Глава 3 Иногда бывает слишком поздно

За утренним кофе я услышала метлу Гафура, ритмично шуршащую по асфальту.

Год назад Леша начал учить меня снимать, а в качестве домашнего задания велел выходить по утрам из дома и фиксировать жизнь двора. Я должна была тренироваться выстраивать кадр, рассчитывать фокусное расстояние, устанавливать баланс и цветовую температуру.

Ранним утром движение жизни в нашем дворе создает только Гафур. Я договорилась с ним, что буду его снимать, объяснила, что учусь. Он не возражал.

В моем архиве хранятся кадры, на которых Гафур сидит на тополе и ручной пилой опиливает длинные ветки – это лето. Осенью я снимала, как он сгребает листья и разгоняет метлой воду из большой лужи посреди двора. Есть видео, где, укутанный до глаз шарфом, Гафур чистит двор после первого ночного снегопада. Дворник вклинивается широкой лопатой в белую зимнюю материю и везет снег по тротуару к невысокому зеленому заборчику у подъезда. На следующих кадрах забор уже полностью завален сугробом. А потом солнце: Гафур без шапки, нараспашку, стоит на вершине созданной им снежной кучи, маленькой острой лопатой разбивает ее на части и разбрасывает на сухой потеплевший асфальт. Снежные куски тают, оставляя на дороге мокрые затейливые узоры.

Мне предстояло снимать самой, поэтому опять необходима была тренировка.

Я вышла во двор, установила камеру на штатив. Учебный сериал под названием «Жизнь двора и труд Гафура» продолжается.

– Что вы снимаете? – спросил прохожий.

– Весну, – ответила я односложно, чтобы избежать новых вопросов.

– А зачем?

– Учусь. У меня задание такое – снять весну.

– За весной надо на кладбище. Но вы молодая, не поймете, – пожалел мужчина о моей житейской неопытности и продолжил в поэтическом духе, – вот где обновление. Солнце сквозь ветки, женщины в косынках оградки красят, прошлогоднюю траву сгребают, а под ней из черной земли росточки проклюнулись. Вот там весна! Старое отмирает – новое нарождается.

Мужчина не стал дожидаться ответа, да и что бы я могла ему сказать?

* * *

Лена встретила меня обеспокоенная. Одной рукой она подметала, перестилала подстилки, наливала воду в ведра, а в другой у нее был телефон. Говорила она беспрерывно: то звонила сама, то звонили ей. По ее репликам я поняла, что какую?то собаку нужно срочно везти в ветлечебницу. Лена искала того, кто мог бы на машине отвезти их к врачу.

Я прицепила на нее микрофон, включила камеру и с этого момента снимала не останавливаясь.

– Сергей Петрович, – Лена позвонила начальнику приюта, – у нас тут одна собака не встает. Понос, рвота – полный комплект. Я сейчас ее в клинику повезу. Вы у себя пометьте, первый ряд, тридцать шестой вольер.

Затем Лена тут же набрала новый номер и, прижав плечом телефон к уху, принялась раскладывать по мискам гречку для своих подопечных.

– Але, Виталь, ну что, сможешь? Давай тогда поскорей, боюсь, не успеем. Спасибо, мой дорогой.

– Юля, да, привет еще раз. Отбой, парнишка знакомый повезет. Уже жду его. Давай, пока.

Теперь Лена разносила миски по вольерам. Я следила за ней через объектив. Она продолжала вести переговоры в режиме «срочно», и не было в них паузы, чтобы можно было узнать подробнее, что случилось.

Наверное, так работают в Центре управления полетами при запуске ракеты: все напряжены, все при деле, на каждом ответственность, ни единой свободной секунды. Только там большая команда, а здесь Лена одна, а дел на целый волонтерский отряд.

Лена покормила нескольких собак и взяла на поводок своего любимчика Мишку. Мы вышли за территорию приюта, в парк. Здесь было спокойно, лай остался позади, и даже телефон притих. Лена тяжело вздохнула и поделилась со мной и с камерой усталостью:

– Каждый раз иду в приют и говорю себе – сегодня буду заниматься только своими! И каждый раз что?то случается, и я должна помогать, лечить, ждать, решать, ехать. У меня Мишка невыгуляный, у меня Чапа голодная, надо всем подстилки поменять, старичку лекарства дать и при этом домой вернуться пораньше, ужин приготовить, мужа встретить с работы.

Снова запиликал мобильный, Лена ответила:

– Через пятнадцать минут? Только ты помоги мне его вынести, он сам не ходит.

– Кто не ходит? Что случилось?

