Глава пятая Одомашнивание

Глава пятая

Одомашнивание

Когда осенью выжимают собранный виноград, сколько налетает мошкары, привлеченной терпким запахом молодого, начавшего бродить вина! Нередко ее можно видеть над дольками лимона, оставленными на холодильнике, над недопитым стаканом сока. Мошкару привлекает запах сладкого, и она тучами появляется неизвестно откуда. Это дрозофила, очень важное для науки насекомое, которое заслуживает того, чтобы мы назвали его полным латинским именем Drosophilamelanogaster. Крохотная вездесущая плодовая мушка является диким прародителем лабораторного животного, а вернее многих лабораторных животных, коим имя дрозофилы. Их огромное множество – с красными или белыми глазками, с черным тельцем, поросшим щетинками или без оных, с прозрачными крылышками или даже вовсе без крыльев. Словом, здесь большое разнообразие форм при их общем единообразии, что как раз и является отличительной особенностью многих одомашненных животных.

Но почему, приступая к теме, посвященной одомашниванию животных, мы завели разговор о насекомых? Столь необычный и своеобразный прием в какой-то мере объясним. Дело в том, что мне хотелось бы, если удастся, проделать вместе с читателем одно сложное упражнение, которое можно было бы назвать «упражнением на отрыв». Как раз дрозофила может сослужить нам здесь хорошую службу и помочь сделать первые шаги в этом упражнении.

История дрозофилы

Одомашнивание дрозофилы началось в начале нашего века, когда на нее обратил внимание один из пионеров генетики – американец Томас Хант Морган.

Дрозофилы.

Он заметил, что плодовую мушку легко разводить в обычных бутылках из-под молока, закупоренных ватой (через которую проходит воздух), если подкармливать насекомое кусочками гнилого банана. Дрозофила сразу же начинает откладывать яйца, из которых вскоре вылупляются личинки. Поедая банановую мякоть, личинки быстро растут и превращаются в куколок, которые прикреплены к поверхности стекла или вложенному в бутылку листу чистой бумаги. Приблизительно через месяц появляется новое поколение мушек. Одна самка производит больше сотни личинок. Словом, это насекомое обладает особенностями, очень удобными для изучения законов наследственности. Вот отчего и по сей день генетики отдают предпочтение дрозофиле как наиболее подходящему лабораторному животному.

Подобно тому как в крестьянских стойлах можно увидеть коров разливных пород (буро-альпийских, черно-пестрых, симментальских), так и у генетиков хранятся в термостатах целые батареи пробирок, содержащих всевозможные линии дрозофил (орегон, желтые, белые, темно-киноварные и т. д.), которые они постоянно используют в своих опытах. Помню, как, живя в деревне, я еще мальчишкой пас скот вместе со своим верным псом. Загнав под вечер стадо, я с гордостью делал обход моим подопечным буренкам, пеструшкам, чернушкам, пока не доходил до стоящего в глубине скотного двора быка с кольцом в носу, который, казалось, смотрел на меня довольно косо. И вот спустя несколько лет я принялся выращивать дрозофил.

Пожалуй, я испытывал те же чувства, когда рассматривал дрозофил в освещенном кружке под бинокуляром, отделяя самок от самцов и подбирая партнеров для спаривания. Потом начиналось ожидание потомства и подсчет личинок, затем новые спаривания, и так до тех пор, пока не появится поколение мушек, многие свойства которого запрограммированы исследователем, чьи познания пусть еще довольно скромны.

И вот первое и наиболее простое упражнение на отрыв заключается в том, чтобы отрешиться от предвзятого мнения, согласно которому домашние животные – это только те, мясо которых идет в пищу, как, скажем, куры и телята, или те, кто дает нам мед или шелковую нить, или, наконец, те, кто помогает тянуть повозку и пасти стадо. Все они необходимы нам, ибо приносят человеку конкретную и ощутимую пользу. А что нам дает дрозофила?

