Глава 20 Сентябрь — 12, 2001

Глава 20

Сентябрь — 12, 2001

Мех большой с тем вином захватил я с собой и мешок с ним

Кожаный с пищею. Дух мой отважный мгновенно почуял,

Что человека я встречу, большой облеченного силой,

Дикого духом, ни прав не хотящего знать, ни законов.

Гомер. Одиссея

Наверное, наутро я должна была проснуться с сильнейшей головной болью, но ее не было, напротив — я проснулась с ясной как никогда головой. Как будто мой мозг провел мое бессознательное состояние с пользой, по ходу дела придумав, как решить все мои проблемы, так что, когда я проснулась, у меня был готовый план действий.

По-быстрому просмотрев новости, я узнала несколько вещей. Во-первых, Нижний Манхэттен до сих пор был закрыт, забаррикадирован, и доступ туда был открыт только для военных и спасателей. Все дороги ниже Четырнадцатой улицы были закрыты, и туда не ходила ни подземка, ни автобусы, хотя весь остальной транспорт в городе работал, как обычно, по графику.

Значит, лучший способ попасть туда — пешком. Я включила компьютер Шэрон, сверилась с онлайн-картой подземки и проложила три разных маршрута, которые провели бы меня настолько близко к закрытому периметру, насколько это вообще возможно на общественном транспорте.

Из новостей я также узнала, что в Нижнем Манхэттене не было ни электричества, ни воды, так что, даже если бы я добралась до своих кошек, стоило вынести их из квартиры, даже если сам дом не пострадал. Мы вчетвером не смогли бы жить в квартире без воды, до которой можно добраться, только пройдя тридцать один пролет по ступенькам. Я решила позвонить своему другу Скотту, чтобы узнать, не может ли он приютить нас у себя на пару дней. Скотт недавно переехал из Майами в Филадельфию, находившуюся в часе езды на поезде (с пересадкой) от Нью-Йорка, и жил сейчас один в доме на целых три спальни. Он был из тех друзей, к которым ты обратишься, оказавшись в беде, и единственным человеком (из тех, кого я знала), который мог бы всех нас разместить. Я записала имя Скотта на бумажке с моими маршрутами, рядом — «кошачий туалет/еда» — маленькое напоминание для себя, чтобы не забыть попросить Скотта купить все это еще до нашего приезда. Затраты я готова была возместить.

Могло, правда, случиться и так, что Скотт не сможет приютить нас (во всяком случае — не на несколько дней), или же будут восстановлены линии электропередач, и тогда везти кошек в Филадельфию уже не было бы смысла. В таком случае мне понадобились бы кое-какие запасы, которые, надо полагать, в моем районе сейчас достать было невозможно. На отдельном листе бумаги я составила список вещей, которые нужно купить, а также сделала пометку, что неплохо бы снять с карточки побольше денег. Наличность (как я не раз убеждалась) в критической ситуации лишней не бывает.

Последним пунктом моего плана был звонок в соответствующие государственные и муниципальные службы, чтобы узнать, не снаряжается ли спасательная экспедиция для домашних питомцев, попавших в ловушку рядом с тем, что во всех новостях теперь именовалось просто «GROUND ZERO». Номер высвечивался в углу экрана телевизора, но линия оказалась загруженной. Возможно, так даже лучше: пусть правительство занимается людьми, а кошки — это уже моя забота.

Шэрон все еще спала, так что я нацарапала для нее записку, прилепила ее на зеркало в ванной, натянула вчерашнюю одежду, бросила ее ключи в свою сумочку и вышла на улицу.

День был так же хорош, как и накануне. Уходя из дома, я думала, что мышцы будут ныть после вчерашнего, но тело слушалось меня безоговорочно и безотказно, словно оно, как, впрочем, и мозг, только и ждало, пока наутро я приду в себя и все вместе мы приступим к выполнению плана.

Я прошла несколько кварталов по Бей-ридж до большой аптеки, где торговали не только лекарствами. Там я купила джинсы, две большие футболки, белье, дешевые кроссовки, носки, зубную щетку и мыло. Еще я купила два галлона воды, коробку наполнителя для кошачьего туалета, большой мешок обычного кошачьего корма (почешется Вашти недельку-другую от аллергии, ну и что?), фонарик с батарейками и самый большой рюкзак, который там был.

Дотащить все это назад до квартиры Шэрон было нелегко, но я была настолько довольна собой, что пот смахнула только дома. Выполнив первые пункты своего плана, я стала на шаг ближе к своим кошкам. Я чувствовала себя так, как будто они уже наполовину спасены.

