Глава 15

Глава 15

Для моих родителей занятия по дрессировке и вождению были священнодействием. Я унаследовала их веру. Теперь мое священное время — вечер четверга, а мой храм — арсенал на Конкорд-авеню, неподалеку от транспортного кольца Фреш-Понд. Там находится Кембриджский клуб собаководства. Наше святилище представляет собой огромный, довольно обшарпанный зал с неровным паркетным полом, где церковными скамьями служат ряды изрезанных перочинным ножом деревянных скамеек. Но дело не в помещении. Здесь мы собираемся не по двое или по трое, а компаниями куда более многолюдными, и это самое главное.

В качестве урока на тот вечер мое священное животное и я выбрали первый параграф двадцать пятого раздела Инструкций по курсу общей дрессировки Американского клуба собаководства. Под заголовком «Непослушание» «за своевольное поведение собаки», включая «убегание от вожатого», двадцать пятым разделом Инструкций предусматривается наказание в зависимости от серьезности проступка. Согласно моей интерпретации этого текста, удирание с ринга было менее серьезным проступком, чем нанесение травм судье (покусы и пр.), но все же достаточно серьезным и заслуживало наказания: пятнадцать минут хождения на поводке и столько же без поводка под лай, повизгиванья и возню, несущиеся с того конца зала, где занималась группа начинающих. Потом, к великой радости моего пушистого грешника, мы продолжили занятия. Занятие в классе дрессировки — это присутствие других собак, а там, где собаки, жди развлечений и волнующих встреч. Того и гляди, что где-то рядом под аккомпанемент глухого рычания и зубовного скрежета вспыхнет перепалка. И если унылый болван на человеческом конце поводка не позволит тебе оказаться в самой гуще сражения, ты все равно испытаешь сильные ощущения, не говоря уже о том, что всегда приятно слышать похвалу в свой адрес и порицания в адрес соседей.

В тот вечер надеждам Рауди не суждено было осуществиться, поскольку Винс, наш главный дрессировщик, почти всегда предотвращает драки, едва услышав первый рык. Кроме того, Рауди отлично понимал, что впал в немилость, и был исполнен решимости вернуть себе утраченное расположение. Когда я давала ему команду «к ноге», он подпрыгивал, обегал вокруг моих ног и усаживался слева от меня, ставя передние лапы вровень с моими туфлями. Всякий раз, подбегая на мой зов, он самодовольно улыбался. «Раздел двадцать пятый? Я? Виновен в непослушании? — говорил его взгляд. — Здесь, должно быть, ошибка. Это какая-то другая собака».

— Посадить собак, — приказал нам Винс.

Мы выстроились шеренгой вдоль стены. Собаки сидели рядом. Те из нас, кто выставляет своих собак, отстегнули поводки и бросили их на пол позади них.

— Оставить собак, — распорядился Винс, и мы все как один вытянули перед их носами руки ладонью вниз, сказали «место!» и ушли.

Сука-метиска Рона Кафлина находилась рядом с Рауди, поэтому у противоположной стены зала я оказалась в компании Рона. Когда на занятиях во время длительной посадки или укладки вы оставляете собаку одну, то чисто теоретически должны стоять спокойно и не разговаривать. Но, повторяю, чисто теоретически. В тот вечер мы обсуждали предстоящее собрание у Мими. Людей, богатством не обремененных, всегда интересуют те, кто им обладает.

— Ты завтра идешь к ней? — спросил меня Рон.

— Да. А ты?

— Разве такое пропустишь. Ты у нее бывала?

— Нет. Только снаружи, во дворе. А ты внутрь заходил?

— Да. Как по-твоему, сколько у нее комнат?

— Не знаю. Может быть, тридцать?

— Неплохо, — сказал он. — Тридцать три, считая ванные.

Я всегда думала, что при подсчете комнат в доме ванные в расчет не берутся, но, видимо, водопроводчики придерживаются на сей предмет другого мнения.

— Ты считал?

— Нет. Я спросил.

— Устанавливал золотые краны или что-нибудь еще?

— Нет, ничего такого. Один раз был обыкновенный засор, а в другой — протекала труба.

— Небось там как в сказке?