На такой вопрос можно ответить двояко. Например, можно сказать, что она укрепляет (а еще лучше – утверждает) наше человеческое достоинство или что она кормит нас. И между этими двумя крайне несхожими ответами простирается бесконечное море неизведанного. А теперь попробуем пояснить сами ответы.

Благодаря этой симпатичной мушке, которую вот уже семьдесят лет изучают генетики, человечество осуществило колоссальный скачок вперед в деле познания законов наследственности. Итак, дрозофила оказала человеку неоценимую услугу и помогла ему понять механизм, посредством которого происходит эволюция жизни. В конечном итоге она просветила нас и помогла нам осознать, кто мы есть на самом деле. Я не случайно сказал, что дрозофила «укрепляет (а еще лучше – утверждает) наше человеческое достоинство», ибо глубоко уверен, что это одомашненное насекомое дает нам возможность заниматься тем, что самым коренным образом отличает человека от всех прочих живых существ, а именно исследовать окружающий его мир.

Широко известно, что генетика помогла человеку вывести гибридные сорта кукурузы, необычайно крупных индеек, высокопродуктивные породы скота, дающего огромные количества молока повышенной жирности, и т. д. Вот отчего я беру смелость утверждать, что дрозофила кормит нас. И даже еще более чем собака, которая пасет и охраняет наши стада.

Но неужели дрозофилу и в самом деле можно назвать домашним животным? Да, дрозофила одомашнена человеком во имя его исследовательской деятельности. Удалось вывести новые линии дрозофил, отличающиеся от диких предков. Ради самого процесса познания человеку необходимо было выводить насекомых с желтым брюшком, чтобы затем спаривать их с чернобрюхими. Для тех же целей люди кропотливо скрещивали белоглазых мушек с красноглазыми и коричневоглазыми. В результате скрещивания возникли новые линии дрозофил.

Понятие домашнего животного как «подсобного» помощника человека грешит узостью. Но оно не должно ограничиваться только рамками антропоцентризма. Ведь в процессе одомашнивания животные становятся на новые пути эволюционного развития, в ходе которого они претерпевают такие изменения, коих не мог предвидеть человек. Например, чтобы рассматривать и изучать дрозофил под микроскопом, их предварительно усыпляют парами эфира. Новый путь эволюционного развития привел к тому, что лабораторные дрозофилы стали гораздо легче переносить воздействие паров эфира, нежели их дикие сородичи. В то же время, живя в лабораторных условиях, где они более не подвержены действию естественного отбора, новые породы дрозофил значительно утратили чувство страха, который спасает от врагов их диких предков.

Франческо Ле Моли, натуралист из Пармского университета, доказал, что при абсолютно одинаковых условиях содержания лабораторные дрозофилы становятся более легкой добычей для их потенциального врага – губоногой многоножки Scutigeracoleoptrata, – нежели дикие.

Итак, чтобы глубже понять, что такое одомашнивание, необходимо проделать сложное упражнение на отрыв и вырваться из плена привычных понятий. Нам следует подняться выше нашего узкого кругозора, и только с высоты новых, более общих представлений в условиях меняющейся экологической среды можно будет понять, как именно шли процессы одомашнивания – этого нового направления в эволюции.

Сложное упражнение на отрыв

Как-то раз, удобно расположившись в креслах, мы мило беседовали с Раффаэллой Савинелли. Она рассказывала нам о своей жизни в Африке и тех трудностях, с которыми ей пришлось столкнуться в эксперименте по возвращению в естественные условия шимпанзе, родившихся в неволе. Вполне очевидно, что трудностей было немало, поскольку шимпанзе родились и выросли в лондонском зоопарке, откуда и были переданы зоологу.

