Глава 13

Глава 13

Это было во вторник. В среду утром мне позвонила Либби Ноулз и сказала, что Реджи изо всех сил ищет Клайда, но пока безуспешно. Еще она спросила, не хочу ли я купить новый принтер.

— Мой так себе, но пока работает, — сказала я. — А какой?

— Считается, что хороший.

— Что это значит? Лазерный?

— Да.

— Сколько стоит?

— Дешево.

— Насколько дешево?

— Четыреста долларов.

— Подержанный?

— Практически новый.

Цена была не просто низкой. Она была очень низкой.

— С каких пор ты торгуешь принтерами? — спросила я.

— Это не я. Просто услышала и подумала о тебе. Я знаю, что ты пользуешься компьютером.

— Каждый день. (Кроме нескольких последних.) Где ты о нем услышала?

— Мне кое-кто сказал. Если он тебя не интересует, забудь об этом. Я хотела оказать тебе услугу.

— Спасибо. Я подумаю.

— Послушай, а ты не могла бы оказать мне одну услугу?

— Конечно. Какую?

— Не могла бы ты спросить этого — как его? — полицейского, который живет с тобой по соседству, про мои ножницы?

— Кевина. Думаю, могла бы. Либби, ты уверена, что действительно хочешь получить их обратно? Зачем они тебе нужны?

— Они мои, — сказала она. — Они ведь должны их когда-нибудь вернуть?

Я чуть было не напомнила ей, что в разговоре с Де Франко она даже не упомянула про них. Кажется, одна я сказала ему, что ножницы принадлежат ей, а вовсе не она, но ей это, наверное, не понравилось бы.

— Не знаю, — сказала я. — Вероятно, не так скоро. Это улика. Послушай, а ты хорошо знаешь мужа Сиси? Остина?

— Немного.

— По выставкам?

— И по аптеке. Я иногда туда заходила.

— Знаешь, что он сделал? Я с трудом в это верю. Он усыпил одну из своих собак.

— Макса?

— Нет. Суку, Леди. Говорит, что она его укусила.

— Чушь.

— Может быть, она его слегка тяпнула, — сказала я.

— Даже если так, как он мог такое сделать?

— Не знаю. Он сам мне признался. Я не знала, что сказать. Можно же было что-нибудь придумать!

— Просто не верится, — сказала Либби. — Он всегда поражал меня своей безликостью. Мне было по-своему жаль его. Знаешь, одно время мне даже казалось, что Сиси довела его до ручки. Понимаешь, что я имею в виду?

— Да, — ответила я. Мне тоже приходила в голову такая мысль.

— Но Леди? Леди никогда не причиняла ему хлопот. Знаешь, одного я не выношу. Ну не любят люди эту собаку или берут другую, которая им больше по душе, и в пятидесяти случаях из ста они даже не пытаются кому-нибудь ее отдать.

— Да, знаю.

— Да и многие заводчики ничуть не лучше.

— Думаю, это не совсем так.

— Нет, так. Просто они об этом не говорят. Они считают, что если собака не годится для выставки, то она вообще ни на что не годится, и не желают тратиться на ее кормежку и счета от ветеринаров. И это вовсе не зависит от того, есть у них деньги или нет. Если хочешь знать мое мнение, так они просто ленятся. Посмотрят на щенка, заметят в нем какой-нибудь пустячный недостаток — и все тут. Они что, пытаются его пристроить? Куда там. Они просто не поднимут малыша на ноги. Так ведь?

— Иногда.

— И не говори мне, что ваши лаечники так не поступают.

— Знаешь, Либби, если ты имеешь в виду Дженет Свизер, то ты ошибаешься. (Дженет — заводчица Рауди.)

— Да нет, — сказала Либби. — О Дженет я не говорю.

— Если ты имеешь в виду Фейс Барлоу, — продолжала я, — то я этому не верю.

