СЛАВА ПОЛВОНУ!

Сейчас Носиршатрама уже не отстающий и даже не средний ученик. Если не считать единственной тройки за контрольную по алгебре, то он учится так же, как и я. Он перестал проказничать, и мы больше не называем его Носиршатрамой, а просто Носир.

Мой друг так изменился, что все только диву давались. Оба мы мечтали о том, чтобы скорее наступило лето. Ведь у нас уже есть кое-какой чабанский опыт. Мы ещё немного поучимся у Собир-амака и у моего отца, и тогда из нас получатся настоящие чабаны. Мы с нетерпением считали дни. И вот наконец наступил апрель.

Обычно в начале апреля наши отцы возвращались из братского Узбекистана, а точнее сказать — из колхоза Аликула-чабана. Потом целый месяц овцы паслись на сочных лугах возле нашего кишлака. Как только овцы переставали ягниться и ягнята немного подрастали, отары вновь отправлялись на высокогорные тучные пастбища.

Прошла неделя, как овцы вернулись на ферму.

Мы с Носиром были так рады их возвращению, что каждый день сразу же после уроков бежали туда. Пасли овец до сумерек и, только разместив их в загонах, возвращались домой.

Полвон вырос и стал ещё больше, но, как и прежде, ни к кому не ласкался. И как нежно мы ни звали его: «Полвон, Полвон!» — он и хвостом не вильнёт.

Собир-амак с гордостью рассказывал о том, как в течение зимы пёс одолел пятерых матёрых волков. А мой отец уже в который раз повторял, что в жизни ещё не видел столь разумного и сильного пса. Полвон ни на минуту не оставлял отару и не разрешал овцам разбредаться.

Слушая эти рассказы, я вспоминал письма Шерали, в которых он сообщал о подвигах Полвона.

Однажды поздно вечером отец сказал матери:

— Приготовь мне чистое бельё и всё прочее. Завтра на рассвете мы погоним отару в горы.

— Почему так рано? — удивилась мама. — Ведь каждый год вы уводите овец после первомайских праздников.

— Странный ты человек, Гульру. Таких простых вещей не понимаешь, — ответил отец. — Ведь окот уже закончен. Ягнята окрепли. Зачем зря время терять? Для меня главное, чтобы овцы жирели.

Мама не стала спорить и принялась собирать отца в дорогу.

Я сидел опустив голову. Мне не понравилось решение отца гнать свою отару раньше срока. Но ведь вы знаете моего отца — он упрямый человек, всё сам решает, ни с кем не советуется.

* * *

Беда пришла в ночь на двадцатое апреля. Я крепко спал, укрывшись тёплым ватным одеялом. Скрип открываемой двери и встревоженный возглас мамы разбудили меня.

На улице было пасмурно и холодно, шёл сильный дождь. В нашем дворе я увидел группу всадников. Кобил-лайлак сидел на лошади, прижимая к себе кого-то большого, завёрнутого в кошму…

Вот что случилось в ту памятную ночь.

Отец мой сдержал своё слово и ушёл с отарой в горы. Правда, он не отогнал овец на дальнее пастбище. Три дня прошли спокойно, а на четвёртый день погода стала портиться. Небо над горами нахмурилось, поднялся ветер, и пошёл дождь. Он сеял, как из сита, целые сутки. На чабанах ниточки сухой не осталось. Мокрые овцы стали тощими, длинноногими. Шерсть на них слиплась и обвисла.

К вечеру похолодало. Ветер переменился — он дул теперь с севера, и дождь тут же превратился в град.

— Касым-ака, — обратился к отцу Собир-амак, — не лучше ли нам спуститься вниз, поближе к кишлаку?

— Чего ты боишься, Собир-бой, ведь зима уже прошла? Это весна капризничает. Через час-другой всё пройдёт, — успокоил его отец.

Собир-амак сильно озяб, но возражать не стал, так как хорошо знал нрав моего отца.

Через час ветер утих, но ненадолго. Вскоре он подул с удвоенной силой. Повалил снег, начался буран.

— Разве не говорил я тебе, что надо было спуститься вниз? — упрекнул отца Собир-амак. — А куда мы теперь денемся?

— Не бойся, Собир, — сказал отец, — ведь не камни же с неба сыплются. Мы с тобой и не в такие бураны попадали.

Отец не терял бодрости. Собир-амак недовольно молчал.