Раффаэлла особенно остро ощущает трагедию этого вида животных, вымирающих из-за бессмысленной охоты на них, бойкой торговли и прогрессирующей экологической революции. Для нее вывезти шимпанзе обратно в Африку – это своего рода долг и миссия, которую она рассматривает выше чисто научных интересов, когда для постановки опытов животных отлавливают в самом раннем возрасте и тем наносят им непоправимый урон во время критической стадии их развития.

Вот тут-то я решил высказаться, после чего глаза моей собеседницы округлились от удивления. Она никак не могла взять в толк: шутил ли я или говорил серьезно. А сказал я тогда примерно следующее. Да, я согласен, что такой эксперимент может представлять также и научный интерес. Но уверены ли мы, что шимпанзе придутся по вкусу наши попытки помешать им обрести новую экологическую нишу? Действительно, шимпанзе стало все труднее обитать в Африке, в естественных условиях их родины. Широко известно, что одна из причин резкого сокращения их поголовья заключается в массовом отлове обезьян на экспорт в цивилизованные страны. Спрос на них велик, и интерес человека к шимпанзе стал пагубным для этих животных. Тогда может быть единственным спасением для них станет приобщение к экологической среде человека? Словом, стать животным, обитающим только в зоопарках. Знаю, насколько труден такой процесс. Когда какой-нибудь вид животных меняет привычную среду обитания, он всегда оказывается в критическом положении, поскольку процесс приобщения к новой среде проходит далеко не гладко. Но новый отбор уже начался, иначе не рождались бы шимпанзе в неволе. И это могло бы стать предпосылкой нового пути их развития. Ведь не исключено, что как раз новые гены и позволяют этим обезьянам переносить присутствие человека, который из-за своего «интереса» к шимпанзе почти свел на нет их существование в естественных условиях. Не лежит ли именно здесь ключ к разгадке некоего нового эволюционного пути?

Итак, шутил ли я или говорил всерьез? Отчасти и то и другое. Мне хотелось слегка позабавиться и «поставить в трудное положение этакого миссионера в юбке».

Все дело в том, насколько нам удастся провести сложное упражнение на отрыв и не считать более человека высшим существом, которое всегда и всюду диктует ход событий. Если мы посмотрим на существующее положение вещей со стороны, то непременно заметим, что не все случаи одомашнивания можно рассматривать как исключительное достижение человека, который получил в свое распоряжение нового помощника. Нет, чаще всего такой результат бывает обоюдовыгодным. Животное, которое обретает новую экологическую нишу и приобщается к ней, своим присутствием видоизменяет ее и, следовательно, в большей или меньшей степени влияет на ход как биологической, так и культурной эволюции своего «хозяина». Достаточно хотя бы вспомнить, что означало одомашнивание лошади для человечества. А как дикое животное лошадь уже не существует.[15]

Я прекрасно отдаю себе отчет, насколько рискованной была бы мысль о шимпанзе как возможном кандидате на одомашнивание. Но ведь одомашнивание как эволюционное явление всегда поначалу шло медленно, неуверенно и не всегда приводило к заметным выгодам для человека. Например, лев находится в начальной стадии процесса одомашнивания; уже многие поколения он содержится в неволе, а в условиях полной свободы у себя на родине стал редким животным. Он предпочитает жить в заповедниках, которые являются не чем иным, как ограниченными территориями, находящимися под контролем человека. Его уже приучили селиться поближе к тем местам, где турист – приехавший по спецтуру, который включает все виды услуг: от самолета до отеля с кондиционированным воздухом и экологических эмоций, – не выходя из микроавтобуса и не подвергая себя риску, может любоваться царем зверей.

В этом столь «гуманном» мире даже лев должен служить приманкой для туристов.

Словом, я хочу сказать, что есть достаточно веские причины, чтобы тот или иной вид изменил ход своего эволюционного развития. И в основе всего иногда лежит одно лишь желание человека постоянно видеть (или слышать, если речь идет о канарейках) животное, принадлежащее данному виду.