Я действительно не верила. То, что Либби говорила про Фейс, было неправдой, но вот вам прекрасная иллюстрация того, как рассуждают собачники.

По Либби, нельзя винить Остина Квигли за то, что он избавился от несносной жены, но тому же Остину Квигли нельзя простить того, что он усыпил собаку. Не удивляйтесь. Это сказала не я, а она. Какой бы ни была жена, никто не имеет права ее убивать. Отлично. Ну а Леди? Чтобы избавиться от собаки, достаточно заплатить деньги и подписать бумагу: мол, понимаю, что умерщвление не имеет обратного хода. Смешно? Нелепо? Но так оно и есть. Я подписывала такие бумаги: Одну для Винни, в тот день, когда познакомилась со Стивом Делани. Мне тогда же следовало понять, что смерть его специальность. Но я не жалею, что сделала это для Винни. Я сделала то, чего хотела бы от своего друга по отношению к себе самой. Мне ужасно жаль, что у нее был рак. Мне страшно жаль, что она умерла. Но я не жалею, что избавила ее от боли и лишних страданий.

Винни была старая. Собака Джерсонов была еще молода, но очень больна, а я тогда им даже не позвонила. Я и впрямь была плохим другом. Не только в том, что касалось их собаки, но и в том, что касалось их ребенка. Но я обещала Баку спросить Мэта Джерсона про Клайда, ведь эксперт по волкам мог случайно услышать про убежавшего волка.

Поскольку Мэт и Марти были очень похожи друг на друга, то и младенец их пошел не из рода, а в род и получился крепышом с курчавыми каштановыми волосами. У него было одно из тех имен, которые начинаются на «дж»: Джейсон, Джошуа, Джастин или что-то такое. Ему понравился несколько запоздалый подарок, который я принесла, — чем-то набитая игрушечная лайка. В магазине был такой же волк, но, зная Мэта, я решила, что у малыша их уже более чем достаточно. И оказалась права. Когда вскоре после моего прихода малыша уложили в кровать, на полке в детской я увидела с дюжину игрушечных волков, но остереглась восхищаться ими, дабы Мэт и Марти не подумали, что они понравились мне больше, чем Джейсон, или как его там.

Если вы смотрите телевизор, то, наверное, представляете себе жилище профессора в виде большого дома в викторианском стиле, заполненного громоздкими креслами, сверкающими столами, хрусталем, коврами, где знаменитый ученый сидит за необъятных размеров дубовым письменным столом. К великому несчастью для Мэта, он человек самый что ни на есть реальный, а вовсе не телевизионный профессор, а его жена Марти пишет романы, то есть серьезные книги про людей, и поскольку она, не в пример мне, писатель настоящий, то и зарабатывает гораздо меньше моего. В Кембридже у них такой же каркасный дом, как и у меня. Но в нем только две квартиры. Та, в которой они живут (разумеется, она выкрашена в белый цвет), не имеет даже камина, и вся ее обстановка состоит из канцелярских стульев и столов, сооруженных из положенных на козлы дверей. Столы действительно сверкают, но лишь потому, что покрыты пластиком. При всем том их жилище не назовешь пустым. Куда ни глянешь, всюду полки с тысячами книг и журналов, стопки брошюр и оттисков, горы самых разнообразных вещей, по случаю приобретенных Джерсонами. На кухне полки с соковыжималками, кофемолками, кофеварками, электротерками и кухонными комбайнами, использование которых до сих пор является для хозяев тайной за семью печатями. Вместо картин по стенам развешены фотографии, плакаты с изображением волков и несколько убранных под стекло наживок из лески, которые Мэт вяжет в часы досуга. Мэт не охотится, но во всем остальном он, как говорит Бак, для профессора Гарварда малый вполне нормальный. Вязание наживок — подлинное искусство (я вовсе не шучу), и Мэт здесь настоящий художник. Замысловатое сочетание перьев, кусочков блестящей ткани, разноцветных лоскутков и ниток — все это есть чрезвычайно высокая форма творческого самовыражения. Не в первый раз я с удовольствием рассматривала его образцы, собранные под стеклом.

