Глава 24. Умница Феликс

Крупная черная ворона издевательски каркнула.

Феликс, сидя возле велосипедной стойки, устало обернулась и уставилась на птицу взглядом, не выражающим никаких чувств. Ворона вела себя нагло, летала туда-сюда, словно красовалась перед подругами. Весь этот весенний день она то и дело спускалась на платформу и орала на кошку, чтобы нарочно ее позлить. Снова и снова ворона взлетала на железные балки и спускалась обратно. И чем дольше Феликс не отвечала, тем больше досады слышалось в ее криках.

А Феликс просто сидела и смотрела. Она не собиралась выходить из себя из-за вороньих кривляний. Она, королева Феликс, решила быть выше этого, хоть летать и не умела.

Достоинство, спокойствие и царственное великодушие теперь ощущались во всем ее общении с окружающими – особенно с остальными обитателями платформы 1. С толпами голубей, ищущих, чего бы поесть на вокзале, она по-прежнему с удовольствием играла в охоту, но железнодорожники изумились, обнаружив, что иногда Феликс способна пойти наперекор всем своим инстинктам. Несчастного больного голубя она не обидела, а, наоборот, пожалела.

Однажды днем Майкл Райан, контролер, дежурил на платформе 1 и увидел, как Феликс на платформе 4 ведет себя очень странно. Там на земле сидел беспомощный раненый голубь; он не мог улететь, и когда к нему стала подбираться станционная кошка, Майкл наблюдал за этим сафари с мрачным любопытством и ожидал, что она расправится с добычей, как львица с газелью на равнинах Серенгети.

Но Феликс этого не сделала. Сначала она села рядом с птицей, будто медсестра у постели больного в ночное дежурство. Потом протянула мягкую белую лапку и ласково похлопала голубя – медсестра таким жестом могла бы утирать пациенту пот со лба. Она не нападала и даже не развлекалась, а словно утешала друга.

Голубь пытался добраться до платформы 8, но сдался на полпути. Когда Феликс дотронулась до него, он героически собрал остатки сил и проковылял чуть дальше. Феликс, по-прежнему не выпуская когтей, снова прикоснулась к его перьям с зеленым и фиолетовым отливом, и он опять двинулся вперед. Каждый раз, как он останавливался, Феликс подталкивала его и таким образом проводила на платформу 8.

Можно, конечно, возразить, что она просто играла с больной птицей и что голубь подчинялся ее тычкам от ужаса, что его съедят. Но эту странную сцену с платформы 1 наблюдал Майкл Райан, и ему так не показалось. Феликс выглядела очень дружелюбной.

Со здоровыми голубями отношения у нее тоже были неожиданно мирные. Сэм Дайсон, который знал Феликс со дня ее появления на вокзале и успел поработать с ней и на платформах, и в дикторской, и в кассах, однажды видел, как она провела примерно два часа в обществе голубя. Голубь уселся на краю платформы 1, обстоятельный, словно старичок на пляже, который ставит шезлонг, укутывается пледом и усаживается, чтобы полюбоваться на прилив. Через некоторое, довольно долгое, время Феликс вышла из зала посмотреть, чем он занят. Она подходила все ближе – не подкрадывалась, а заинтересованно и с любопытством приближалась, пока не оказалась к птице вплотную.

Голубь не испугался, не улетел, и Феликс тоже его не боялась. Она подошла так близко, что могла бы к нему прижаться, но потом решила просто сесть рядом. И так они сидели бок о бок и смотрели по сторонам, словно двое старых друзей, которые перемывают косточки всему миру на уютной лавочке в парке.

* * *

Хоть Феликс и была уже взрослой кошкой, весной 2014 года Анжела Данн убедилась, что бывают кошки и поумнее.

– Привет, Феликс, – сказала Анжела, когда Феликс зашла в бюро находок, перепрыгнула через открытый ящик ее стола и с нежностью поздоровалась: время от времени она в знак настоящей привязанности лизала Анжеле руки. Учитывая, как сурово Феликс иногда обращалась с другими людьми, эти поцелуи шершавым язычком всегда заставали Анжелу врасплох. Но они с Феликс давно дружили, и Анжела взяла за правило никогда не подбирать ее с пола и не приставать к ней (бедную кошку и без того загладили до полусмерти), и та, судя по всему, оценила, как мирно и спокойно ей с Анжелой. Анжела тоже была с ней рядом все эти годы, как Энджи Хант, Билли и бурый плюшевый медведь, которого Феликс по-прежнему очень любила.