Итак, если мы продолжим упражнение на отрыв от привычных понятий, то не исключено, что человек может предстать перед нами в виде преисполненного активности разумного термита, который вдруг заметил, насколько опасны вызванные им сдвиги на земном шаре – в исконной среде его обитания – и теперь силой своего разума пытается стать эдаким уравновешивающим механизмом. Он рассуждает примерно следующим образом: этот вид беру под защиту, ту часть территории оставляю под лесами, здесь еще немного попользуюсь, а там потравлю всю растительность и т. д. Животные же должны, коли сумеют, приспособиться к такому положению; им отводится роль быть «полезными» или «интересными». На худой конец они могут утешиться тем, что пока до них еще не дошли руки.

Но хватит ли человеку сил и умения, чтобы контролировать экологию мира – эту огромнейшую одомашненную среду обитания? Никто этого не знает. Однако ни для кого не секрет, что находящиеся под сильным воздействием нашего вида сферы непомерно расширяются, причем успех выживания обеспечен одним лишь домашним животным.

Здесь, пожалуй, самое время остановиться, иначе не будет конца сетованиям по поводу наших экологических несчастий. В начале этой главы я избрал объектом разговора такие, мягко говоря, не подходящие для темы одомашнивания виды, как шимпанзе и лев, оставив без внимания всех традиционных жителей скотного двора – лошадь, корову, курицу. Но действовал я так не без умысла. Мне хотелось нарисовать общую картину, которая позволила бы читателю понять, что в конце концов каждый вид может оказаться в новой для него экологической среде, а уже это в свою очередь определит новый для него путь эволюционного развития. И вот таким путем один вид животных может дать начало другому виду.

Теперь настала пора вернуться к собаке, чтобы понять ее сущность. Такой разговор позволит нам узнать, какова была история ее эволюционного развития после свершившегося великого переворота, когда собака вошла в экологический мир человека.

Происхождение собаки

В силу необходимости будем говорить о периоде, последовавшем после великого переворота, ибо ранее собака, как таковая, не существовала. Был волк. Пишу сейчас об этом спокойно и уверенно, хотя сам Дарвин, пораженный величайшим разнообразием собачьих пород, предположил, что и шакал дал начало некоторым породам собак. Позднее эту же идею поддержал Лоренц, исходивший из личных наблюдений и изучения различных пород собак. Однако в последнее время он честно и открыто развеял свое былое заблуждение и признал, что волк является единственным прародителем всех домашних собак[16]. Нынешним разнообразием пород собака обязана прежде всего уже имевшемуся значительному разнообразию среди волков, на чем мы остановимся ниже, и эволюции в условиях одомашненного существования. Не исключено, что на более поздних этапах развития собака получила незначительную дозу крови шакалов, прежде всего в Африке, а также и волчьей крови, примесь которой можно видеть у западносибирских лаек, скандинавских лосиных собак, эскимосских и, возможно, абруццких собак.

Собака живет бок о бок с человеком вот уже по крайней мере двенадцать тысяч лет. Древнейшие остатки этого животного были обнаружены в горах американского штата Айдахо. Радиоактивный метод исследования с помощью углерода-14 позволил точно определить их возраст – одиннадцать тысяч лет. Не меньший возраст имеют и окаменевшие остатки, найденные на Европейском континенте. Как показывают исследования, общим праотцем собаки (что подтверждается сходством в строении, прежде всего зубной системы) мог быть индийский волк Canislupuspallipes, проникший из Азии в Европу и Северную Америку в результате древнейших миграций человека. Поэтому мы не согрешим против истины, если будем считать, что одомашнивание собаки произошло двенадцать тысячелетий назад. Не исключено также, что взаимовыгодный симбиоз человека и волка имел место несколькими тысячелетиями ранее, а некоторые ученые склонны относить его к еще более позднему периоду.