Между тем непогода разгулялась не на шутку. Ветер свистел меж острых скал и швырял в лицо чабанам пригоршни сухого, колючего снега.

Отец попытался погнать отару навстречу бурану, но овцы, сбившись плотной массой, стояли неподвижно, будто их пригвоздили к земле. И в этот момент, словно подхваченные ветром, помчались вниз по склону ослы чабанов. И вся отара, точно внезапно проснувшись, бросилась следом за ними. Ни чабаны, оцепеневшие от стужи, ни Полвон не могли удержать эту живую лавину. Проваливаясь по пояс в снег, чабаны еле двигались за отарой.

Первым не выдержал Собир-амак. Мой отец увидел, как его напарник словно споткнулся о камень и упал лицом вниз. Отец бросился к нему, стал тормошить. Собир-амак был без сознания. Недолго думая отец сорвал с себя халат и укутал им своего товарища.

Нельзя было медлить ни минуты. Из последних сил бросился мой отец вниз, к кишлаку, — звать на помощь. Ледяной ветер пронизывал до костей, снег залеплял глаза. Отец поскользнулся и упал ничком. Сердце его сжалось, в глазах потемнело…

* * *

— Пулод! Эй, Пу-ло-од!!! — послышался с улицы тревожный крик Сатым-ака — колхозного сторожа.

Заспанный Пулод-амак в одной нижней рубашке выбежал во двор и открыл ворота. Старик Сатым еле переводил дух.

— Беда, беда! — повторял он. Потом, немного отдышавшись, рассказал: — Отара Касыма спустилась с гор. На овцах лежит снег в пядь толщиной. Но самих чабанов не видно.

— Снег? — встрепенулся председатель. — Уж не буран ли в горах? Сзывай скорей народ!

Сатым-ака побежал будить колхозников. А Пулод-амак оседлал коня и погнал его к отаре.

Шёл дождь, но ледяная короста на спинах овец не таяла. Бедняжки дрожали мелкой дрожью. Полвон бегал вокруг отары и громко лаял. Чабанов нигде не было. Пулод-амак понял, что случилось несчастье.

Со всех сторон спешили к отаре встревоженные люди. Пулод-амак быстро принял решение. Он попросил Кобил-лайлака принести три-четыре кошмы. Нужно было немедленно отправляться на поиски чабанов.

Узнав о случившемся, несколько молодых колхозников оседлали коней.

— Полвон! — позвал пса Пулод-амак. — Ищи! Пёс будто только и ждал этого приказания.

В два прыжка очутился он впереди коней, и все удивились такой его понятливости.

Полвон бежал то вверх, то спускался вниз — вёл лошадей по размытой дороге. Джигиты следовали за ним не отставая и переговаривались между собой, что, мол, пёс этот хоть и умён, а всё же пёс.

Но Кобил-лайлак возразил им:

— Вы этого пса ещё не знаете. У него только что языка нет.

Впереди на снегу что-то темнело: то ли большой камень, то ли неизвестно откуда взявшееся здесь бревно. Полвон подбежал к нему. Всадники спешились и разглядели труп чёрного осла Собир-амака.

Все упали духом.

— Ищи, Полвон, ищи! — крикнул Пулод-амак и яростно хлестнул коня.

Скоро всадники снова увидели что-то едва чернеющее из-под снега. Это был ягнёнок. Малыш ещё не совсем замёрз. Один из колхозников разрыл снег, взял ягнёнка на руки, прикрыл его полой своего тёплого халата.

Полвон бежал дальше. Теперь джигиты больше не спорили о Полвоне и послушно следовали за ним.

Скоро Полвон снова остановился, обнюхал снег и, ухватив что-то зубами, потащил к себе. Под снегом, скрючившись, лежал мой отец.

Пулод-амак приказал двум колхозникам отвезти отца в кишлак, а остальные, не мешкая, двинулись дальше. Они отъехали совсем недалеко, когда Полвон стал разгребать какой-то сугроб.

— Собир-ака! — горестно воскликнули джигиты.

Действительно, перед ними лежал Собир-амак, укутанный в халат моего отца.

Всадники быстро расстелили кошму и уложили на неё Собир-амака.

…Теперь всё это в прошлом. Собир-амак и мой отец побороли смерть и, оправившись от болезни, будто заново родились. Кто знает, что было бы с ними, если бы не наш Полвон? Ведь это он помог найти и отца и Собир-амака.