— Совсем не то, что ты думаешь, — сказал Рон. — То есть там хорошо, красиво, но…

Винс прервал наш разговор:

— Вожатым вернуться к собакам.

Во время длительной укладки мы продолжили с того места, где остановились.

— А я думала, у нее не дом, а фантастика.

— На этот счет у меня есть теория, — сказал он. — Она для этого слишком богата. На кого ей производить впечатление? Понимаешь, что я имею в виду?

— Догадываюсь. К тому же если у вас тридцать три комнаты на одного человека?… Что уж тут говорить!

— На троих, — поправил меня Рон, — если считать горничную и этого… как его… У него свое жилье. В цокольном этаже.

— Реджи, — сказала я.

— Но это и впрямь смешно. Похоже, у нее есть кое-что из того, о чем ты говорила. Взять, к примеру, кухню. Там четыре мойки — уж я-то их немало повидал, — целых четыре. Можешь мне поверить.

— Я верю.

— Раз посмотришь, и сразу видно, что все из Западной Германии. А краны… да там в одной штуке только материала на тысячу долларов. И тут же всякая ерунда. И вот уж не поверишь, в комнате, где протекала труба, сотня удочек для ловли на муху, и половина из них настоящая дешевка. Как-то странно.

— Должно быть, это удочки ее мужа, — сказала я. — Он рыбачил и вязал мух. Во всяком случае, я догадываюсь, о чем ты говоришь. И собаки из той же серии. Ты их видел? У нее два действительно красивых пойнтера. Один выставочный, со вторым ее муж охотился. Ну а третья — так посмотреть не на что, просто калека.

— Вернуться к собакам, — объявил Винс.

— До завтра, — сказал Рон.

Когда Рауди наконец облюбовал место и поднял лапу на углу Конкорд-авеню и Эпплтон, было уже половина одиннадцатого. На подъездной дороге к моему дому Шейн выходил из своей легковой машины, если только это слово применимо к «мерседесу». Помыть мой «бронко» стоит столько же, сколько помыть грузовик, так что, может быть, он тоже не легковая машина, но все-таки это, несомненно, «форд», а не «мерседес». Я выбрала ее для двух своих собак, которых тогда держала — Винни и Дэнни, — и на всякий случай мне было нужно место еще и для третьей. Никогда не знаешь, что может случиться. Но вместимость — это еще не все. Приходилось учитывать снег и лед. Дело в том, что Дэнни страдал артритом, а Винни была уже немолода, и мне было необходимо иметь машину достаточно сильную — такую, которой нипочем снег и лед, чтобы им не пришлось много ходить (я говорю про Кембридж — в Аулз-Хед дороги распахивают). К тому же у «бронко», как ни странно, гораздо больше сходства с Рауди, чем с Винни и Дэнни. Люди далеко не всегда похожи на своих собак, но у их собак и машин всегда есть сходство. Рассудительный владелец трех догов, разумеется, не рассчитывает, что они поместятся в «корвете», а хозяину йоркширского терьера ни к чему фургон внушительных размеров. Однако и это еще не все. Откуда я могла знать, покупая «бронко», что Рауди окажется у меня? Явно некая таинственная сила заставила меня выбрать именно «бронко» — машину, специально предназначенную для того, чтобы ездить по снегу и льду. С тех пор как у меня появился Рауди, я всегда была довольна и им, и «бронко», и этим новым проявлением единства собачьей внешности и сути в нашем подчас непредсказуемом мире.

Еще до появления Шейна с его «мерседесом» и до того четверга я вдруг обратила внимание на то, как я выгляжу в своей собачьей одежде. Когда-то мои джинсы имели вполне приличный вид, но ничто не вечно, и теперь они порваны на коленях. Мою новую красную футболку с картинкой, очень похожей на физиономию Рауди, и надписью: «Сильна, как маламут» — полностью скрывало темно-синее непромокаемое пончо, которое лет десять назад имело вполне приличный вид. Правда, потом Винни — тогда еще совсем щенок — обгрызла с него бахрому, а Рауди случайно проделал в нем дыру, подпрыгнув за теннисным мячом, который я держала в руке. К тому же дрессировка маламута не такая уж легкая работа, а испарина на лбу никак не украшает волосы.