В те далекие времена человек жил небольшими группами и вел довольно оседлый образ жизни. Мужчины были заняты охотой, а женщины собирали плоды, коренья, птичьи яйца и ухаживали за детьми. Вокруг постоянных стойбищ человека бродили волчьи стаи, привлекаемые остатками пищи. Такова общая картина. И хотя сценарий главного события очень древний, он до сих пор сохранил свою актуальность и действенность: то и дело мы наталкиваемся на племена, ведущие первобытный образ жизни, а само Событие с заглавной буквы – одомашнивание – повторяется и, возможно, еще не раз повторится с другими животными. Но несомненно одно: поначалу человек не задавался никакой целью. Он просто поддался соблазну, а уже позднее смог обнаружить, извлек ли он для себя какую-нибудь пользу.

Я уже говорил о значении инфантильных сигналов и их способности вызывать у взрослых особей, даже не относящихся к данному виду, участие и теплое родительское отношение к носителю таких сигналов. Этот природный механизм прекрасно отлажен, и следует признать, что даже мы, люди, подпадаем под его воздействие. Не суть важно, что объектом покровительства может стать, например, поросенок в Амазонии, щенок динго в Австралии, детеныш газели или шакала в Африке. Самое главное, что повсюду существует неписаное правило «братской взаимопомощи», свойственное нам, млекопитающим, а также нашим собратьям по горячей крови – птицам.

Именно эти два класса подпали под «сладостный обман инфантильных черт». Вот он, этологический ключ, открывший первую дверь для одомашнивания собаки.

Чтобы осознать это в полной мере, необходимо мыслить категориями языка животных. Когда одно животное издает звук, производит те или иные телодвижения или выделяет химический секрет, а другое отвечает соответствующим поведением, тогда такие действия становятся сообщениями, сигналами, языком – то есть той основой, на которой строится любое общение. Обычно подобного рода сигналы воспринимаются животными того же вида, но порой дело обстоит иначе. Соответствие сигналов, умение распознавать их и инстинктивно реагировать на них соответствующим образом – все это очень важные свойства живых существ. Так, например, животные разных видов, но живущие бок о бок друг с другом, распознают и соответствующим образом реагируют на общий сигнал тревоги, убегая или прячась от опасности. Здесь совершенно очевидно проявление функции межвидовой связи, а именно: любой, кто первым заметит хищника, должен тут же оповестить об опасности всех остальных.

Важную функцию несут и инфантильные сигналы, которые способны вызвать у любого животного (даже у потенциального хищника) покровительственное отношение или по крайней мере сдержать проявление агрессивности. Вот отчего всем нам так нравятся детеныши животных. И это чувство сильнее нас самих. Но в их милой забавной внешности, в их нежной беззащитности сокрыто мощное оружие. Эти большеглазые пухленькие мордочки, эти смешно спадающие книзу уши – все это не что иное, как защитные средства для тех, у кого пока не отросли еще острые клыки и рога.

По этой самой причине многие из нас подбирают бездомных котят, кроликов или стараются как-то спасти птенцов, выпавших из гнезда во время грозы. Ничего не поделаешь – этот сладостный обман сильнее нас. Наделенный подобным паспортом, волк был принят в семью человека, где его, быть может, даже вскормили грудным молоком (как это порой случается с детенышами млекопитающих: медвежатами, козлятами, поросятами).

Возможно даже, что взрослые были истреблены, а этого бедного беззащитного волчонка решили спасти. Какая от него помеха? К тому же с ним могут играть дети.

А играя с детьми, он вырос и привязался к людям. Но такое не каждому дано. Многих детенышей животных можно выходить, но далеко не многие могут вырасти, а тем более приспособиться к новой для себя среде. Волк же самым удивительным образом предрасположен к этому (по крайней мере, так принято считать). И главное тут – это его групповой образ жизни, что и позволило ему приобщиться к жизни первобытных охотников.