Феликс помяукала, чтобы ее угостили, и, когда Анжела согласилась, проделала свой фокус: поймала подачку передними лапами. Аплодисменты! Но как ни мурлыкала она, как ни выпрашивала добавки, к ее глубокому разочарованию коллега убрала оранжевый пакетик «Дримис» обратно в стол, в средний ящик, и плотно его закрыла, а кошке сказала, что на сегодня хватит.

Феликс понюхала стол, откуда доносился манящий аромат лакомства, и обратила на Анжелу бездонный взгляд, прося добавки – но та уже вернулась к работе. Вскоре Анжела подняла голову и обнаружила, что Феликс исчезла; кошке по-прежнему нравилось дремать среди мягких сокровищ бюро находок, но сегодня у нее, очевидно, были другие планы.

Через некоторое время Анжела задвинула большой нижний ящик стола с приятным громким стуком: готово! Она разобралась с бумагами, пора было отправляться на обход. Она надела желтый светоотражающий жилет – все работники «Транспеннинского экспресса» на вокзале Хаддерсфилд в них ходили, – и вышла наружу к своим коллегам.

Они стояли и разговаривали, как вдруг откуда-то издалека прозвучало: «Мяу!»

Железнодорожники поискали Феликс, рассчитывая найти ее возле велосипедных стоек или дальше на платформе, но пушистой черно-белой кошки не было видно. «Странно, – подумала Анжела. – Куда это она забралась?»

– Мяу! – раздалось снова. Кричала, несомненно, Феликс, хотя голос был низкий и глухой, совсем не похожий на ее обычный тон.

– Где Феликс? – спросила Анжела, но никто из сотрудников ее не видел.

– Мяу! – вопль кошки теперь звучал более настойчиво, поэтому Анжела принялась искать ее по-настоящему. Она заглянула в кабинет начальника станции и в бригадирскую, проверила, не сидит ли Феликс на своей лежанке в душевой, искала кошку в мужской и в женской раздевалке. Феликс очень нравились раздевалки, там было тихо, спокойно – и много мягкого, чтобы поспать с комфортом. В мужской раздевалке от нее была просто беда, потому что сотрудники часто оставляли там запасную форму, а Феликс на ней валялась и всю ее обсыпала своей шерстью. Как-то раз один из сотрудников не запер свой шкафчик, а когда снова пришел, дверь была распахнута, и в глубине металлической пещеры на его чистом пиджаке свернулась кошка – видны были только два изумрудных глаза. «И ведь невозможно на нее сердиться, – подумал он, – когда она такая милая!» Помимо того, что Феликс забиралась внутрь, она спала и на удобных деревянных полках в женской раздевалке, и даже сверху на шкафах – особенно ей нравилось в мужской, где со шкафов в окно открывался чудесный вид на весь Хаддерсфилд.

Но на сей раз кошки не было в раздевалках, хотя Анжела заглянула в каждый уголок.

– Никто не видел Феликс? – спрашивала она, и все отвечали, что нет. – Где же ты, кошечка? – воскликнула она вслух.

– Мяу! – откликнулась Феликс, словно пыталась ей объяснить. Она кричала, не замолкая, требовательно и нетерпеливо. В ее голосе отчетливо читалось: «Выпустите меня! Я не могу выбраться!» – но Анжела проверила все обычные закутки, и Феликс там не было.

Анжела почесала в затылке и решила неподвижно постоять на месте возле справочной: Феликс часто туда приходила, и там же, напротив окошка, была приоткрыта ее собственная дверь бюро находок.

– Мяу!!!

– Где же она? – растерянно подумала Анжела и прислушалась к новым крикам. – Странно, – удивилась она, медленно идя на голос, – такое впечатление, что звук из моей комнаты…

Она открыла дверь бюро и остановилась на пороге. Вот ее стол – никакой Феликс. Вот полки с грудами забытых вещей – и никакой Феликс. Анжела зашла внутрь и принялась ходить вдоль стеллажей и перебирать вещи на случай, если Феликс застряла за каким-нибудь чемоданом или запуталась в ветровке.

– Мяу! Да вот же я! – словно вопила Феликс.

Анжела медленно обернулась и посмотрела на свой стол. «Не может быть…» – подумала она.

