продавщицу и других свидетелей, выяснив, в каком направлении скрылись злоумышленники, мы на своем фургоне въехали в редкий лес с кустарником, не включая фар. Белые ночи уже миновали и было темно. Ехали медленно, прислушиваясь к ночной тишине. У развилки дороги, ведущей к станции Старый Петергоф, услыхали крики, нецензурную брань. Тотчас выскочили из машины.

Подойдя поближе с разных сторон, увидели, как двое неизвестных пытаются сбить с ног третьего. Тот, похоже, был пьян, но упорно сопротивлялся. Я рванул к ним, крикнув: «Стой! Руки вверх! Милиция!» В это время подбежал Латышенков с пистолетом. Тут у меня и мелькнула мысль, почему бы не использовать нападавших в качестве «конвоя» для доставки пьяного к нашей машине. Если они согласятся, следовательно, они не знакомы с этим человеком. А коли откажутся, то мы с Латышенковым, у которого масса под 95 килограммов, справимся и со всей троицей.

Начал с психологической подготовки. Схватив жертву за плечо и тряхнув, принялся громко отчитывать:

— Ты за что, пьянь, напал на этих людей? Что они тебе сделали?

Те смотрели растерянно. Не давая им опомниться, крикнул:

— Граждане, помогите отвести задержанного к машине!

Видя, с каким рвением они бросились выполнять эту просьбу, я уже почти не сомневался, что это грабители. Притворившись полным чуркой, я даже вежливо пригласил их в свидетели для привлечения пьяного «за мелкое хулиганство». Не знаю, что уж они испытывали, но доволокли его и в качестве «свидетелей» уселись сами. Машина тронулась. Чуть протрезвевший «задержанный», тыча пальцем в одного из добровольных конвоиров, начал кричать, что на том «надет его пиджак и что эти шакалы отобрали у него часы».

По горькому опыту я знал, что некоторые русские малокультурные и малоразвитые люди, увидев мою бурят-монгольскую физиономию, начинают пухнуть от чувства превосходства. Считают азиатов за низший сорт, чуть ли не приматами. А раз они так думают, так хотят, всегда иду им навстречу. И это их радует. Поэтому, продолжая играть свою роль, я принялся говорить пьяному: «Хватит дурака валять! Сам с кого угодно можешь снять пиджак, морду набить и отобрать часы!» Конвоиры, слыша такое, удовлетворенно помалкивали, прикидывая, как им повезло с этим совсем тупым ментом. Латышенков мгновенно подключился к игре и прикрикнул на «задержанного»: «Заткнись, пьяная рожа! Нечего на честных людей всякую напраслину городить!»

Когда автомашина подъехала к дверям Петродворцового РОМ на улице Морского десанта, 1, мы с Латышенковым вышли первыми и встали так, чтобы никто не драпанул. Шофер присоединился к нам для подстраховки.

— Ребята, — попросил я добровольных «конвоиров», — помогите затащить этого забулдыгу в дежурку. Оформим на него документы и шофер отвезет вас, куда скажете.

Как только мы все оказались в дежурной части РОМ, остальное уже было делом техники, не требовавшим больших усилий. У растерявшихся «конвоиров», истошно кричавших: «Это не честно, это не честно!», — были моментально изъяты пиджак и часы. Крывших меня матом, извивающихся в руках помощника дежурного, старшины Латышенкова и шофера задержанных почти волоком растащили по разным камерам. Пьяного отвели в комнату для инструктажа и развода дежурного наряда, где он проспал до утра на любезно предоставленных вместо матраса четырех телогрейках.

Этой ночью у нас больше не было вызовов. Мы сидели с Латышенковым в дежурке.

— Как ты думаешь, это они подожгли магазин? — спросил вдруг старшина.

— Утром вызовем продавщицу и узнаем, — ответил я.

Здесь же были лейтенант Федор Апполонов и старший сержант Алексей Работягов.