Итак, волк – животное, склонное к общению и сотрудничеству. Живет он стаями, в которых сильны узы родства. Эти стаи даже называют интегрированными семьями, где верховодит матерый волк со своей волчицей, а им подчиняются все остальные члены стаи: годовалые волчата и более взрослые животные, которые не участвуют в размножении. Для волков характерна коллективная охота, являющая собой увлекательное зрелище. Каждое животное выполняет свою особую роль, а вся стая представляет собой единый действенный механизм: одни идут по следу, другие стараются отбить от стада намеченную жертву, остальные отрезают ей путь к бегству. Кроме того, волки альтруисты: участники охоты приносят пищу тем, кто остался с детенышами. Все это несколько напоминает распределение обязанностей между людьми, жившими первобытнообщинным строем.

Но вернемся к волчонку, которому благодаря инфантильной внешности удалось спасти шкуру и даже проникнуть в охотничью общину человека. Для него началась пора импринтинга, когда все его жизненные импульсы запечатлеваются на человека. Семья человека становится для него его стаей, а дом человека – его норой. Все в этом процессе происходит вполне естественно и идет своим чередом. Волк предрасположен к подчинению, живя в стае, и поэтому без труда выбирает хозяина. Для одомашненного волка (то есть уже собаки) глава семьи становится главным лицом, которому он беспрекословно подчиняется, а семью человека он рассматривает как свою стаю. Он без особого труда начинает участвовать в коллективной охоте человека. Но, кроме всего прочего, волк привязан к определенной территории, то есть защищает свои владения от посягательств со стороны волков из чужой стаи. Так, благодаря действию импринтинга он начинает считать дом человека своим владением и непроизвольно защищает его как от чужих собак (или волков), так и от посторонних людей.

Но были и другие предпосылки приобщения волка к человеку. Так, например, его умение взять след было передано впоследствии охотничьим собакам и ищейкам (благодаря хорошо развитому обонянию собаку обучили отыскивать даже съедобные грибы трюфели); способность следовать за стадом травоядных, разъединять его и отделять от остальных намеченное животное была использована при выведении собаки-пастуха. Наконец, развитое чувство коллективизма, привязанность к себе подобным, альтруизм – все это стало отличительной особенностью четвероногого, которого называют Canisiperfamiliaris, то есть собака-друг.

Действительно, существует немало пород собак со своими отличительными особенностями и назначением. Однако структурная основа поведения всех этих пород заложена волком. Не следует забывать и того, что между волком и собакой было по крайней мере пять тысяч одомашненных поколений. Итак, волк – это не собака, хотя и послужил прекрасной основой для ее выведения.

Как было отмечено, волка отличает удивительное многообразие черт и особенностей. К такому выводу исследователи пришли не только в результате длительных наблюдений за жизнью вида в естественных условиях, но и изучая пометы волков в неволе. Вот что в связи с этим пишет Джон Пол Скотт, один из авторитетных американских специалистов по псовым: «Будучи видом высокоорганизованным, волки так или иначе должны были стать объектом селекции, способствующей дальнейшему развитию многообразия их черт, столь необходимых и полезных в деле, где требуется сотрудничество. Ведь высокая степень многообразия допускает столь же высокую степень разделения обязанностей. Например, волчья стая получает одинаковую пользу от присутствия в ней как чрезмерно робких индивидуумов, которые мгновенно и безошибочно чувствуют приближение опасности, так и более решительных, которые не бегут прочь при первой же тревоге, а стараются понять причину, напугавшую некоторых их собратьев, дабы определить, насколько она действительно представляет опасность для всей стаи».