* * *

Поезд «R» был заполнен, но нельзя сказать, чтобы до отказа. Наверное, многие из тех, чьи офисы находились в центре, сегодня на работу не вышли. Только сейчас до меня дошло, что и мой собственный офис, скорее всего, закрыт. Но еще более странным, чем выходной в среду, мне представлялось то, что есть люди, для которых этот день — рабочий. Трудно было даже вообразить, что в том же самом мире, где до сих пор дымилось то, что еще вчера было Всемирным торговым центром, были люди, которые выполняли свои будничные дела: одевались на работу, пили кофе или собирали школьный завтрак для своих детей. День вчерашний был настолько отчужден от сегодняшнего, что казалось, будто его и не было. Сегодня меня не покидало чувство, будто что-то, что, как я знала еще с рождения, должно было случиться — случилось, а люди, погруженные в свои обычные заботы, казались мне не от мира сего.

— Ты с ума сошла, — отрезала Шэрон, когда, по возвращении из магазина, я поделилась с ней своими планами. — Ты новости посмотри! Там здания до сих пор падают!

— Тем более мне нужно идти, причем сейчас же! — ответила я.

Шэрон еще какое-то время причитала, мол, что людей туда не пускают и потому за периметр мне никак не попасть. А вот оставаться у нее, если мне нужно, я могла даже до субботы. Ей очень хотелось уехать из города — многим хотелось! — вот они с матерью и собирались покинуть Нью-Йорк на выходные, а до тех пор свободная комната была в моем полном распоряжении.

Эта новость, казалось бы, должна была меня как-то взволновать, ибо фактически меня можно было считать бездомной. Более того, вещи, купленные мной рано утром, были единственной моей собственностью в новом мире. Но размышлять об этом было некогда — меня ждали дела насущные.

Они были таковы: я дозвонилась до Скотта и попросила его быть наготове. Он сказал, что будет только рад приютить меня вместе с кошками у себя, буде в том возникнет необходимость. Сегодня была среда — и нужно было помнить, что пятница — мой последний день у Шэрон.

Шэрон настояла на том, чтобы я взяла с собой ее запасные ключи, на случай если сегодня вернусь, а ее не будет дома.

— Мне бы добраться до моих кошек, и если мне это удастся, то сегодня меня можно не ждать, — предупредила я.

Шэрон пожала плечами:

— Вернешь ключи на следующей неделе, в офисе.

Рюкзак стоял на полу вагона, у моих ног, рядом с хозяйственной сумкой, где лежали вещи, которые не поместились в рюкзак. Общий вес моего багажа был фунтов двадцать, но своя ноша не тянет, к тому же б?льшая часть веса распределялась по всей спине.

Поезд «R» прогрохотал через Манхэттенский мост, вылетев из темноты туннеля на яркий солнечный свет со скоростью, которая будто пронзила пространство и время. На мгновение мне показалось, что поезд унес меня во вчерашний день. Стена из дыма поднималась в небо южнее Бруклинского моста, и запах гари чувствовался даже в вагоне. Я отвернулась от окна.

Из подземки я вышла на Четырнадцатой улице. Я никогда не думала о Манхэттене как о месте со своим собственным запахом до тех пор, пока в центре города, во всяком случае, для меня, не остался только один запах — запах строительной пыли на «Ground Zero». Я подумала о Гомере. Гомере с его сверхтонким обонянием и острым слухом. Что он должен был чувствовать, когда взрывались и рушились небоскребы, взметнулся огонь и потянуло гарью, притом что к эпицентру он был куда ближе, чем я? Мне почему-то казалось, что Скарлетт и Вашти, которые могли наблюдать за происходящим из окна, испугались меньше. Во всяком случае, они хотя бы могли совместить то, что видят их глаза, с тем, что слышат их уши и чуют носы. Определенно, они испугались, но испугались меньше, чем Гомер.

…или нет? На что уж я, казалось бы, должна была понимать происходящее лучше их, но разве я что-нибудь понимала?

«Прекрати, — сказала я себе. — Толку от этого ноль».

Перекрестки на Четырнадцатой улице были перекрыты кордонами. Дальше транспорт не пускали, но какие-то люди так или иначе миновали кордон: кто-то пешком, а кто-то даже на велосипеде. Какой-то час тому назад мне даже трудно было представить себе, что в мире, где догорают развалины «Ground Zero», могут быть люди, живущие обычной жизнью. Сейчас я поняла, что на самом деле нахожусь на границе двух разных миров: одна сторона была южной, другая — северной. Севернее границы в уличных кафе пили кофе, ехали автобусы и сновали такси; по другую сторону — машин уже не было, да и прохожих можно было пересчитать по пальцам, и все они куда-то спешили. Покрепче перехватив свои пожитки, я решила присоединиться к последним.

Я шла на юго-восток, зигзагами, ориентируясь по шлейфу дыма и гари, висевшему в воздухе там, где раньше возвышался Всемирный торговый центр. Все офисы стояли пустые, на окнах и дверях за одну ночь появились объявления. «Вы не видели нашего сына?» «Мы не знаем, где наша дочь. Она работала в ВТЦ!» С самодельных листовок на меня смотрели безмятежно улыбающиеся лица: выпускник в забавной шапочке с квадратным верхом, молодожены в свой медовый месяц или кто-то во время семейной вылазки на рыбалку. «Вы не знаете что-нибудь о моем муже?» «Вы не видели мою сестру? Если вы знаете хоть что-нибудь, пожалуйста, позвоните… пожалуйста, позвоните… пожалуйста, позвоните…» Я шла по царству теней, которые окружили меня в беззвучном крике.