Немного помолчав, старшина снова спросил:

— А знаешь, как меня называет жена, если мы с ней поругаемся?

— Ну и как?

— «Поджигатель».

— И что же ты поджег, старшина? — усмехнулся Алексей Работягов. — Может быть, рейхстаг?!

Все рассмеялись. А Латышенков неожиданно помрачнел.

— Лучше бы рейхстаг, пли магазин какой-нибудь, чем Большой Петергофский дворец Грех на душу взял…

Позднее я попытался узнать все что можно о старшине милиции Николае Ивановиче Латышенкове. Родился он в 1915 году в деревне Стинделемиха Черноярского сельсовета Новоржевского района Калининской области. Русский, из крестьян, в 1928 году окончил четыре класса неполной средней школы. Первого мая 1940 года поступил в первый отдельный дивизион Рабоче-Крестьянской милиции. Членом ВКП(б) стал в 1944 году. По приказу № 289 7 марта 1942 года в составе 1-го дивизиона РКМ был эвакуирован в тыл для охраны оборонных объектов. Вернулся на прежнее место службы, в Петергоф (Петродворец), 4 октября 1944 года.

Слушали мы его в ту ночь, затаив дыхание. В 1941 году, когда немецкие войска с боями подходили к Петергофу, начальник отделения милиции (фамилию его Латышенков забыл) получил приказ из Ленинградского обкома партии: поджечь дворцы Петергофа, чтобы не достались фашистам.

Начальник отделения собрал девять своих сотрудников. Каждому выдали бидоны и ведра с керосином и бензином. Два сотрудника отказались выполнять приказ. Начальник пригрозил им расстрелом на месте по законам военного времени. И даже вытащил из кобуры револьвер…

Сотрудники плакали: «Такую красоту губить, что они там, в Ленинграде, с ума посходили, что ли! Да отобьем мы у немцев Петергоф, нельзя это уничтожать своими руками!» Тем не менее, подчинились и они.

Бензин начали разливать сначала в помещениях верхних этажей. По признанию Николая Ивановича, у него тоже дрожали руки и текли слезы. Начальник отделения приказал открыть окна дворца, чтобы горело быстрее. Он сам ходил по уникальным залам, распахивая повсюду окна и двери. Потом все запылало… Полы из ценных пород, шторы, росписи, мебель…

Наконец, вечером все участники акция крепко напились. Крыли самих себя самыми жуткими словами, какими богат русский мат.

А затем этот же спецотряд направился поджигать дворцы в Александрию и Знаменку. Уже слышен был приближающийся гул артиллерии. Повсюду царила паника. В райкоме, исполкоме тоже жгли — свои документы. В Ленинград еще ходил паровик и многие подались туда со своими манатками…

— Но ведь всюду пишут, что немцы бомбили Петергоф и они подожгли дворцы, — прервал я рассказ Николая Ивановича.

— Пусть хреновину не порют! — огрызнулся он. — Немцы тут ни при чем. Может быть, они бы все из дворцов вывезли к себе в Германию. И это было бы не так страшно, как то, что натворили мы!

…Наступило утро. Закончилось наше дежурство, и началось следствие по делу о поджоге сельмага в поселке Заячий Ремиз. Завершилось оно на редкость быстро. Продавщица опознала поджигателей магазина. Ими оказались задержанные опергруппой «добровольные конвоиры» — братья Владимир и Евгений Лисичкины. Первый из них, дважды судимый уже за кражи, получил на этот раз десять лет строгача. Младший, Евгений, тоже имевший ходку в зону, за хулиганство — шесть лет усиленного режима. Ограбленному ими рабочему Кировского завода Олегу Викторову возвратили пиджак и наручные часы. Мы со старшиной Латышенковым извинились перед ним за наш маленький, но неприятный для него спектакль.

Так сошлись одной ночью в Петергофе истории двух поджогов.