Рейс «Ашгабад — Москва»

Рейс «Ашгабад — Москва»

Возвращаемся из очередной поездки в Туркмению. В отличие от прошлых экспедиций мы с мужем хотели не только найти, описать и сфотографировать среднеазиатских овчарок, но и купить нескольких сук на племя. С этой задачей, хоть и не без головной боли, справиться удалось, и с нами на борт поднимаются две взрослые аборигенки.

Признаться, перед полетом я изрядно волнуюсь: суки-то совсем дикие, они в машине-то ездили всего два раза в жизни. Первый раз — когда их везли в Ашгабад, а второй — сегодня, в аэропорт. Ну, машина — это полбеды, мнения собак никто не спрашивал: одну запихнули чуть ли не под сиденье, вторую и вовсе в багажник (принято здесь таким образом собак перевозить), и поехали. А вот как мы с ними будем подниматься по трапу и как они поведут себя на борту — это вопрос почище гамлетовского! Да, они собаки туркменские, к людям добронравные, кусаться вряд ли начнут, но… А что делать, если испугаются, начнут биться, вырываться? Все-таки в каждой килограммов по тридцать пять — сорок есть, а резкость движений и упрямство у среднеазиата такие, что грубой силой с ним не сладишь. Ну что ж теперь — будем решать вопросы по мере их поступления.

Объявили посадку — идем в толпе по трапу. Как назло, этим рейсом летит чуть не пол-Ашгабада: куча детей мал мала меньше, женщины, обвешанные сумками, сумочками, кулечками и пакетиками, да еще и молодой ротвейлер… На удивление наши суки совершенно спокойны. Идут с таким видом, будто у себя в степи только и делали, что летали самолетами Аэрофлота. В салоне занимаем места поближе к хвосту — там больше расстояние между сиденьями — и без особых церемоний заталкиваем сук под кресла предыдущего ряда. Обе дисциплинированно сворачиваются клубочком и, как только завибрировали турбины, крепко засыпают.

Пытаемся поспать и мы, но не тут-то было. Сразу после взлета дети принимаются носиться по проходу, лазить по креслам, выглядывая в иллюминаторы, и поднимают немыслимый галдеж. Ротвейлер решает, что для полноты картины «Утро в Бедламе» его участие просто необходимо, и принимается брехать, то и дело выскакивая в проход. Хозяева затаскивают его за поводок обратно, он упирается, гулко взлаивая, и выпрыгивает из-за кресел каждые пять минут.

Замотанные стюардессы, проявляя чудеса ловкости и героизма, лавируют с подносами и тележками между детьми, уворачиваются от ротвака и улыбаются приклеенными улыбками. Бедные девчонки, даже если такой рейс один из десяти, все равно удавиться впору, а им приходится изображать, как они счастливы обслуживать весь этот дурдом. Больше всего их, конечно, достает собака. Я-то вижу, что пес молодой, но для них он выглядит громадным черным зверем со страшной мордой, украшенной на бровях желтыми пятнами, точно еще одной парой мрачных злобных глаз. Да и вообще, кто сказал, что молодой ротвейлер не кусается? Очень даже может, при его-то невоспитанности.

Слава богу, добрались до Москвы. Самолет заходит на посадку, касается дорожки, долго бежит по ней и замирает; дрожь турбин больше не сотрясает пол. Пассажиры гурьбой устремляются к выходу, и ротвак в первых рядах. Мы сидим, выжидая, пока народ схлынет. Не спеша достаем сумки, вынимаем сук из-под кресел и идем к выходу.

Стюардесса стоит у трапа с совершенно остекленевшими от усталости глазами и механически повторяет: «Доброго пути, доброго пути…» И тут она замечает наших сук: бело-черные карнаухие твари, из каждой получится аккурат по полтора ротвейлера. Стюардесса сбивается с профессионального речитатива и с изумлением спрашивает: «А вы тоже этим рейсом летели?…»