— Старые знакомые, — сказала я. — Даже я их знаю. Это Джок Шотландец, а это Серебряный Доктор.

— Я потрясен, — шутливо заметил Мэт.

— А этот пушистый?

— Петушиный Гребень, — сказал Мэт. — Но его сделал не я. Работа Эда Николза.

— В самом деле? Я не знала, что ты был с ним знаком. На днях я виделась с его женой или, вернее, вдовой. Так ты его знал?

— Да, — ответил Мэт.

— Кембридж, — улыбнулась Марти.

— Мы частенько рыбачили на Деннисе, — сказал Мэт.

— Да? Шейн тоже там рыбачил, — сказала я. — Думаю, и сейчас рыбачит. Так это Эд Николз сам связал?

— Да, — сказал Мэт. — Разве кто-нибудь так сработает?

— Откуда мне знать? Я подумала, что, может быть, он кому-то это заказал. Или где-то купил.

— Ни в коем случае, — возразил Мэт. — Эд сам его связал. Для нас это дело привычное. Ну, так что слышно?

После краткого обмена новостями, я перевела разговор на Клайда.

— Твой отец и слышать про это не хочет, — сказал Мэт, — но я убежден, что его скрещивания ни к чему хорошему не приведут. Это ошибка. Я говорил об этом в печати.

— Я с тобой согласна, — сказала я. — Сейчас у меня маламут. По-моему, это идеальная волчья собака.

Мы заговорили про маламутов, и я спросила, не собираются ли Джерсоны брать новую собаку. Они решили подождать, пока подрастет как-Его-Там.

— Ограда и собачья конура на месте, — сказала Марти. — Где-то в скорости. Мы об этом думаем.

— Кого вы хотите взять? — спросила я. — Снова овчарку?

— Мы подумываем о золотистом ретривере, — сказал Мэт. — Или о сеттере.

— Вы видели сеттера Шейна? — Меня так и подмывало произнести его имя. Увлечение невозможно хранить в тайне. — У него прекрасная сука-ирландка, — продолжала я, — действительно прекрасная и очень ласковая. Как раз то, что надо для детей. Не знаю, где он ее взял.

Джерсоны обменялись многозначительными взглядами, но ни он, ни она не произнесли ни слова.

— Я могла бы спросить у него.

— Ты с ним часто видишься? — спросил Мэт.

— Не очень. Иногда. Он мой квартирант. Живет на третьем этаже.

— И давно? — спросил Мэт.

— Нет. Совсем недавно въехал. Винди, его сеттер, очень красива. Вам бы она понравилась. Да ты сам можешь его спросить. Вы ведь работаете на одном факультете. Вы там видитесь?

— Изредка, — сказал Мэт. — Он работает еще и в частном секторе.

Частный сектор. Так вот в чем дело. С точки зрения Мэта, Шейн продался промышленности, и, чем бы он ни занимался, его работа имеет прикладной, а не теоретический характер, что в Кембридже считается прибыльным, но не престижным. А я-то удивлялась, откуда у Шейна деньги на квартиру, одежду, мебель и старинные рыболовные снасти, которыми так восхищался Бак. Теперь я все поняла. Но даром ему это не прошло. Подержанные и самодельные вещи Мэта и Марти, их горы книг в бумажных обложках, допотопная «вольво», которая не всегда заводится под дождем? В Кембридже это более престижно, чем тридцатикомнатный дом Мими Николз. И у Мэта только что приняли книгу в издательстве Гарвардского университета. А в Кембридже это означает, что он перещеголял всех, кроме тех, кто сам печатался в этом издательстве, ну а тех, разумеется, перещеголяли те, кто печатался в Оксфорде. Бедный Шейн. У него хватило дерзости работать не просто за деньги, но за большие деньги.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.