Вот таким образом волк завоевывает новую среду. Тем временем человек, действуя более или менее сознательно, а возможно, даже и непроизвольно, участвует тем самым в процессе, который принято называть «искусственным отбором», внося в него свои коррективы. Свойственное волку многообразие черт, столь необходимое для совместного проживания в стае, находит дальнейшее свое развитие и способствует выведению различных пород. Однако при этом следует помнить, что каждая из древнейших пород собак имела свою строго определенную географическую область происхождения, так как каждая первобытная община отдавала предпочтение эволюционному развитию какой-то одной определенной породы. Только благодаря развитию цивилизации лучшие породы собак получили распространение и стали усовершенствоваться, а человек получил возможность выводить одновременно несколько пород.

Как я уже отметил ранее, человек в своей новой роли селекционера действовал несомненно подсознательно или даже инстинктивно. Именно этим объясняется прогрессирующее развитие почти в каждой породе инфантильных черт. Определенное значение для дальнейшей дифференциации пород имела свойственная человеку тяга ко всему новому, необычному, каковым бы оно ни было. Яркое пятно, новый окрас, неожиданная и странная манера держать хвост – все это, безусловно, привлекало человека, отличающегося удивительным любопытством, и со временем новые черты стали культивироваться и накапливаться в различных породах собак.

В связи с этим я хочу вновь вернуться к разговору о свисающих ушах с их признаками инфантилизма, которые присущи подавляющему большинству собак несторожевых и неслужебных пород. Общепринято мнение о том, что при селекции длинноухие щенки получали предпочтение, поскольку «вызывали расположение к себе». Пьетро Омодео, профессор зоологии Падуанского университета, как-то в разговоре со мной высказал предположение, касающееся охотничьих собак. По следу эти собаки идут, используя острое обоняние. Но когда они приближаются к добыче, то запах становится равномерно сильным повсюду, и здесь на помощь должен прийти слух. Поэтому в данном случае были бы весьма полезны чуткие уши, указывающие направление звука (например, прямые и подвижные волчьи уши). Вот, по-видимому, почему, помогая человеку на охоте, собака в самый критический момент останавливается словно в растерянности: из-за свисающих длинных ушей она не в состоянии определить источник звука; стоит как вкопанная и не бросается на добычу, с которой охотник расправляется уже сам.

Эта догадка представляется мне более чем вероятной. Но вполне возможно, что оба фактора, то есть новая необычная роль собаки и признаки инфантилизма, обусловили форму ушей охотничьих собак.

Итак, волк превратился в собаку в силу многих причин. Самое главное это то, что, оказавшись в новой среде, волк претерпел различные селекционные модификации. Кроме того, с ростом цивилизации человек все более осваивался с ролью селекционера, совершенствуя и подчиняя определенным целям отбор. Одновременно с этим на характерные особенности нового домашнего животного непосредственное влияние оказала среда, созданная человеком. Так, например, сильно возросла плодовитость собаки. Если у волчиц первая течка наступает в конце второго года жизни и повторяется раз в год, то у собак почти всех пород она наблюдается уже в конце первого года жизни и повторяется каждые шесть месяцев. Годичная цикличность свойственна только африканской собаке базенджи и вновь обретшей дикое естество австралийской собаке динго (у которой такая цикличность сохранилась издавна или же развилась вторично).

Кроме того, подсознательная селекционная работа человека способствовала большей склонности к половой неразборчивости у собаки. Известно, что волк строго моногамное животное, а вот собака таковой не является. И это не случайно, ибо она служит селекционной деятельности человека, давая ему возможность самому решать, каких именно партнеров следует брать для спаривания. Вот почему в ходе длительного процесса одомашнивания большее предпочтение на выживание получили те собаки, которые оказались менее разборчивы в выборе полового партнера.

Этот долгий путь развития пройден, но одомашнивание продолжается до сих пор, поскольку у собаки есть еще много «волчьих черт». На одной из них мне хотелось бы остановиться особо.