Я дошла до Кэнэл-стрит, где меня остановили на импровизированном КПП для проверки документов. Молодые люди в военной форме с автоматами на груди были предельно вежливы, сочувствовали мне, обращались ко мне «мэм», но… пропустить дальше отказывались наотрез.

— Территория закрыта, мэм, — говорили мне, — дальше нельзя.

— Но я там живу, — умоляла я, — и мои кошки…

— Извините, мэм, — строго отвечали они, — никого пускать нельзя.

Мимо проехал открытый грузовик с людьми и камерами.

— Но их же вы пропускаете! — попыталась было спорить я.

— Это журналисты, мэм.

Признав поражение, я двинулась дальше по улице. Дойдя до следующего КПП, я сделала еще одну попытку.

— Я журналист, — заявила я, не моргнув глазом.

Парни, охранявшие баррикаду, оглядели меня с вежливым скепсисом, задержавшись взглядом на моих джинсах, рюкзаке и мокром от пота лице.

— Могу я взглянуть на ваше журналистское удостоверение, мэм?

— Ммм, — улыбка слетела с моего лица, — ммм… Мое удостоверение? Ах да, оно, знаете, на дне рюкзака, а мне…

— Простите, мэм, — опять ответили мне, — но туда нельзя.

— Но…

Их лица выражали непоколебимость.

— Пожалуйста, отойдите от баррикады, мэм!

Я продолжила путь в надежде найти какую-нибудь маленькую аллейку или улочку, которую впопыхах забыли забаррикадировать, или, опять же, добродушного солдата. Ничего и никого. Утром, когда я снимала деньги со счета, во мне шевелилась подспудная мысль, не пригодятся ли они мне, говоря прямо, для подкупа в такой момент, как сейчас. Но теперь, когда дошло до дела, я боялась даже пытаться предложить кому-то взятку. У меня на душе было бы очень тяжело, если бы вдруг выяснилось, что люди, призванные нас охранять, склонны к взяточничеству.

«Все в порядке, — говорила я себе. — Ты оставила кошкам вдоволь еды и воды, на сегодня, по крайней мере, им с лихвой хватит, а завтра к утру непременно вернешься».

Я с трудом отогнала мысль о разбитых окнах. Да, все утро я провела в царстве теней, озирая лики тех, кого, наверное, уже не было на свете. Но моих кошек среди теней не было, иначе я бы это уже почувствовала. Они живы и здоровы — и у меня хороший план, как нам встретиться уже завтра. А до завтра они продержатся.

* * *

Я вернулась в квартиру Шэрон разочарованной, но не отчаявшейся. Всего лишь маленькая заминка, сказала я себе. А сейчас хорошо бы связаться с кем-то из нашего дома — вдруг там есть кто-нибудь, и этот кто-нибудь был бы очень кстати, учитывая то, что сама я попаду домой только завтра.

— Попробуй ASPCA[16] или PETA,[17] — посоветовала Андреа, когда я ей позвонила, — они наверняка организовывают какие-то экспедиции для спасения домашних животных.

Я даже разозлилась на себя, потому что не додумалась до этого раньше Андреа. Уроженке Майами, на своем веку навидавшейся ураганов, мне ли было не знать, что на такой случай всегда есть организации, которые занимаются спасением животных и помогают вернуть их хозяевам.

Я позвонила в ASPCA, и мне ответили после первого же гудка. Моя надежда росла с каждой минутой. Женщина на другом конце провода сказала:

— Да, мы работаем с местными властями, да, мы помогаем в поисках пропавших питомцев, да, мы содействуем воссоединению питомцев с хозяевами. Оставьте свои координаты, мы с вами свяжемся.

— Меня зовут Гвен Купер, — начала было я, — и я…

— Гвен Купер? — остановила меня женщина. — Гвен Купер с Джон-стрит?

«Пусть я и была “Гвен Купер с Джон-стрит”, но откуда эта женщина могла об этом догадаться? Хотя — как знать? — подумалось мне, — возможно, произошла еще какая-то беда и моему дому грозит опасность, вот им и дали список жильцов, которых нужно оповестить».

— Это ваш петситтер — Гаррет? Он названивает нам еще с утра. Он не знает, живы вы или нет, и потому в панике. Гаррет попросил нас передать вам, чтобы вы позвонили ему, как только объявитесь. Сказал, что ваш с ним контракт позволяет ему зайти в вашу квартиру в случае крайней необходимости, и он предъявит его людям в вашем доме, если его не захотят пустить. У него есть еда, вода, наполнитель для кошачьего туалета, и он постарается проехать туда на велосипеде. Он так и сказал: «Передайте ей, что своего друга я в беде не оставлю».

