СЛЕДУЮЩИЕ ДНИ

Обычно я выходил на улицу с теми, кто отправлялся из дома по делам. Как только в доме возникало оживление, я знал, что сейчас меня позовут и возьмут длинный и тонкий кусок кожи, который связывает нас на прогулке. На улице я обязан носить его — думаю, чтобы помогать им идти. Первое время я ходил позади хозяев и бросался за каждым новым запахом, поэтому им приходилось тянуть меня за собой. В пылу своей юной любознательности я и не подозревал, что кому-то это не нравится. Однажды утром на прогулке Она показала мне кусочек мяса. Я его обожаю. Это был подарок мясника (все мясники очень милы со мной, особенно тот, что продает конину). Я съел этот кусочек, и тут же появился другой, но уже чуть поодаль. Я понял: так меня заставляют идти вперед. Теперь я всегда иду впереди и тяну на поводке того, кто со мной гуляет. Однажды Она сказала, что если бы на ней были роликовые коньки, мы бы с ней мчались быстрее ветра.

Как я уже говорил, со мной выходят на улицу все по очереди, и у каждого свой маршрут. Но в магазины мы заходим с каждым. Продуктовые магазины — вот это сказка! Они чаруют и опьяняют меня. Представьте себе, что вы заходите туда и утыкаетесь носом в овощи, зелень, цветы и фрукты, разложенные на прилавке. Лавочник всегда был любезен со мной, поэтому однажды я набрался смелости и съел морковку. Все очень смеялись, и после этого меня каждый раз ожидала свежая морковка; я быстро сгрызал ее, стараясь всем своим видом показать, что ничего лучше в своей жизни не ел. Люди должны знать, что вам нравится, а что нет, если им известны ваши вкусы, то общение становится более приятным. Но однажды меня не пустили в мою любимую лавку, потому что вышел закон, запрещающий собакам совать свой нос в овощи (как это обычно делал я). Я не возражаю против элементарных правил гигиены, но только чем мой нос хуже носа дамы, которая обнюхивает клубнику или дыни и запускает свои пальцы в салат? Чтобы сгладить неприятное впечатление, продавцы вбили у дверей гвоздь для моего поводка. Оставаясь за дверью, я не скучал: я дружил со всеми завсегдатаями магазина, и они частенько останавливались поговорить со мной. Среди них были очень симпатичный пожилой американец и одна толстая дама. Остановившись на углу, чтобы поболтать с приятельницей, она часами загораживала собой тротуар. Каждый из них баловал меня то морковкой, то мясом, то сыром. Однажды, дожидаясь хозяйку у дверей кондитерской, я замахал хвостом при виде маленького мальчика. Он погладил меня, а в этот момент мой пушистый мягкий хвост задел по лицу его приятеля, который стоял сзади. От восторга тот завопил: «Скорей иди сюда, смотри какая метелка!», и они оба долго хохотали, усевшись около меня, а я продолжал махать хвостом, потому что эта игра мне самому ужасно нравилась.

Мясной магазин, где продают конину, — место необыкновенное. На витрине красуются громадные лошадиные головы. Мясник стоит за высоким прилавком; здесь мало мяса, но много запахов. Когда утром со мной выходит Вивиан, мы всегда проходим мимо этого чудесного заведения. Вивиан останавливается возле него только ради меня: она никогда ничего здесь не покупает. Зато я встречаю там своих друзей. Однажды вечером все семейство мясника остановилось на улице, чтобы поприветствовать меня. Вивиан весьма удивилась: она еще не знала, насколько обширны мои связи. Я помахивал хвостом в знак приветствия. Мясник спросил: «Ведь это сеттер с улицы Барбе де Жуй?» Так я узнал свой адрес.

С Вивиан мы заходили в булочную, теплый и вкусно пахнущий сладостями магазин. Она ненадолго исчезала внутри, а я терпеливо ждал за дверью, поскольку тут мне полагался кусок свежего хлеба. Правда, еще мне полагался большой кусок бумаги, на котором что-то напечатано; он отвратительно пахнет и называется газетой. Меня хотели заставить нести его в зубах; наверное, для людей это слишком тяжело, и поэтому нужна моя помощь. Но я намочил слюнями мерзкую бумажку, и меня больше никогда к этому не принуждали. Я предпочел бы нести хлеб, но этого-то мне и не предлагали.

Возвращаясь домой, мы всегда останавливаемся у окошка консьержки. Я давно вычислил, в каком ящике стенного шкафа она прячет сахар; каждое утро она угощает меня им, приговаривая: «Глупышка!». Вернувшись домой, я блуждаю по дому, всячески избегая встречи с пылесосом, к которому испытываю тайную неприязнь. Наконец, устраиваюсь у окна кабинета, чтобы подышать ароматом зеленой листвы. Я терпеливо жду Ее выхода. Представьте себе, что однажды Она — Она, которая меня очень любит, — забыла меня дома (боюсь подумать, что Она сделала это намеренно). С тех пор я сторожу в Ее комнате, куда перед выходом Она всегда забегает за платьем или пальто. Едва дверь приоткрывается, я ловко проскальзываю между Ее ног. Это, конечно, не очень-то любезно с моей стороны, но у всех членов семейства крепкие ноги, и они легко выдерживают мои подножки. Такой спектакль я обычно разыгрываю, когда Она заявляет: «Ты остаешься дома», и всякий раз Ей приходится уступить. Я понимаю, что причин не брать меня с собой у Нее бывает достаточно — например, идет дождь, а у меня, как известно, нет зонтика, и я могу намокнуть, или, допустим, Она очень спешит. Но надо считаться и с моими желаниями.