4 ноября 1961 года

4 ноября 1961 года

К утру погода если и изменилась, то в худшую сторону. Во всяком случае, ночь прошла совершенно так же, как предыдущая. За завтраком я обратил внимание на скатерть — она была мокра насквозь. Полагая, что на нее что-то пролили, я промолчал, но, обнаружив, что к обеду она ничуть не стала суше, не удержался и спросил, почему ее не сменили.

Капитан улыбнулся.

— Ах, да, мистер Хэрриот. Забыл вас предупредить. Ее нарочно намочили, чтобы она не соскальзывала со стола. Мокрая скатерть означает, что шторм действительно серьезный.

Бесспорно, скользящая скатерть, плещущийся суп, общая нестабильность всего, что стояло на столе, последние два дня слагались в нелегкую проблему.

Всякий раз, когда судно ухало с волны вниз, я не мог избавиться от ощущения, что мы стукаемся днищем о подводный риф. Кажется, преследовало оно не только меня, потому что во время обеда после одного особенно громового удара, когда тарелки, ложки, вилки и ножи взмыли в воздух, механик кинулся к иллюминатору и выглянул наружу:

— Вы увидели этот пребольшой камень?! — воскликнул он, глядя на меня с невыразимым ужасом. Милая шуточка по-моему адресу.

Вновь я до ночи вел позорно лежачий образ жизни. Правда, я бы с радостью выбрался поразмяться в моем потайном уголке на палубе, но побоялся рисковать. Даже попытка принять душ была чревата опасностями. Общая душевая — и, насколько мне было известно, единственная на нашем суденышке — находилась немного дальше по коридору за кубриком, но когда, вооруженный мылом и полотенцем, я брел туда замысловатыми зигзагами, путь показался мне очень длинным.

Пробираясь мимо открытой двери, я увидел, что на многих койках лежат белокурые гиганты-мореходы и услышал — не мог же я просто вообразить такое? — доносившиеся изнутри глухие постанывания. Неужели, неужели и эти супермены не устояли перед морской болезнью?

Завтра мы должны быть в Щецине, и, если удача мне улыбнется, я побываю на берегу, посмотрю, что там и как.