Цветочек в горшке, стоявший возле телефона Шэрон, поплыл у меня перед глазами. Чужой, казалось бы, человек, а ради Гомера готов бросить все и поспешить на помощь. И не он один. Мои кошки, если подумать, были живым напоминанием о том, как далеко может простираться людская доброта. Взять любую из них: каждая была жива лишь потому, что всякий раз находился добрый человек, не безразличный к маленькому существу, будь то коренастый механик из Майами или моя мать, которая для протокола всегда будет утверждать, что уж кого-кого, а кошек она терпеть не может.

— Обязательно позвоню ему, — сказала я женщине из ASPCA, — спасибо, что передали.

Минуту я собиралась, прежде чем набрать номер Гаррета. Моя благодарность выплеснулась потоком сбивчивых предложений, вникнуть в смысл которых мог бы только очень терпеливый человек, коим, по счастью, и был Гаррет. Мне очень нужно было объяснить ему, что значило для меня (и для моих питомцев), что кто-то, о ком я сама даже ни разу не вспомнила с той минуты, когда все это случилось, оказывается, беспокоился о них. Даже если его усилия окажутся напрасными, то и в этом случае знать, что я не единственный человек, которому небезразличны мои кошки, значило для меня гораздо больше, чем я могла выразить словами.

— Да-да, конечно, — бормотал Гаррет, когда я переводила дыхание, — конечно. Я все понимаю, поверьте… и сделаю все, что в моих силах. Если меня пропустят, я тотчас же вам позвоню.

Как оказалось, Гаррет был не единственным, кто переживал за нас с Гомером. Когда я проверила автоответчик, то выяснилось, что он был забит до отказа. Звонки шли отовсюду. Казалось, все, кто когда-либо знал нас, хотели убедиться, что у нас все в порядке: старые приятели из Майами, новые нью-йоркские друзья… «Как ты собираешься вернуть кошек?» — спрашивали они. «У меня есть велосипед… Я знаю одного спасателя… Я знаю кое-кого в мэрии… Я могу прислать денег… Деньги помогут? Что можно сделать? Что мы можем сделать? Гомер мой дружок, мой мальчик. Мы его спасем, спасем, Гвен, вот увидишь…»

Прошел всего день, а у меня появилась надежда. Кто-то обязательно придет на выручку моим кошкам. У нас все будет хорошо.

* * *

Утро следующего дня было повторением предыдущего. Снова я попыталась проникнуть за оцепление, в финансовый центр города. И снова меня вернули обратно. Я знала по крайней мере трех человек, пытавшихся добраться до Гомера, Вашти и Скарлетт, пешком или на велосипеде, но было как-то непохоже, что кому-то из них удалось то, что не удалось мне.

Я подсчитала — еды, которую я оставила кошкам утром во вторник, должно было хватить где-то на полтора дня. Это означало, что, возможно, уже сейчас еда заканчивается. Куда хуже было положение с водой. Воздух в Нью-Йорке суше, чем в Майами, и, сколько бы воды я ни наливала, она заканчивалась за сутки. Я слышала, что люди могут прожить без воды не дольше то ли двух, то ли трех дней, но не знала, как долго без воды могут протянуть кошки.

— Ну, если уж на то пошло, они всегда могут попить из унитаза… — сказала Андреа.

— Нет! — простонала я. — Я всегда держу крышку закрытой, чтобы туда случайно не свалился Гомер.

Мысленно я уже поклялась впредь держать крышку унитаза открытой. В четверг я впервые после одиннадцатого сентября ощутила настоящую панику: на все мои тревоги о будущем моих кошек накладывалась мысль о том, что им уже пришлось пережить — и обе были невыносимы. Никогда еще Скарлетт, Вашти и Гомеру не доводилось сидеть дома взаперти без еды и воды, и не было никого, кто бы заглянул к ним хоть на минутку. Кошачий туалет был не чищен с понедельника и, должно быть, уже вызывал у моих питомцев устойчивое отвращение. Этого они не поймут, они подумают, что я о них забыла, покинула, обрекла на голод, жажду, страшные звуки и тревожные запахи с «Ground Zero».

Я не знаю, что бы со мной было и до какого состояния я бы дошла, если бы не звонок из ASPCA, раздавшийся поздним вечером в четверг. Район вокруг «Ground Zero», сказали мне, признан «стабильным», и завтра будет разрешен допуск гражданских лиц, у которых дома остались животные. «Но, — предупредила меня уже знакомая активистка из ASPCA, — завтра на “Ground Zero” будет выступать президент Буш, поэтому не забудьте взять с собой документы с фотографией, подтверждающие, что вы там живете».

У меня до сих пор были водительские права из Майами, которые я так и не удосужилась поменять со времени переезда в Нью-Йорк. Машину я, правда, больше не водила, но права пока еще были действительны и как обычное удостоверение личности вполне «прокатывали». Поэтому обменивать их на нью-йоркские представлялось мне только лишней головной болью. Кроме водительских прав, у меня с собой была чековая книжка, где, по счастью, был указан мой нью-йоркский адрес, и я надеялась, что вместе эти два документа станут веским доказательством того, что я та, за кого себя выдаю, и живу именно там, где утверждаю. Моим главным козырем было, однако, то, что я собиралась идти не одна, а с группой волонтеров из ASPCA, так что, рассуждала я, быть может, документы и не понадобятся.

