8 августа 1963 года

8 августа 1963 года

Поезд мчал меня в Лондон, и я начинал все больше радоваться предстоящей поездке. Конечно, жаль, что не морем, и из-за трех суток не стоит заводить, дневника. Запишу все потом. Однако летать мне нравится, и будет интересно понаблюдать, как переносят полет коровы. По дороге в Клайпеду я узнал очень много о том, как ведут себя животные во время морских перевозок, а теперь выясню, как чувствуют себя коровы на борту грузового самолета. Тут меня неприятно кольнуло: мне вспомнилась история о ветеринаре, который летел в Америку со скаковыми лошадьми, а одна вдруг обезумела и копытом пробила дыру в фюзеляже… Да что это я! Никакая джерсейская корова на такое не способна.

Утешала меня и мысль, что на этот раз я захватил с собой фотоаппарат. Ах, какие снимки привезу я домой!

Мистер Костейн был весьма мил и любезен. В Гатуик мы приехали поездом, и в нескольких сотнях шагов от себя я увидел на летном поле свой самолет. Сверкающий на солнце, красно-бело-серебристый, он выглядел великолепно.

— Черт! Какой же он огромный! — ахнул я.

Мистер Костейн кивнул.

— Да. Это ведь "глобмастер", и, насколько мне известно, в настоящее время он самый большой самолет в мире.

Не знаю, так ли это, но, во всяком случае, "глобмастер", по мере приближения к нему, становился все больше и все менее великолепным. При ближайшем рассмотрении краска отнюдь не сияла свежестью, и вообще от могучей машины, казалось, исходило ощущение какого-то одряхления. Возможно, потому, что гигантские шины были изношены до гладкости, а кое-где и протерты. Короче говоря, попробуй кто-нибудь прокатиться на автомобиле с такими протекторами, у него мигом отберут права, не говоря уж о штрафе.

Моторов с пропеллерами было четыре, а по фюзеляжу тянулись огромные красные буквы, слагаясь в название "Геракл".

Я забрался внутрь и ощущение дряхлости, долгой, трудно прожитой жизни стало еще сильней. Черная краска на приборной доске заметно облезла, и там, и на рычагах управления, поблескивал металл, словно в прорехах рубища. Из-под кожи сидений выпирали пружины, а за занавеской пряталась сантехника самого примитивного типа. Да, это был глубокий старик.

Я с некоторым удивлением оглядел огромное пустое брюхо машины, и тут в двери возникла голова мистера Костейна.

— Колоссально, а? Начинал он в войну как транспортный самолет.

Я молча кивнул. Давненько это было.

Мы вместе направились к зданию аэровокзала и в ожидании прибытия коров выпили по чашке чая с бутербродами. Я узнал, что везем мы сорок племенных коров и телок. Тем временем стрелки приблизились к половине седьмого. Каким образом их сумеют погрузить до восьми?

Наконец, на летное поле, громыхая, выехали два тяжелых скотовоза. Мы поспешили им навстречу, и я с большим облегчением увидел двух джерсийских фермеров, которые должны были сопровождать живой груз до места назначения. Меня познакомили с ними перед погрузкой. Оба темноволосые, с медлительной речью однако мало похожей на манеру говорить моих йоркширских клиентов Ноэль, улыбчивый человек тридцати с небольшим, располагал к себе с первого взгляда. Джо, лет на десять старше его, держался достаточно приветливо, но казался внутренне очень жестким человеком. Нет, он мне понравился, но я решил, что с дураками он не церемонится.

Скоро мне стало ясно, что они оба прекрасно знают свое дело.

Карл, щуплый датчанин, член экипажа, управлял электрическим подъемником с решеткой из труб. Джо и Ноэль вели коров по пандусу в подъемник, и, когда он наполнялся, рогатые пассажирки возносились в брюхо самолета. Там их ставили рядами по шесть, мордами вперед, а между шестерками опускали металлические перекладины.

Эти фермеры знали, как обращаться со скотом. Ни криков, ни ударов палками, а только ласковое подталкивание, похлопывание, мягкие ободряющие слова. Но правда, грузили-то они животных с идеальным характером. Сколько раз мне доводилось повторять, как жаль, что не все коровы — джерсейки! Эта же мысль посетила меня и теперь.

Редко приходится видеть вместе столько красавиц. Почти все — телки, с небольшим вкраплением молодых коров, все тонкокостные, грациозные. Послушно занимая свои места в грузовом отсеке, они смотрели на нас с кротким интересом в больших томных глазах.

