12. Урок, преподанный лошадью угольщика

12. Урок, преподанный лошадью угольщика

Теперь у меня за спиной было полгода нелегкого применения своих профессиональных знаний. Семь дней в неделю я лечил коров, лошадей, свиней, собак и кошек — утром, днем, вечером и в те часы, когда весь прочий мир крепко спал, я содействовал отелам и опоросам, пока руки не сводила судорога, а кожа на них не обдиралась чуть ли не по плечо. Меня сбивали с ног, топтали, щедро обдавали всякого рода пахучими благовониями. Я на деле ознакомился с целым спектром разнообразных болезней, угрожающих домашним животным, и тем не менее в глубине моего сознания какой-то злоехидный голосок все чаще уверял меня, что я не знаю ничего. Ну просто ничего.

Странно! Ведь эти полгода опирались на пять лет приобретения теоретических познаний — когда я медленно, мучительно переваривал тысячи фактов и старательно, точно белка орехи на зиму, собирал запасы всяких полезных сведений. Начав с изучения растений и простейших форм животной жизни, я добрался до препарирования в анатомической лаборатории, до физиологии и до обширной сухой территории фармакологии, а затем патология сорвала занавес невежества и впервые открыла мне глубокие тайны. После чего паразитология — совершенно особый густонаселенный мир червей, блох, клещей. И наконец, терапия и хирургия — кристаллизация всех моих познаний, чтобы применять их для спасения животных от любых болезней и травм.

Не говоря уж о всяческих других дисциплинах — физике, химии, санитарии и гигиене, — ну ничего не упустили. Так почему же мне кажется, что я ничего не знаю? Почему я все больше чувствую себя астрономом, глядящим в телескоп на неведомую галактику? Это ощущение, что я ощупью брожу у самого края безграничных пространств, наводило уныние. Тем более что каждый встречный оказывался большим докой по части лечения животных. Работник, который придерживал коровий хвост, сосед с ближней фермы, собеседники за кружкой пива, приходящие садовники — все они отлично разбирались в любых болезнях и не скупились на безапелляционные советы.

Я перебирал в памяти всю свою жизнь. Хоть когда-нибудь жила во мне твердая вера в абсолютность моих познаний? И внезапно прошлое ожило.

Я перенесся в Шотландию. Мне вновь было семнадцать лет, и я вышел из-под арки Ветеринарного колледжа на Монтроуз-стрит. Я был студентом уже целых три дня, но только сегодня испытал восторг удовлетворения. Нет, я ничего не имел против ботаники и зоологии и с готовностью приобщался к ним, но сегодня я познал основу основ: я прослушал первую лекцию по животноводству.

Темой было строение лошади. Профессор Грант повесил изображение лошади в натуральную величину и прошелся по нему указкой от носа до хвоста, обогащая наш лексикон такими названиями, как «холка», «путо», «скакательный сустав», и прочими звучными лошадиными терминами. Профессор был прекрасный лектор — для оживления он не скупился на практические указания вроде «Вот тут мы обнаруживаем гнойный синовит» или «Здесь надо искать провисание медвежьей бабки». Он говорил о параартикулярной флегмоне, гнойном остеоартрите, ламините и гниении стрелки мякиша — о всем том, что нам предстояло изучать четыре года, но это придавало лекции зримость и весомость.

Пока я спускался по уходящей вниз улице, у меня в голове продолжали звучать все эти слова. Вот к чему я стремился! Я словно благополучно прошел церемонию посвящения и стал членом замкнутого общества, куда посторонние не допускаются. И к тому же на мне был новехонький макинтош со всевозможными ремешками и пряжками. Полы его заполоскались у моих колен, когда я свернул на оживленную Ньютон-роуд.

И не поверил своим глазам. Передо мной была лошадь! Какая удача! Стояла она у библиотеки за Куинз-Кросс, будто наследие былых веков, понурясь между оглоблями угольной повозки, черного островка в потоке автомобилей и автобусов. Прохожие равнодушно проходили мимо, словно не замечая ее, но я-то знал, что мне улыбнулось счастье.

Лошадь. Не какая-то картинка, а живая, настоящая лошадь. В голове у меня заклубились слова, почерпнутые на лекции: «маклок», «сезамовидная кость», «венчик». И все отметины — «звездочка», «проточина», «белокопытность». Я стоял на тротуаре и критически озирал коня.

Разумеется, любой прохожий мог сразу понять, что перед ним — истинный знаток. Не какой-нибудь невежественный зевака, но человек, который знает и понимает все. Меня одевала зримая аура лошадничества.