Шэрон уезжала утром в пятницу. Я отдала ей запасные ключи и постаралась выразить всю силу своей благодарности с помощью объятий.

— Удачи, — сказала она мне, уткнувшись в мое плечо, — позвони, как только вернешь своих кошек.

Я позвонила Скотту и предупредила, чтобы он ждал нас — всех четверых — той же ночью. Сложившаяся ситуация приобрела кристальную ясность силлогизма. Вечером мне нужно было уехать из Нью-Йорка просто потому, что мне было негде жить. Уехать из Нью-Йорка без своих кошек я не могла. Следовательно, я верну своих питомцев сегодня.

Иначе и быть не могло.

* * *

Женщина, звонившая мне из ASPCA, направила меня к зданию какого-то развлекательного центра на Челси-пирс, формой и размерами напоминающему самолетный ангар. Челси-пирс и сам был большим развлекательным центром на Уэст-Сайд-хайвей. Там были бары, рестораны, ледяной каток, боулинг и помещения со всем необходимым для устройства всякого рода торговых ярмарок. За последние дни там оборудовали временный госпиталь для пострадавших на «Ground Zero» и спасателей. Ледяной каток служил моргом.

Перед поездкой в Челси-пирс я сделала еще одну попытку вызволить кошек своими силами. Я доехала на поезде номер «6» до самой мэрии, находившейся всего в нескольких кварталах от моей квартиры. Но на выходе из подземки была вновь остановлена патрульными, и люди в форме тут же потребовали документы с фотографией. Я попыталась было предъявить свои водительские права из Флориды вкупе с чековой книжкой, но даже вместе с моими уговорами военных они не убедили, и в проходе мне было отказано. Нехотя я снова села на поезд и вернулась обратно.

Добравшись до Челси-пирс, я легко нашла сектор, отведенный ASPCА, и по прибытии сразу зарегистрировалась. Весь Южный Манхэттен разбили на зоны, собираясь вводить людей группами по очереди. Тем утром небо было затянуто серыми тучами, и резко похолодало, а все мои теплые вещи остались дома, в квартире с кошками. Женщина-регистратор заметила, что я вся дрожу, и отправила меня в соседнюю комнату, которая оказалась чем-то вроде склада, доверху заставленного коробками с одеждой, собранной благотворительными организациями. Здесь я подобрала себе большую фланелевую рубашку и напялила ее поверх футболки и джинсов, а сверху натянула еще плотную ветровку. Ни то, ни другое не было мне впору, но согревало, и это главное.

Я вернулась в зал ожидания и села на пластиковый стул, поставила рюкзак и сумку на пол возле себя и огляделась по сторонам. Здесь было много таких, как я, кто по разным причинам так и не смог добраться до своих питомцев, которые до сих пор находились взаперти. Люди тихо переговаривались осипшими голосами, делясь своими историями и слухами о происходящем. Один мужчина сказал, что знает парня, который добрался до парадной двери своего дома и тут обнаружил, что она закрыта на ключ, а консьерж ушел. Ключа от входной двери у парня не было — да и откуда он мог взяться, если ты живешь в доме, где есть консьерж? Вот как бывает: человек проделал невероятный путь, и что же — оказался перед запертой дверью.

Я тоже жила в доме, где был консьерж. Казалось бы, я все предусмотрела, но у меня и в мыслях не было, что я могу не попасть в подъезд собственного дома. У меня похолодело внутри.

Все нервничали; никто не знал, удастся ли им попасть к себе домой, а если и удастся, то что они там найдут? Отвлечься от тревожных мыслей помогали разговоры: мы показывали друг другу фотографии наших питомцев и делились забавными историями об их отваге или, напротив, смешной, на наш, человеческий взгляд, трусости; об их пристрастиях, и страхах, и всех тех странностях, которые делают каждого из них индивидуальностью.

— Это Гас и Софи. — Одна женщина показала мне фотографию двух бордер колли. — Дети от них без ума. — Улыбка сошла с ее лица. — Наши собаки никогда еще не оставались без присмотра так долго. Не представляю, что будет с детьми, если с Гасом и Софи что-то случится.

— С ними все будет хорошо, — уверила я ее. — Все будет хорошо.

Я показала ей фотографии всего нашего «питомника». Как и все, кто видел фото, женщина восхитилась красотой Вашти и посмеялась над историями о лени и барских замашках Скарлетт.

— Бедненький, — пожалела она, когда я показала ей снимок Гомера. — Бедненький, ему, наверное, страшнее всех.

— Он боец, каких еще поискать! — сказала я. — Однажды он даже выгнал грабителя из моей квартиры!

