Кошкина месть

Кошки правят, а собак травят! Когда я услышала эту фразу в американском фильме, то сразу вспомнила разборки между собаками и кошками в Ботсаду.

Дело в том, что кошки в питомник приходили самыми затейливыми путями, но оставались там по собственной воле. Попробуй заставь кошку жить там, где ей не нравится. Ну а собаки, как и полагается первым друзьям человека, рождались в питомнике, жили там и умирали, не имея возможности что-либо избирать или менять.

То ли поэтому, то ли по причинам куда более древним (кто первый, кто лучше, кто правит, а кого травят), только жили собаки и кошки в питомнике строго по поговорке. Иными словами, дай им волю перевидеться без свидетелей, так или у собак морды кошачьими когтями порезаны, или кошек хоронить приходится.

Вот и Гренка не была исключением. Ее совсем молодой купили на Птичке. Черная, как смоль, «котёнка», шерстка прилизанная, хвост длинный; уже не котенок, но еще далеко не кошка. Пока до питомника несли, и имя придумалось — Гренка-в том смысле, что подгоревшая до угля и тонкая.

Ну да ладно, принесли в склеп[3], выпустили, дали еды. Гренка обнюхалась, осмотрелась, лакнула из миски, да и сиганула на улицу в открытую форточку.

Ой, мамочки! А на улице-то лайки гуляют, ужина ждут. Вот Гренка и приземлилась в гостеприимно распахнутые пасти. Вылетели мы с Анной из склепа, на собак наорали, всех распинали, из зубов кошку выдернули…

Смотрим: вроде жива, дышит, только длиннее стала в полтора раза, а так и ничего… Дня три Гренка прохворала, лежала на нарах, тяжело дыша в забытьи, а потом сползла вниз. Поела, попила, тяжело вскарабкалась на форточку, только сразу прыгать не стала. Огляделась, принюхалась и лишь потом выскочила на улицу. Ну, думаем, обратно не придет: зачем кошке такой дом, где идешь прогуляться, а попадаешь чуть не на тот свет?! Тем не менее Гренка вернулась и зажила нормальной кошачьей жизнью. Мышей ловит, с котами гуляет, котят исправно приносит — ну все как полагается. Только прежде чем в форточку выскакивать, внимательно оглядится, прямо как образцовый первоклашка при переходе улицы: посмотри налево, посмотри направо.

Прошло года два, если не больше, как заболела старая Лайка. Совсем суке плохо, а на улице зима, так что пришлось ее забрать в склеп. Уложили собаку на диван, сделали уколы, какие возможно, таблетками напичкали. Вроде стала сука оживать: головой вертит, хвостом виляет, ест за троих, ну а к дивану относится, как к давно утраченной родине. Погулять силком выгоняешь, а чуть дверь открыл, как Лайка уже на диване валяется.

Тут и Гренка из загула вернулась. Вошла она в склеп, глянула — спина горбом, уши прижаты, из глаз искры сыплются. «Что ж такое деется, люди добрые?! Чуть из дома уйдешь, а тут уже всякие собаки-убивцы набегут и на диване, на законном гренкином месте, валяются, а?!» Обошла она Лайку по крутой дуге, вспомнила, как та ее в молодости чуть надвое не растянула, и вспрыгнула на верхние нары. И Лайка ее увидела, но и она ж не из глупых, знает, что в склепе не то что убивать — рычать нельзя. Так что лежит Лайка на диване, болеет, и Гренка сидит на нарах, злится… Так и день прошел.

А к вечеру сели мы пить чай, Лайке поесть дали, Гренке еды предложили. И что ж мы видим? Лайка свой кусок прытко умяла, глазки прикрыла и лежит, жизнью наслаждается. А Гренка хитрее поступила: она со своим ломтем мяса с нар спрыгнула, походила по полу, подумала-подумала и надумала-таки. Вспрыгнула Гренка на высокий бортик дивана, прошлась по нему и уселась… прямо над головой Лайки. Сидит — играет. То жует кусок с таким хрустом, будто волк голодный коровью тушу на части рвет, то начнет его в задумчивости ронять, но в последний момент поймает когтистой лапой над самой собачьей пастью, то положит на ребро деревянного изголовья и ну драть когтями. Лайка лежит, не дышит, только глазом косит, а во взгляде одно — «ну, только попадись ты мне, дрянь длиннохвостая, на улице, я с тобой иначе потолкую!» Гренка будто и не видит, знай с куском забавляется, только хвостом хлещет вправо-влево, вправо-влево, дескать, а что ты мне здесь, в склепе-то, гадость брехливая, сделаешь? Ну попробуй, ну-ка кинься на меня, ну?!

С час, наверное, кошка так над собакой изгалялась: мясо жевала, по бортику прохаживалась, хвост к самому носу свешивала — все Лайка стерпела, не шелохнулась, не рявкнула. Да и потом, во все дни, пока Лайка в склепе жила, Гренка ее исправно изводила; до того дошла, что с верхних нар на диван прыгала, мол, давай, убийца, покажи хозяевам свою натуру мерзкую, пусть они тебя на мороз выгонят!

Не поддалась Лайка на провокации: нет тут никаких кошек, были бы — так всех поубивала бы! Зато когда выздоровела сука и вернулась во двор к своей стае, не было вечера, чтобы не крутились лайки под окном в ожидании, когда ж это кошкам на улицу приспичит выйти. Гренку они так и не дождались, а вот дочке ее — Шкварке — не повезло. Вот и пойми тут: кто правит, кого травят… Страшная это штука — кровная месть…