Браво, Васька!

Браво, Васька!

из серии «ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ КОТОВ… и их верных врагов — собак»

Никто не заметил, как он появился в нашем дворе.

Васька не был красавцем: обычный гладкий белый кот, слегка пыльноватый.

И рожа у него была простая, деревенская. Скуластую физиономию украшали только раскосые, жёлтые, как у рыси, глаза. Эти глаза сверкали таким недобрым блеском, что никто из дворовых котов не решился вступить с Васькой в единиборство, чтобы показать от ворот поворот. Только мой Мусич подбивал котов на драку, но желающих не нашлось. Среди животных тоже есть выдающиеся личности, и все это понимают. Я имею в виду котов. Людям все они кажутся одинаковыми.

Время от времени какая-нибудь сердобольная старушка пыталась усыновить Ваську. Он отчаянно флиртовал с бабушкой, нежно глядя в глаза и обещая любовь и преданность. Пару дней он отдыхал, пользуясь всеми коммунальными благами, наедался от пуза, но неизменно покидал гостеприимную квартиру. Никакие коврижки не могли удержать его в доме: Васька любил свободу. Но как тогда питаться? Кот начал думать.

В нашем доме — восемь подъездов, пять этажей. В каждом подъезде проживает как минимум три кошколюбивых семейства. Трижды восемь — двадцать четыре. Прокормиться можно. Кот быстренько всё это вычислил, со всеми перезнакомился и начал мыться: он знал, что грязного, а тем более, вонючего, кота никто на порог не пустит. Васька яростно драил шкуру, пока не вылизал её до зеркального блеска, а пятки порозовели, как у котёнка. Только на макушке, куда не доставала лапа, остался серый треугольник, как платочек. Платочек очень шёл Ваське.

С утра кот обходил все подъезды, начиная с первого, и вежливо скрёбся в нужные двери. Через две квартиры на третью ему открывали. Ко мне, в седьмой подъезд, он приходил уже порядком объевшись и шёл в гостиную — валяться на коврах. Ему нравились мои простые старые ковры. Упав на брюхо, кот закатывал глаза и впадал в экстаз. Он перекатывался с боку на бок, покусывая кончик хвоста, гладил ладошками ковёр и тёрся щеками о его мягкую поверхность. Сопя и подвывая, кот славил жизнь, свободную и сытую одновременно, такую, какой и была счастливая жизнь в его представлении. Это был настоящий гимн жизни, просто финал Девятой Симфонии Бетховена в интерпретации молодого одинокого кота. Он валялся на коврах минут двадцать и уходил. Я никогда не могла удержать его дольше.

Баба Валя, которая всё-таки считала Ваську своим, уезжала на лето в деревню, километрах в десяти от города. Там у неё был старый дом, огород, подвал и в подвале мыши. Не знаю, как уговорила она кота залезть в сумку, но всё-же как-то его упаковала и увезла в деревню. Кот вернулся через день. В деревне он вылез из сумки, полакал воды, задрал хвост, как восклицательный знак, и потопал в город. И не учите кота, как надо жить! Васька сам знает.

Вернувшись в город, он пришёл ко мне. Я в это время варила сосиску. Кот заскрипел, требуя еды. Я дала ему каши. Он пожевал из вежливости, потом забрался на табуретку и заныл, поглядывая на кастрюлю. Я объясняю, что сосиска всего одна, и вообще, приличные гости, тем более незваные, так себя не ведут. Эту воспитательную речь я заканчиваю, стоя у крана, где студила в проточной воде сосиску: очень хотелось кушать. Я ещё не знала, что кот решил во что бы то ни стало добыть колбасное изделие. Положила сосиску на тарелочку и несу к столу, возле которого сидит на табуретке и возмущается кот. Он внимательно следит за траекторией движения тарелки: вот она ближе… ближе… вот она непосредственно над котовской головой… бац!

Взмыв «свечой», как баскетболист на площадке, он ударяет башкой в дно тарелки с такой силой, что сосиска выскакивает из неё, в головокружительном пируэте ловит на лету добычу, толкает плечом дверь — и был таков. Всё я сообразила позднее, а в первый момент не поняла: была сосиска — нет сосиски.

Васькино коварство озадачило меня. Но потом я поняла, что именно такие животные — сильные, ловкие, смелые — выживают в природе, и дают сильное потомство, и оберегают кошачий род от вымирания. А потому — браво, Васька!