Я поведала эту историю, ближе к концу с удивлением обнаружив, что количество моих слушателей возросло.

— Наши животные намного сильнее, чем мы думаем. Он переживет, для него это сущий пустяк.

Люди вокруг меня согласно кивали, а я молилась, чтобы мои слова были правдой.

Так проходил час за часом в этом чистилище владельцев домашних животных; иногда активисты ASPCA объявляли, в какой квартал собирается следующая группа, и несколько человек из ожидающих с водительскими правами наготове устремлялись к выходу. Время от времени люди из ASPCA грозно напоминали, что «любой, кто окажется в здании, а выйдет оттуда без своего питомца, будет задержан полицией». Видимо, кое-кто из сидевших в комнате только притворялся, что у него есть нуждающееся в срочном спасении животное, чтобы ASPCA провела его домой за ноутбуком или документами. «Это не шутка. Нас сопровождают офицеры полиции, и каждый, кто выйдет из здания без своего питомца, будет сразу же препровожден в полицейский участок».

После двухчасового ожидания я едва находила себе место — мне уже начало казаться, что без «нормальных» документов провести меня домой «контрабандой» не смогут даже работники ASPCA. Толпа людей в зале, вопреки всем ожиданиям, никак не уменьшалась, и, как я ни пыталась, я все не могла определить, по какому принципу выбирают кварталы, куда направляются спасательные группы: то ли с севера на юг, то ли с востока на запад, то ли попросту наугад. Мой черед никак не приходил. «Следующий обязательно будет мой, — говорила я себе, — следующий будет мой». Наконец мое терпение истощилось, и я решила, что управлюсь сама — идти с официальной группой без нью-йоркских удостоверений мне показалось дополнительным риском.

Я прошла на восток, от Челси-пирс до Седьмой авеню, потом свернула на юг. Рюкзак бил меня по спине, а то, что в него не влезло, я наскоро утрамбовала в пакет из магазина. После трех дней непрерывной носки тот уже распадался на части, так что держать его приходилось двумя руками, чтобы ничего не растерять по дороге. Так я дошла до перекрестка Хьюстон и Седьмой авеню. Уже издали я увидела полицейский кордон: два молодых человека и один постарше, все в форме. То был первый пост, который охраняли не военные, и я восприняла это как добрый знак.

— Ваши документы, пожалуйста, — сказал офицер постарше. Я достала свои водительские права и чековую книжку с манхэттенским адресом. Коп сравнил их и пожал плечами:

— Мы никого не пропускаем без соответствующих документов.

— Умоляю! Я недавно переехала, поэтому у меня до сих пор нет нью-йоркских прав! Вы можете обыскать меня! Вы можете раздеть и обыскать меня! Можете связать меня, как Ганнибала Лектора, можете надеть на меня смирительную рубашку, но только пропустите! Я хочу к своим кошкам!!! Пожалуйста, сэр, ну пожалуйста, пропустите меня!!!

Они переглянулись. Все-таки они были полицейские, а не солдаты, и, в отличие от солдат, были местными. Это был их город. Я тоже жила в их городе, и мне нужна была их помощь. Даже одного взгляда на меня было достаточно, чтобы понять — угрозы национальной безопасности я не представляю.

Но был и приказ.

— Пожалуйста! — продолжала упрашивать я. — У моих кошек уже несколько дней нет ни еды, ни воды! Они умрут, если я не спасу их! Пожалуйста, помогите мне! Мне нужна ваша помощь! Изо дня в день я хожу сюда со всеми вещами. Я готова ходить и дальше, но вот дождутся ли они? Пожалуйста, сэр, пропустите меня!

Я готова была всплакнуть ему в жилетку, чтобы вызвать хоть каплю сострадания — не было ничего, к чему бы я не была готова прибегнуть в тот момент, но, к своему удивлению и унижению, поняла, что плачу по-настоящему. Я всхлипывала, а трое полицейских в смущении переминались с ноги на ногу, ожидая, пока я успокоюсь. Наконец один из них, тот, что помоложе, заговорил с легким испанским акцентом:

— У нас тоже есть кошки. И моя жена от них без ума. Да она меня просто убьет, если узнает, что мы не пустили девушку к ее котам.

Я с надеждой подняла на них глаза. Все решится сейчас. Неужели в конце концов удалось?

— Вот фото моих кошек, — решилась я предъявить доказательства, которые у меня были. Одной рукой обхватив пакет, я стала рыться в сумочке, извлекая на свет фотографии. — Это Скарлетт, это Вашти… а это самый младший — Гомер.

С привычным полицейским прищуром они пригляделись к фотографиям.

— Что-то маленький подозрительно выглядит, вам не кажется? — спросил тот, что постарше.

— Он слепой, — добавила я последний аргумент. — С ним могло случиться все, что угодно — если из окон вылетели стекла, Гомер не увидит, что туда прыгать нельзя, а я живу на тридцать первом этаже. Он, должно быть, очень, очень напуган. Вы можете представить себе, каково это — даже не видеть, а только слышать, что происходит нечто ужасное, а он — всего лишь кот.