Подойдя к столу, она выдвинула большой нижний ящик, и Феликс выскочила наружу, взъерошенная и слегка ошалевшая оттого, что сначала вдруг оказалась в тесноте и темноте, а потом на свободе. Анжела никогда не видела, чтобы она носилась с такой скоростью. Ох, как она мчалась прочь!

Анжела задвинула ящик и только теперь поняла, что произошло. Жадина Феликс хотела добавку лакомства и прокралась в большой ящик, потому что надеялась каким-то образом попасть из него в средний, где лежал соблазнительный пакетик «Дримис». Места внизу было много, и ей показалось, что там будет очень удобно обдумывать бандитский план. Но неудачливая грабительница залезла внутрь так тихо, что Анжела ее не заметила, задвинула ящик и заперла ее в столе.

– Ну что ж, – подумала Анжела, глядя, как Феликс убегает по платформе, счастливая, что ее наконец выпустили. – Будет ей урок, чтобы не пыталась воровать еду без спроса!

Но к тому времени, как Феликс исполнилось почти три года, она научилась добывать корм более хитрым образом. Кошки – очень, очень умные животные. Их психология больше похожа на человеческую, чем у собак; и когда вставал животрепещущий вопрос, как бы обманом выпросить у коллег побольше еды, Феликс по хитрости ничуть не уступала людям.

Ответ был очевиден, его подсказывал опыт прошлого года. Разумеется, Феликс-примадонна снова должна была выйти под свет софитов, поразить публику и добиться всего своим актерским мастерством. Белым лапкам железнодорожной кошки пришла пора вновь ступить на сцену.

Энджи Хант впервые узнала об этом замысле, однажды утром заступив на смену. Покормить кошку должен был бригадир, который дежурил ночью, но когда Энджи зашла в комнату и весело со всеми поздоровалась, хитрая кошка встретила ее трагическими жалобами.

Стоило Энджи сесть в кресло, как Феликс залезла на бригадирский стол и решительно заглянула ей в лицо. «Мяу!» – произнесла она тихо-тихо, словно из последних сил, как будто была чуть жива от истощения. Она поморгала скорбными зелеными глазами, посмотрела на Энджи из-под ресниц. Бархатная белая лапка протянулась и уперлась в нее, отчаянно умоляя о помощи. Феликс всю ночь была совсем одна с ужасным, жестоким другим бригадиром – теперь лишь Энджи могла ее спасти!

– Ну, что такое, что случилось? – встревожилась Энджи. Она прекрасно знала, каким тоном мяукает Феликс, когда просит есть. Именно этот крик сейчас и звучал на полной громкости.

Феликс подобралась к Энджи поближе, играя роль до кончика хвоста, встала ей лапами на плечо, чтобы можно было смотреть прямо в глаза, и продолжала просить сострадания, пропитания, избавления от незаслуженной голодной смерти, пока не поздно.

– Он что же, не покормил Феликс? – вслух ужаснулась Энджи.

Ночью дежурил Дейв Руни. К несчастью для Феликс, он проходил через комнату в ту самую минуту, как Энджи это говорила. Он остановился и посмотрел на Энджи, всем видом выражая изумление, как она могла купиться на такой дешевый трюк.

– Разумеется, кормил, – спокойно сказал он. – Кошка притворяется.

И если бы такое случилось только раз, но нет! Феликс сообразила, что о ней заботится так много людей и они так часто приходят и уходят, что иногда можно получить лишнюю порцию от тех, кто заступил на смену. Энджи обнаружила, что Феликс разыгрывает спектакли чаще всего именно для нее. Кошка так убедительно изображала крайнее истощение, что Энджи искренне за нее пугалась, но тут заходил бригадир предыдущей смены: «Ага, кошка нашла себе простачка», и Энджи понимала, что ей снова морочат голову.

Но время от времени Феликс удавалось получить лишний обед, и только потом бригадиры узнавали, что их снова провели. В конце концов для того, чтобы пресечь эту порочную практику, решили завести доску объявлений и записывать, в котором часу кормили Феликс. Теперь, если в напряженный день ее действительно забудут покормить, сменщики увидят, что она жалуется не зря. Но если она будет притворяться, как это случалось в девяти случаях из десяти, можно будет отправить ее сосать черно-белую лапу.