Был жаркий, душный лондонский вечер, у Джо и Ноэля по лицам струился пот. Но, как и моим йоркширским фермерам, тяжелый труд был им привычен: закатав рукава по самые загорелые плечи, они вели и вели коров, даже не помышляя о передышке.

Погружено было заметно больше половины коров, когда к самолету подошли остальные члены экипажа. Сухопарый капитан Берч, пожимая мне руку, смотрел на меня сверху вниз — таким он оказался высоким. Черная с сединой борода, хмурое сосредоточенное лицо — от этого человека исходило ощущение силы и уверенности в себе. Эд, второй пилот, он же штурман, и Дейв, механик, забросили свои сумки в рубку, весело улыбаясь. Обоим было лет по двадцать пять. Темная строгая форма сразу выдавала в капитане англичанина, но молодые люди оказались американцами, и их одежда меня поразила — белые свободного покроя пиджаки, брюки из тонкой материи вкупе со сдвинутыми на ухо фуражками придавали им весьма лихой вид.

Как я и предвидел, в восемь мы не вылетели. Подъемник в последний раз опустел, и фермеры закрепили последнюю перекладину почти в одиннадцать. Грузовой отсек теперь являл любопытное зрелище: сорок коров мирно стоят рядами почти по брюхо в соломе, перед каждой лежит охапка сена, светло-рыжие спины в электрическом свете сливаются в одну золотистую, словно подернутую рябью поверхность. Но жарко в узком замкнутом пространстве было до невыносимости, и мне оставалось только робко надеяться, что во время полета отсек как-то вентилируется.

Подошел попрощаться мистер Костейн. Он очень долго обсуждал с капитаном какие-то финансовые вопросы, связанные со стоимостью перевозки (если не сказать, отчаянно торговался), из чего я заключил, что либо "Геракл" — собственность капитана, либо капитан — глава фирмы, которой принадлежит самолет. Наконец, они обо всем договорились, и мистер Костейн крепко пожал мне руку.

— Доброго пути, мистер Хэрриот, — сказал он. — Заправитесь горючим в Риме, а в Стамбуле будете рано утром. Уверен, Стамбул вас очарует. Всего хорошего.

Представив себе, как тяжелогруженая громадина приземляется где-то на своих лысых шинах, я вздрогнул, но тут же отогнал от себя эту мысль и опустился рядом с Джо и Ноэлем на продавленное сиденье.

Мы ждали, ждали, ждали, а в рубке тянулась какая-то бесконечная дискуссия. Сразу стало ясно, что человеческий элемент внутри самолета распадается на две части — экипаж и фермеров с ветеринаром. На нас троих никто не обращал ни малейшего внимания, если не считать сопровождаемого суровым взглядом строгого предупреждения, которое нам сделал капитан:

— Вы будете как следует следить за коровами? Они стоят больших денег, и отвечаю за них я. Надеюсь, вы с них глаз не спустите?

— Разумеется, — ответил я. — Для этого мы и летим с ними.

Голос мой звучал твердо, но я понятия не имел, как поведут себя коровы, когда поглотившее их чудовище с ревом оторвется от земли. Если они в панике начнут метаться и переломают себе ноги, мне останется только достать пистолет и избавить их от лишних мучений. Но капитана это вряд ли особенно обрадует.

Скрашивая томительное ожидание, мы втроем переговаривались между собой. Джо и Ноэль рассказывали мне про всякие свои неприятности, а я описывал им жизнь йоркширского ветеринара. Затем около часа ночи, к нашему большому облегчению, закашляли, разогреваясь, моторы, и "Геракл" вырулил на взлетную полосу.

Настала роковая минута, и я, повернувшись, уставился на сорок гладких спин. Моторы взвыли, огромная машина, содрогаясь и подпрыгивая, ринулась вперед. Последний толчок — и ощущение, что мы возносимся все выше, выше…

Коровы только чуть покачивались и смотрели на меня с безмятежным спокойствием. Некоторые, пока мы поднимались в ночное небо, с аппетитом пережевывали сено.

Слава богу! Ну просто природные летчицы. Я со вздохом облегчения откинулся на спинку и увидел, что Карл, Дейв и Эд изо всей мочи тянут какую-то канатную петлю. Выяснилось, что огромное шасси не до конца вошло внутрь. Несколько секунд спустя их дружные усилия были вознаграждены, и они невозмутимо вернулись на свои места, словно убирать шасси вручную было для них делом привычным. От нечего делать я прикинул, сколько еще механизмов в этом самолете могут работать плохо или вовсе не работать.