Офицер постарше тяжело вздохнул и посторонился:

— Проходите, пожалуйста.

— Спасибо вам! — В порыве благодарности я сжала его руку в своих ладонях. — Спасибо вам! Спасибо вам! — поблагодарила я каждого офицера по отдельности. Затем подтянула лямки на рюкзаке, перехватила поудобней пакет, смахнула слезы и ступила за кордон.

— Vaya con Dios, — сказал младший офицер, когда я проходила мимо. Ступайте с Богом.

На пути из Уэст-виллидж до финансового района я в основном старалась идти по проулкам — я не знала, не ждет ли меня впереди еще какой-нибудь патруль, который проверяет документы перед тем, как пропустить дальше.

Оказалось, можно было не волноваться. Я прошла более трех миль и не увидела ни одной живой души — ни человека, ни машины, ни даже птички на дереве. Казалось, наступил апокалипсис и я осталась единственным живым человеком на Манхэттене. Я никогда не слышала и уж тем более не видела, чтобы нью-йоркские улицы пустовали. Каким бы спокойным ни был район, даже ночью на улице всегда был кто-то кроме вас: женщина, выгуливающая собачку, мужчина, доставивший продукты в круглосуточный магазин на углу. Нельзя было удалиться от центра настолько, чтобы не слышать и не видеть машин, пусть даже проносящихся, как кометы, где-то вдали.

Сейчас же не было ничего, кроме тишины. Дыма и тишины.

Небо до сих пор скрывалось за серой пеленой, и чем больше я приближалась к «Ground Zero», тем сильнее она сгущалась. В какой-то момент у меня запершило в горле и стали слезиться глаза. Спина и руки ныли так, что, казалось, еще немного, и они бросят поклажу. Однажды я и впрямь споткнулась и уронила пакет на асфальт. Разнесенный эхом стук от падения был оглушительным, будто выстрел из пушки, и, пусть я понимала, откуда он, мои ноги подкосились от испуга. Тишина вокруг была такой странной, что неестественным казался любой звук, нарушавший ее.

Пепел лежал повсюду. И чем дальше на юг я пробиралась, тем толще и гуще был его слой. Еще недавно зеленые листья деревьев и кустарников, когда-то нарядные витрины бутиков и кафе — все было серо-белым. Манекены — и те! — были настолько укрыты пеплом, что праздничная одежда на них уже была не видна и они казались нелепыми гипсовыми статуями.

Прошел час или около того, когда до меня стали доноситься звуки: натужный хрип грузовиков, металлические голоса раций и мегафонов и лай полицейских собак. Фотографии разрушений я видела по телевидению и в газетах, но, глядя в телевизор, даже вообразить себе было невозможно, насколько они были велики. То были акры искореженного металла и вздыбленного бетона, над которыми все еще поднимался дым, а кое-где на поверхность прорывались пожары. Среди курганов из металла и бетона виднелись темные точки — черные от копоти и мокрые от пота спасатели все еще не оставляли надежды отыскать среди развалин тех, кто чудом остался в живых.

Долго вглядываться в эту картину я не стала — мне это казалось неуважением и к спасателям, и к тем, кто еще мог находиться под обломками. Я тоже спешила, потому что мне нужно было спасать тех, за кого я была в ответе.

Завернув за угол, я попала на свою улицу и почувствовала, как от волнения стали подрагивать мои колени. Что, если, как тот парень из подслушанной в ASPCA истории, я дойду до дома, а он окажется запертым и всеми покинутым? К моей несказанной радости, дверь была открыта, а внутри оказались Том, консьерж, и Кевин, менеджер. Я общалась с ними миллион раз, иногда официально, иногда по-дружески. Я была настолько рада их видеть, что уронила пакет на пол и бросилась их обнимать.

— Вы здесь! — ликовала я, побывав в их медвежьих объятиях. — Не могу поверить, что вы и впрямь здесь!

— А мы и не уходили, — сказал Кевин. Я знала, что у него большая семья: восемь детей, двенадцать собак и — бог знает сколько — кошек, и все они ждут его в Квинсе, до которого отсюда вовсе не рукой подать. — Если бы мы ушли, то, возможно, просто не смогли бы попасть назад.

— Ты даже не представляешь себе, насколько ты прав! — Улыбка никак не хотела покидать моего лица.

— До сих пор не работают телефоны, нет ни воды, ни электричества, — оповестил меня Кевин, — так что задерживаться здесь не советую. Зато уже через день-два обещают восстановить все как было — мы на одной линии со Товарно-Сырьевой биржей.

— А само здание? А окна?..

Кевин посветлел лицом. Он знал о Гомере, поскольку лично следил за установкой хитрых оконных защелок, которые не позволили бы маленькому слепому коту, даже при всем его желании, открыть их самостоятельно.

— Окна не пострадали — с Гомером и кошками все должно быть в порядке.