Засунув руки в карманы макинтоша, я прошелся взад и вперед, выискивая признаки заковки, провисания медвежьей бабки или отслоения роговой каймы.

Осмотр мой был настолько добросовестным, что я зашел с другой стороны коня в гибельной близости от мчащегося потока машин.

Я покосился на спешащих прохожих. Никто, казалось, не замечал меня — даже конь. Крупный — ладоней семнадцать в холке, не меньше, — он апатично поглядывал вдоль улицы, скучающе опираясь то на одну заднюю ногу, то на другую. Мне было ужасно жаль расставаться с ним, но осмотр я завершил, и пора было идти дальше. Однако мне непременно хотелось как-то дать знать коняге, что я понимаю его трудности, что мы с ним члены одного братства, и, быстро зайдя спереди, я похлопал его по шее.

Со стремительностью змеи конская морда метнулась вниз, и мое плечо сжали огромные сильные зубы. Коняга прижал уши, злобно закатил глаза и почти приподнял меня над землей. Я беспомощно свисал из его пасти как перекошенная марионетка. Я извивался, брыкался, но зубы продолжали крепко меня держать.

Я беспомощно свисал из его пасти как перекошенная марионетка.

Вот теперь прохожие утратили равнодушие. Человек, нелепо болтающийся под лошадиной мордой, заслуживал внимания, и вскоре уже образовалась порядочная толпа, люди в задних рядах вставали на цыпочки, чтобы ничего не упустить.

Какая-то старушка в ужасе причитала:

— Бедный мальчик! Помогите же ему!

Нашлись храбрецы, которые попытались было извлечь меня из лошадиной пасти, но коняга зловеще фыркнул и плотнее сжал зубы. Со всех сторон неслись советы противоположного свойства.

Две хорошенькие девушки в первом ряду обессиленно хихикали, а меня снедал едкий стыд.

В ужасе от смехотворности моего положения я принялся отчаянно размахивать руками, и воротничок рубашки туго сжал мне горло, а по макинтошу потекли струйки лошадиной слюны, я чувствовал, что вот-вот буду удавлен собственным воротничком и уже оставил всякую надежду на спасение, как вдруг толпу растолкал какой-то человек.

Он был маленький и щуплый. На черном от угольной пыли лице сердито сверкали глаза. Через руку были переброшены два пустых мешка.

— Это что ж такое, прах побери? — завопил он, и в ответ нестройный хор голосов предложил несколько объяснений.

— Чего ты к коню полез, придурок? — рявкнул он мне в самое лицо.

Но я не ответил, потому что мои глаза вылезли на лоб, язык грозил последовать их примеру, и настроения разговаривать у меня не было.

Угольщик обрушил свой гнев на конягу.

— Отпусти его, чертов сын! Отпусти та-та-та, кому говорят!

Ничего не добившись, он злобно ткнул упрямое животное в брюхо большим пальцем. Коняга сразу понял намек и разжал зубы, как послушная собака, роняющая кость. Я рухнул на колени и несколько минут предавался размышлениям на сточной решетке, стараясь перевести дух. Крики щуплого угольщика доносились до меня словно откуда-то издалека. Потом я встал на ноги.

Угольщик все еще орал, а толпа одобрительно ему внимала.

— Чего ты к нему полез?.. Ты моего та-та-та коня не трожь!.. Вот позову полицию!..

Я посмотрел на свой новенький макинтош. Плечо было изжевано. Мне захотелось побыстрее ретироваться, и я начал пробираться сквозь толпу. Некоторые смотрели на меня сочувственно, но остальные ухмылялись. Наконец я выбрался на волю и прибавил шагу, но и за углом до меня долетел крик угольщика:

— Коли у тебя никакого понятия нет, так чего ты полез?

«Поросячья кормилица»

Если свинья приносила много поросят, возникала опасность, что более слабые будут оставаться голодными. Таких разумнее было перевести на искусственное вскармливание. В 30-х годах для этого использовалась «кормилица» из обожженной глины по соску с каждой стороны и у каждого конца.

Складной копытный крючок

За день работы лошади в ее копыта попадают земля и мелкие камешки. Удаление их входит в вечернюю чистку лошади. В большинстве конюшен для этого применяется простой крепкий крючок с ручкой. Нужен он и ветеринару для очистки копыта перед исследованием. Особенно удобен стальной складной крючок, который можно носить в кармане: он поворачивается на оси и оказывается внутри рукоятки, а рабочую позицию занимает нижний его конец, имеющий форму отвертки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.