– Песик из первого ряда. Решила сегодня пробежаться по рядам, посмотреть, все ли на месте, у всех ли вода, еда. Смотрю, лежит: глаза открыты, дышит, но без сил совершенно. Глаз один мутный-мутный и навыкате. Куратора у собаки нет, имени нет. Лежит помирает. Вот сейчас мой приятель с машиной приедет, повезем к врачу.

– Можно я с вами? Снимать буду.

– Конечно можно. Пойдем, покажу этого песика, – Лена потянула Мишку за поводок и мы пошли на звук собачьего многоголосья.

Рыженький со светлым брюшком пес лежал в вольере на дощатом полу. Морду он опустил на передние лапы, смотрел в одну точку. Левый глаз был заметно крупнее правого, а взгляд совсем неосознанный.

Лена вошла в вольер, присела на корточки рядом с собакой и потормошила ее за холку. Больной не двигался.

– Может, все-таки сам пойдешь, зайчик? – она попыталась поставить его на лапы, но пес висел в ее руках как тряпочка, – ладно, жди.

Лена уложила собаку и пошла к воротам встречать Виталика.

Я осталась с больным. Снимала. Общий план: пес лежит не двигаясь, его клетка открыта. Справа и слева от него, за запертыми решетками, бурлит приютская жизнь – собаки хрустят кормом, лают, греются в солнечных лучах.

Крупный план: собачьи глаза, пустой взгляд из ниоткуда и в никуда. У меня трясутся руки, трясется камера, крупный план будет в браке.

Я остановила съемку и зашла в вольер – пока Лена не придет, посижу с беднягой.

* * *

На одеяле Виталик и Лена погрузили собаку на заднее сиденье «жигуленка». Лена села рядом и уложила собачью голову себе на колени. Я устроилась впереди и направила объектив на моих героев. С третьей попытки Виталик завел машину и мы поехали в клинику.

– Лена, а деньги у тебя есть на врача? – спросила я, когда сфокусировалась.

– Есть немножко. Нам хватит на первичный прием и анализы. А если нужна будет операция, стационар, лекарства, придется объявлять сбор в Интернете.

– Как зовут собаку? – спросил Виталик.

– Никак не зовут, – грустно ответила Лена, – давайте назовем как-нибудь. Пусть будет Фил.

Лена отвернулась от камеры, опустила стекло и подставила лицо встречному ветру. Мне показалось, что она сдерживает слезы.

В клинике я первым делом обратилась к администратору с вопросом, можно ли у них снимать. Разрешили без проблем. Нас с Филом приняли без очереди. Его взвесили и уложили на металлический стол. Врачи обрили лапку, поставили катетер, взяли кровь. Долго щупали собачий живот, расспрашивали: сколько псу лет, что ел, сколько пил, чем болел раньше? На все вопросы у Лены был один ответ – Фил приютский.

Под капельницу Фила положили в больничном коридоре, на коврик. Лена сидела рядом и наблюдала за ритмичным падением лекарства в прозрачной трубочке. Я через объектив наблюдала за Леной.

– Почему они болеют? – спросила Лена как будто у капельницы. – Собаки не должны болеть.

Она закрыла лицо руками, растерла щеки докрасна и скинула сентиментальность.

Двигалась и растворялась в кабинетах очередь взволнованных хозяев и печальных питомцев. У мохнатой собачки зашит глаз, ей непривычно смотреть одним, и она трет лапкой шов. Мужчина аккуратно удерживает ее лапу, чтобы собака не задела швы, и гладит свою любимицу. Бигль приходит в себя после наркоза. Хозяйка держит его на руках, как ребеночка, и немного раскачивает из стороны в сторону – убаюкивает. Девушка наливает воду из пластиковой бутылки в крышечку и предлагает попить крошечному йорку. Малыш жадно пьет и просит еще. У всех этих собак есть имя, возраст, есть даже история болезни в карточке, есть родной человек. А у Фила ничего этого нет, кроме имени, да и оно появилось только два часа назад.

Девушка-ветеринар периодически подходила к нашему больному, следила за капельницей и проверяла пульс. Лене уже несколько раз звонил муж, о Виталике беспокоилась мама, мои тоже волновались. Но нужно было дождаться результатов анализов, и мы ждали. По очереди сидели с Филом на полу, гладили, говорили добрые слова.

– Я с раннего детства хотела собаку, но родители не разрешали, – рассказывала Лена, устроившись рядом с Филом, – мама говорила, вот будет у нас большой дом, тогда и заведем. За обедом, помню, я что-нибудь наворую со стола и несу нашим дворовым песикам. А когда мы с мамой шли по улице, я представляла, что у меня в руке поводок, а на поводке собака. Потом, когда подросла, решила, что стану кинологом. Столько книг перечитала про собак, про породы всякие. Но школа кинологов была далеко от нас. Не сложилось. В большой дом мы так и не переехали. И вот только когда стала самостоятельной, вышла замуж, забрала из приюта Малыша. Не понимаю, как я раньше жила без него?