— Мы, собственно, как раз прочесываем здание в поисках оставшихся домашних питомцев, — добавил Том, показывая на клетки для животных всевозможных размеров, стоявшие по периметру вестибюля. Буквально в каждой кто-то уже сидел: где кошечка, где — собачка.

— Люди как-то просачиваются сквозь заграждение. Ну, вот я уже и тут. — Из накладного кармана рюкзака я достала фонарик и проверила, как он работает. — Просто покажите мне лестницу.

— Сама справишься? — спросил Том. — Вещей-то много…

— Справлюсь, — уверенно кивнула я. — Присматривайте за теми питомцами, кому еще придется ждать хозяев.

Лестница в моем доме была без окон и полностью забетонирована. В лестничной шахте без электричества было темно, как ночью. Единственный луч света бил из моего фонарика.

Мне так не терпелось добраться до своих кошек, что я стала ненавидеть себя за то, что не в силах подняться на тридцать первый этаж без передышки. Мои руки, бедра и спина онемели от того веса, что я на них взвалила. Уже через несколько пролетов пот катился с меня градом. На тринадцатом этаже я дышала настолько тяжело, что мне пришлось сесть на ступеньки, чтобы хоть как-то отдышаться. Мои хрипы гулким эхом отражались от цементных стен лестничной шахты. Я открыла бутылку с водой, которую сунул мне в руки Том, и сделала один глоток. Я знала, что если дать волю жажде, то потом мои мышцы сведет судорогой, и тогда подниматься вверх будет еще тяжелее.

Две минуты спустя я продолжила восхождение. Следующую остановку я сделала уже на двадцатом этаже, а затем — на двадцать восьмом. Дыхания не хватало, ноги налились и дрожали, но теперь оставалось всего три этажа — отдыхать больше не было смысла. Когда перед глазами проплыл знак «31», я вновь чуть не расплакалась, на сей раз — слезами благодарности: ну наконец-то мой этаж!

Из-за тяжелого пакета мои пальцы настолько онемели, что лишь с большим трудом я вставила ключи в замок собственной квартиры. Уже с порога я ожидала, что в нос мне ударит запах гари, и он-таки ударил, но куда сильнее был запах грязного кошачьего туалета, не чищенного с понедельника. Мое сердце заныло. Бедненькие, прожить в таких условиях целую неделю!

Я почти боялась заходить в квартиру, не зная, что меня там ждет, но уже беглый взгляд с порога показал, что ничего не сломано и лежит так, как я оставила перед уходом. Единственным отличием была вылизанная досуха плошка для воды и пустая миска для еды.

Скарлетт и Вашти с грустным видом лежали рядком на кровати и одновременно подняли головы, как только я вошла. Гомер стоял у окна, поджавшись всем телом, будто он почуял меня еще до того, как ключ коснулся замка. Его нос и уши подрагивали. Кто там? Кто это?

Я осторожно опустила пакет и рюкзак, боясь испугать своих кошек лишним шумом, и хрипло выдохнула:

— Киски, я дома.

Заслышав мой голос, Гомер ответил громким «мяу» и рванул ко мне через всю комнату, в два прыжка покрыв расстояние, разделявшее нас. Он с такой силой толкнул меня в грудь, что чуть не свалил с ног. Я присела, чтобы не упасть, и Гомер еще сильнее прижался ко мне.

— Гомерчик мой, — только и сказала я.

Услышав свое имя, кот с силой потерся мордочкой о мою щеку и протяжно заурчал. Я вспомнила, что он урчал так, когда впервые понял, что я буду рядом всякий раз, когда он проснется.

— Прости, малыш, — сказала я. Слезы, которые Гомер не мог увидеть, похоже, слышны были в моем голосе. — Прости, что так долго…

Вашти подходила почти застенчиво — будто, уважая радость Гомера, не хотела вмешиваться. Она поставила передние лапки мне на ногу и нежно-нежно заворковала — я взяла на руки и ее. В сторонке оставалась лишь Скарлетт. Она окинула меня взглядом из-под полуопущенных век, а затем — отвернулась. «Вы только поглядите, кто наконец соизволил заявиться домой». Но минуту спустя смилостивилась и она. «Наверное, ты пришла, как только смогла». Скарлетт тоже взобралась ко мне на колени, наверное, впервые в своей жизни не расталкивая остальных.

— Я никогда больше не оставлю вас надолго, — сказала я кошкам. — Я никогда-никогда не позволю, чтобы с вами случилось что-то плохое; что бы ни произошло, я вас не оставлю.

Я держала Гомера перед собой, словно хотела, чтобы он понял смысл моих слов, пусть даже ему это было и не дано — или, скажем, не вполне дано. Я была уверена, что он меня понял. Не знаю, каким образом, но он всегда меня понимал.

— Я обещаю, — сказала я. — Я вам обещаю.

На следующее утро, уже из Филадельфии, я отправила нашей «кошачьей сиделке», Гаррету, чек, эквивалентный неделе «петситтинга». Еще один чек я отправила в ASPCA.