Разумеется, далеко она не уходила, даже разоблаченная. Она отправлялась к турникетам и, покрутившись под ногами у дежурных, чтобы ее заметили, начинала все сначала. «Мяу, – говорила она, закатывая глазки, как настоящая актриса. – Ах, до чего я голодна…»

Время шло, и ее «вокзальная» семья становилась все больше. В июне 2013 года на вокзале установили автоматические турникеты и набрали новых сотрудников, так что всего на станции Хаддерсфилд теперь работало тридцать шесть человек. Не у всех отношения с Феликс складывались безоблачно; новый бригадир Джефф кричал: «Брысь!», если она заглядывала в бригадирскую в его смену. Не исключено, что он же писал на служебной доске объявлений: «Блохастая накормлена». Феликс неторопливо заходила, и он орал: «Кыш отсюда!». Тогда Феликс разворачивалась и шла прочь, небрежно помахивая хвостом, словно говорила: «Ничего, Джефф, я подожду, пока ты успокоишься, и загляну снова». Как всякой начальнице, имеющей дело с раздражительным подчиненным, ей просто нужно было найти к нему подход. В успехе она не сомневалась – удалось же ей перевоспитать Билли.

Феликс ходила за Билли по пятам, и с одного взгляда было ясно, что она в нем души не чает, и он отвечает ей взаимностью. Ее обожание дошло до того, что весной 2014 года Феликс задумалась над насущной задачей: как сделать, чтобы Билли не уезжал домой, а так и оставался с ней на станции. И вскоре Энджи узнала, какой ответ она нашла.

Билли работал в ночную смену и, как обычно, большую часть времени провел вместе с Феликс. Закончив смену, в начале седьмого утра он решительно, но неторопливо направился к выходу со станции, чтобы отправиться домой. Энджи, чья смена только начиналась, шла рядом с ним, и они заканчивали обсуждать всякие дела.

– А где Феликс? – спросила Энджи.

– Накормлена. Напоена, – ответил Билли, загибая пальцы на каждый пункт списка, потом вдруг хрипло закашлялся и продолжил: – А почему сейчас не явилась, не знаю. Я ее не видел с тех пор, как ты пришла.

Феликс куда-то исчезла, пока они разговаривали в бригадирской.

– Ничего, найдется, – ответила Энджи, не сомневаясь, что кошка скоро появится – в утренний час пик Феликс всегда уходила дежурить.

– Да, наверное, – ответил Билли и подавил зевок.

Они спустились по ступенькам вокзального крыльца и мимо бара «Королевская голова» направились к парковке. Билли уже видел впереди свою машину, манящую, как никогда. Ему хотелось поскорее сесть за руль, пристегнуться и поехать домой, отсыпаться. Но кое-кто хвостатый был другого мнения.

Свернув за угол, они увидели машину целиком – и обнаружили, что на крыше гордо восседает Феликс, выбрав из всех остальных именно этот автомобиль. Вид у нее был очень довольный, ведь она так ловко придумала, как удержать Билли на вокзале. Может быть, натренировалась, успешно шантажируя публику: когда она видела пассажиров с едой, то запрыгивала к ним на чемоданы и старалась как можно дольше задержать их на платформе. На крыше машины Билли она тоже расположилась с удобством и явно не собиралась слезать.

Билли ошарашенно покачал головой.

– Кошка, брысь, – сказал он. – Я хочу домой.

Но Феликс не сдвинулась с места.

– Феликс, уйди, пожалуйста, – продолжал Билли. – Я только что отработал двенадцать часов. Мне нужно домой. Сейчас же.

Феликс лишь чуть выше подняла величественную голову; вся ее мохнатая фигура словно говорила: «Никуда я не уйду». Она помахивала хвостом взад-вперед от радости, что план удался, и пристально смотрела на Билли. «Теперь не убежишь», – отчетливо читалось в больших зеленых глазах.

– Ну, пожалуйста, – взмолился он.

Энджи хихикала и даже не думала ему сочувствовать. Она сфотографировала поединок: Билли, совершенно измученный, упрашивает кошку, а Феликс сидит на крыше автомобиля и не желает сдвинуться ни на дюйм. Это так рассмешило Энджи, что она послала фотографию жене Билли и коллегам с подписью: «Не отпустим бригадира домой».

Феликс еще много раз использовала эту уловку – уж очень ей это понравилось. С ее точки зрения, настоящий дом Билли был здесь, рядом с ней. С ней ему и следовало оставаться круглые сутки.