Радовало меня одно: чем выше мы поднимались, тем прохладней становилось в отсеке, и опасность погибнуть от жары полностью миновала.

День для Джо, Ноэля и меня выдался долгий. Встали мы ни свет ни заря, и теперь погрузились в чуткую дремоту, то и дело вздрагивая и поглядывая на наших подопечных. Затем я разом очнулся: мы шли на посадку. Я не спускал глаз с коров все время, пока мы, громыхая, прыгали по взлетной полосе, однако они и это приняли с прежним тихим достоинством.

Но вот "Геракл" замер, и я увидел пылающую неоновую надпись: "Мюнхен".

— Заправляемся, — буркнул Карл.

Мистер Костейн предупредил меня о заправке в пути. Но в Риме. А это оказался Мюнхен. И вновь во мне пробудилось грызущее сомнение. Ни единый пункт блистательной программы, которую набросал Джон Крукс, пока еще не осуществился.

Впрочем, приземлились мы на своих лысых шинах вполне благополучно, как затем и взлетели, хотя Карлу с Дейвом снова пришлось поднапрячься, втягивая шасси.

Около пяти утра мы трое, совсем истомившись, думали только о том, как бы поразмять затекшее тело. Первым не выдержал Джо. Он встал, поманил нас за собой и пробрался мимо коров в хвост, где вольготно растянулся на большой куче сена. Мы благодарно последовали его примеру.

Опять-таки это сено не слишком напоминало мягкое ложе в роскошной каюте моего друга Джона Крукса во время вояжа по Средиземному морю. Но мне оно показалось куда великолепнее. Я сомкнул веки и погрузился в сладкую пучину сна. Конечно, долг и капитан требовали, чтобы я неусыпно стерег дорогостоящий груз, но глаза у меня неумолимо слипались. К тому же, хотя я летел где-то высоко в ночном мраке над Югославией, запахи и звуки вокруг были такими привычными, как если бы я не покидал Дарроуби: благоухание сена, сладкое дыхание коров, их покряхтывание, чавканье десятков медленно жующих челюстей. Все это, такое знакомое, такое родное, убаюкало меня в одну секунду.

Когда я снова открыл глаза, отсек заливал яркий солнечный свет. Я взглянул на свои часы. Семь! Оба фермера неподвижно покоились на сене. Вскочив на ноги, я с тревогой оглядел ряды коров. Уф-ф! Можно было подумать, что они у себя в родном коровнике на Джерси. Одни спокойно лежали на соломе, другие столь же спокойно стояли и жевали свою жвачку. Удивительно мирная сцена!

Однако в рубке разворачивались какие-то далеко не мирные события. Поглядев туда поверх коровьих спин, я обнаружил, что члены экипажа словно охвачены лихорадкой: они метались из стороны в сторону, выглядывали в правые иллюминаторы, передвигали невидимые мне рычаги и ручки.

Я пробрался вперед вдоль перекладин и выглянул в иллюминатор. Ближний ко мне правый мотор не работал. Четыре лопасти пропеллера застыли в неподвижности, а изнутри мотора, ввинчиваясь в незапятнанную голубизну небес, била черная струя, растекалась струйками по крылу, заляпывала стекло иллюминатора. Никто не оглянулся на меня, не пожелал мне доброго утра. Нет, паники я не ощутил, но все они были очень озабочены.

Тут я обнаружил кое-что похуже: из-под кожуха мотора выбивалось пламя. Внезапно длинный огненный язык облизал крыло. Но прежде, чем я успел толком понять, что это означает, как пламя исчезло, видимо сбитое усилиями экипажа. Капитан, Эд, Дейв и Карл заметно расслабились и даже обменялись бледными улыбками. В ухо мне вонзился шепот:

— Тот еще самолет, а Джим?

Рядом со мной стоял Джо, ошеломленно уставившись на неподвижный мотор, на почернелый кожух. Ноэль заглядывал через его плечо, весь белый, и молчал.

А мы летели себе и летели на трех моторах по безоблачной голубизне над бирюзовым морем далеко внизу. Вскоре "Геракл" пошел на снижение, и я увидел панораму сказочного города, всю в куполах мечетей и стрелах минаретов. Да, самолет был еще тот, но он доставил нас в Стамбул!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.