Над Якутией

Начальник якутского аэропорта держит в руке стартовые знаки — голубой и красный.

Голубой: «Разрешаю полет!».

Красный: «Запрещаю!».

Нам вскинут голубой флаг.

Небо ясное. Мороз 61°. Середина февраля.

Пилот в собачьем комбинезоне, мехом наружу, в меховой маске, похож на огромного медведя. С удивительной ловкостью он залезает в пилотскую кабину и уверенно ведет самолет.

Под нами проносятся берега великой сибирской реки. Снег и леса. Леса и горы. Волнующий гул моторов напоминает о том, что меня мчит теперь другой ямщик — летчик якутской авиалинии.

На авиастанции в Якутске два дня мы томительно ожидали благоприятной погоды. И все-таки погода за Якутском обманула нас. Недолго любовались мы Леной. Туман накрыл реку и спрятал ее красоты от нас.

Поверх маски на пилоте мохнатый меховой шлем. Путь от Якутска к Иркутску пилот знает так же, как Атык знает свою тундру.

Мерно шумит мотор. Из снежной мглы время от времени выбегают лесистые берега и затем снова скрываются в дымке тумана.

Мотор неожиданно замолкает. Пассажиры тревожатся. Но один из них, бывалый человек, объясняет, что, должно быть, замерзло масло в маслопроводе.

— Не беда! — утешает он товарищей. — Сядем, масло разогреют и опять в дорогу! Мороз-то якутский, шестьдесят градусов с копейками…

Пассажирская кабина отапливается, но все же в ней минус десять-пятнадцать градусов. Чукотская одежда спасает меня от холода.

На ближайшей станции масло подогревают на примусе. Снова в воздухе. На короткий срок туман раздернуло, мы видим причудливые каменные столбы, останцы выветривания на крутом берегу Лены. Они высятся подобно развалинам старинных башен. Ветры и пурги обточили эти кигиляхи, что значит по-якутски «человеческий». Порою они, действительно, похожи на окаменевших людей…

Олекминск дал хорошую погоду, но она изменилась. Пилот сбавляет обороты, чтобы лучше присмотреться. Летим так низко, что на Лене видны заструги и каждый торос.

Машина садится на кочковатую площадку, отгороженную забором из молодых елок, недавно срубленных и воткнутых в снеговые кучи.

Это запасная авиаплощадка. После трех часов в полете масло опять замерзло.

Масло подогрето на примусе, и машина снова летит.

Вот Олекминск. Косой горизонт. Самолет кружит над городом. Через четверть часа перед нами на столе шумит ярко начищенный самовар. Телеграф приносит известия о плохой погоде. Приходится задержаться на некоторое время.

Мы уже не сушим торбазов у камелька, не развешиваем на грядках и деревянных гвоздях свои одежды. Наши торбаза сухи, и нет камельков на авиастанциях. О них мне напоминает запах дыма, который никак не выветривается из моего шарфа.

Горы в лесах.

Леса в снегах.

Самолет идет на юг, к Иркутску.

Позади Ичора и Верхоленск. Мотор работает гулко и мерно.

Зимой реки кажутся с самолета белыми лентами, брошенными среди черных массивов кедровника и листвениц.

Под нами людный тракт.

Ленский рейс заканчивается.

Подходим к Иркутску на высоте тысяча четыреста метров. Пакет парторга — моряка Козловского при мне в целости и сохранности. Он будет передан в Москве по назначению. Не погибли в студеном пути и мои беглые записи… Вон цепочка муравьев. Присматриваюсь. Это движутся на Север грузовики. Вереница грузовых машин.

Идут грузы на дальний север.

Смотрю с самолета на великие сибирские просторы. Я вижу, как прорубаются просеки в девственной тайге, проводятся большие дороги, телеграфные линии, рубятся новые стройки в глухомани, где вчера хозяйничали палы — пожары да якутский «дед» — медведь.

И все это только начало. Пройдет несколько пятилеток и Якутию, как и Чукотку, не узнать.

В Иркутске из аэропорта еду на вокзал. Ангара разломала свой ледяной покров и лежит вся в торосах, словно здесь было землетрясение. Такого мощного торошения не увидеть даже в Ледовитом океане.

Так и Союз Советских Социалистических Республик — моя страна, двигаясь вперед, давно взорвал устои старой жизни.

Строится новая жизнь на нашей большой, неохватной земле. И слышится мощное «тагам» на тысячи и тысячи километров! Слышит и видит весь мир, как шагает советский народ вперед к новой жизни. И никакая вражья сила не сможет никогда остановить это победное могучее движение.

Тагам, моя Родина!

Тагам! Вперед!