– Зато теперь у тебя тысяча собак, – сказала Виталик.

Лена грустно усмехнулась.

Лучше Филу не становилось, анализы не прояснили ситуацию, решено было оставить его до утра в стационаре. Лена отдала в кассу все свои деньги, мы попрощались с подопечным, но он, кажется, нас не слышал и не видел.

В ночь я села монтировать историю Фила. Собрала в один сюжет виды приюта, кадры, где Фил лежит в вольере, кадры, снятые в машине и в клинике. Ролик получился коротким, но содержательным. В конце я указала реквизиты Лены для сбора средств на лечение Фила и выложила видео в Интернет.

Наблюдение, пейзажи, портреты, это прекрасно. Но главное для кино – действие. Есть действие – будет история, возникнет интерес зрителя. Вопрос жизни и смерти, перемещение героев, атмосфера вокруг них, диалоги, эмоции – то, что нужно для фильма. Я – злодейка! Собака погибает, а я удовлетворена.

Вечная дилемма документалистов встала и передо мной: пожар, что делать – снимать или тушить? Находчивые говорят, ставить камеру на запись и бежать за водой.

Помню сцену из одного документального фильма: на перроне стоит поезд, мужики грузят в вагон вещи, проводница торопит, поезд вот-вот отправиться, а тюков еще много. Оператор, который снимал этот эпизод, не выдержал, вышел из-за камеры и побежал грузить вместе с мужиками. Камера снимала сама. А оператор стал действующим лицом.

Должна ли я принимать участие в судьбе моих героев? Должна ли сама становиться героем фильма? Поначалу я хотела быть только наблюдателем, но события вовлекают.

Думаю, если все съемки будут такими тяжелыми, к монтажу я приду с разорванным сердцем.

Фила обследовали еще два дня. Лена возила его по разным клиникам на консультации. Она нашла лучшего врача и лучший стационар. Теперь у Фила, помимо имени, был опекун и даже медицинская карта, в которой появилась крючковатая запись: «Диагноз: панкреонекроз».

– Это отмирание клеток поджелудочной, – объяснила Лена, когда я приехала в клинику проведать Фила.

Мы сидели в коридоре и ждали, когда нас пустят в стационар.

– Врач говорит, что если бы мы привезли его раньше, было бы больше шансов, а теперь… – Лена закрыла глаза ладонью. – Но все равно надежда есть.

– А приютских собак усыпляют? – спросила я, наводя фокус по Лениному обручальному кольцу.

Она посмотрела на меня с упреком и по-деловому объяснила:

– Усыпляют, когда им невмоготу, когда онкология в последней стадии, например. Просто больных или пожилых мы не усыпляем. Как ты поймешь, сколько собаке осталось? Она может через полгода умереть, а может еще лет восемь прожить. У нас бывали случаи, когда старичкам находили хозяев, так они теперь живут себе спокойно и радуются. А если бы усыпили? Век у них и так недолгий – пускай живут.

– Ты уже третий день с Филом, устала?

– Тяжело, конечно. Хорошо, что я сейчас не работаю, а то не было бы времени на все эти больницы.

– А кем ты работаешь?

– Переводчик – испанский, английский. Но лучше бы я была переводчиком с собачьего.

– А вот, допустим, ты выучишь собачий язык, что станешь делать?

Лена оживилась и даже повеселела:

– Это интересно. Я, пожалуй, пройду по всем вольерам приюта и поговорю с каждой собакой. Сначала выясню, у кого что болит, все запишу и передам врачам, чтобы лечили. Потом спрошу, кто в какой дом и к какому хозяину хочет. А еще поговорю с агрессивными, попрошу их рассказать, почему они такие злые, чего им не хватает, что не нравится. И объясню, что пока они не исправятся, мы не сможем найти им дом.

Открылась белая дверь, и нам разрешили войти.

В дальнем углу стеклянного бокса неподвижно лежал Фил. Он стал худеньким и маленьким. Взгляд застывший, пустой. Лапки увиты медицинскими трубками.

– А еще я бы попросила у Фила прощения за то, что мы его не уберегли, – добавила Лена.

На следующий день Фил умер.

Лена говорила со мной по телефону спокойно, но голос ее, видимо, после слез, был тихим и низким:

– Благодаря твоему ролику, Вик, я погасила все долги по Филу. Даже еще деньги остались, мы сможем оплатить операцию одной собачке. Так что от всех наших девчонок тебе большое спасибо. Ты там тогда обнови информацию, напиши, что Филу деньги больше не нужны.