Так мы и столкнулись: я со своей ручной тележкой, в одежде, скроенной собаками, с прической от Кембриджского клуба дрессировки — и Шейн, выходивший из «мерседеса» цвета ирландского сеттера, в плотном английском полупальто и с белокурыми волосами, сверкавшими в свете, лившемся из задней двери моего дома.

— Холли? Что вы здесь делаете так поздно?

— Занималась с собакой, — ответила я и подумала, не предложить ли ему зайти, но у меня на кухне очень яркий свет, а на пончо еще не были отстираны пятна, оставшиеся с тех пор, когда Сэсс, одна из моих сук, кормила на нем своих щенков. — А вы?

— Задержался на работе.

— Издать или погибнуть?

В Кембридже считается хорошим тоном думать, что люди работают за должность, а не за деньги.

— Нечто в этом роде. Вы заняты завтра вечером?

— Да, — сказала я. — Как-нибудь в другой раз?

— Конечно, — сказал он. — Впереди у нас масса времени.

В моем автоответчике было два сообщения. Первое от Стива Делани, ДВУ (Делани ветеринар-убийца). Он настаивал, что нам надо поговорить.

— Конечно, — сказала я Рауди, — нам надо поговорить. Нам надо вернуться все к тому же старому разговору. Но сделать это должен он. Это его работа, верно?

Я провела рукой по горлу Рауди и осторожно погрузила пальцы в густой мех. Наружная шерсть лайки служит для защиты, поэтому она достаточно жесткая, но если запустить пальцы поглубже, то доберешься до мягкого подшерстка. Маламут — это волк в овечьей шкуре.

— Верно? — повторила я. — Ведь кошки и собаки не единственные его пациенты, разве не так? Считается, что он должен думать и об их хозяевах. Я имею в виду, что он должен работать для всех, как по-твоему? Но ему ведь с этим не справиться? Это просто невозможно.

Второе сообщение было от отца. У Милли наконец-то начались роды. Когда я набрала его номер, он даже снял трубку. Естественно, в сарай был протянут провод.

— Еще нет, — сказал Бак. — Но она держится молодцом. Ты бы ею гордилась.

— Я уже горжусь.

— Мы слушаем «Милую Клементину». При родах сукам помогать не надо. Лучше всего просто не вмешиваться. Бак это отлично понимает, но ему необходимо сознавать, что он приносит им облегчение своим присутствием и тем, как приветствует появление на свет их отпрысков. Узнав о том, что ваш отец поет «Клементину» ощенившейся суке волчьих кровей, вы скорее всего подумаете, что он тронулся рассудком, но когда мой отец начинает осуществлять на практике акушерско-музыкальные методы Ламеза, то это явный признак того, что он входит в норму.

— Мне очень жаль, — сказала я, — но про Клайда нет никаких новостей. Я делаю все, что могу. — Как ни тяжело мне было подвергать опасности его вновь обретенное душевное здоровье, упоминая Клайда, но я не могла поступить иначе. — Прошло только четыре дня. Я продолжаю поиски, и мне помогают разные люди.

— Люди, — проговорил он с отвращением. — Чего еще ты от меня хочешь? Я делаю все, что в моих силах, и мне помогает один парень. Я обратилась во все газеты, повсюду развесила объявления. Обошла все приюты. Все знают, что он пропал. Как только он обнаружится, я узнаю об этом через несколько секунд. К тому же мне известно, что у Остина Квигли его нет, я туда заходила. Если бы он был где-то поблизости, то я бы услышала, как он воет. У Остина его нет.

— Но у кого-то есть? — сказал Бак. — Какой-то ублюдок держит его у себя.

— Может, ты и прав. Я этим занимаюсь.

— У щенков должно быть двое родителей. Отцовство длится добрых три-четыре года.

— Мне это известно, — сказала я. — Ты же знаешь, что я читала Л. Дэвида Меча, да и Мэта Джерсона тоже. И к тому же слышала твои разговоры на эту тему. Я его найду.

— В воскресенье Регина возвращается. Я приеду.

— Конечно, — сказала я. — Погладь за меня Милли и спой ей моим голосом куплет из «Клементины».