Химический миметизм собаки и лисицы

Что и говорить, привычка эта нелепая и мерзкая, от которой трудно отучить и Блюе, и Кочиса, поскольку она свойственна всем псовым: собакам, лисицам, шакалам и т. д. Речь идет о привычке валяться в экскрементах других животных (включая человека) или даже на падали, выпачкав этими продуктами органического разложения свои бока, шею, спину. Некоторые даже непрочь отведать эту мерзость. А почему бы нет?

Нелепо? Безусловно, считаем мы. Но на самом деле это не совсем так. В нас, людях, такая привычка вызывает омерзение из гигиенических соображений. К тому же от нее очень трудно отучить. И сколько бы мы ни выходили из себя, наши собаки то и дело будут инстинктивно возвращаться к ней. Дело в том, что это атавизм, сохраняющийся с той поры, когда собака была волком, то есть пятнадцать тысяч лет назад, и когда такая форма поведения служила вполне определенной цели.

Словом, речь идет о миметизме. И в этом непроизвольном подражании всегда присутствуют модель, подражатель и приемник сигнала. Как правило, мы плохо воспринимаем события, о которых нас информируют запахи, поскольку человек, как полагают, обладает зрительным мышлением. Чтобы придать большую наглядность нашим рассуждениям, попробуем поначалу понять этот механизм на некоторых случаях зрительного восприятия. Вспомним кукушку, которая обманывает других насекомоядных птиц (приемников сигнала), подкладывая в их гнезда собственное яйцо (подражатель), сходное по форме и цвету с яйцами (моделью) отложенными хозяевами гнезда. А вот пример, который нам дают хищные жуки-светляки Photuris, испускающие световые сигналы, очень сходные с сигналами самок насекомых других видов. Таким образом самцы, которые летят для спаривания, оказываются легкой добычей Photuris. Аналогичен случай с мнимой рыбкой-чистильщиком Aspidontustaeniatus, которая имитирует внешний вид и повадки настоящей рыбки-чистильщика Labroidesdimidiatus. Благодаря такому оптическому обману хищник не вызывает тревоги и беспрепятственно подплывает к рыбам различных видов, желающих освободиться от паразитов, но вместо помощи получающих смертоносный удар.

Все это примеры сигналов, передаваемых от особей одного вида особям другого в целях обмана. Перед нами типичная ситуация: волк в овечьей шкуре.

Но тогда может существовать и обонятельный обман. В природе есть немало растений, испускающих запах навоза, гнили, падали. Это как раз тот самый химический миметизм, который в данном случае служит целям привлечения некоторых навозных жуков или мясных мух (Calliphoridae) как переносчиков пыльцы.

Вот мы и подошли к пониманию сути самого вопроса, не правда ли? Ну конечно, ведь в ряде случаев мы сами прибегаем к такой уловке. Вспомним охотников на кабанов, которые накануне вечером оставляют снаряжение и одежду в коровнике. Назавтра удастся провести подозрительного зверя, который не учует знакомый ему пугающий запах человека. А запах коровы его не вспугнет, поскольку от нее он не ждет никакого подвоха. (Это ловкий прием, а отнюдь не суеверный предрассудок охотников былых времен.) К такой же уловке прибегают племена африканских пигмеев, которые охотятся на слонов. Более того, они обмазываются с ног до головы в свежих экскрементах слона и даже набирают в рот жижу испражнений. Весьма чувствительный к запаху человека слон, не подозревая опасности, спокойно пасется, не бежит в панике и не нападает на охотника, ибо он улавливает лишь свой собственный запах.

То же самое можно сказать о наших собаках или лисицах, которые, обмазываясь в экскрементах животных другого вида или в падали, делают это (а вернее, делали раньше) не без умысла. Такие обонятельные сигналы могут быть восприняты потенциальной жертвой и притупить ее бдительность. Следовательно, они приносят пользу хищникам. Вот отчего такая привычка сделалась инстинктивной в репертуаре поведения псовых. Поэтому и наш чистый, ухоженный пес, едва выйдет погулять, как уже не может устоять перед соблазном. Изогнув характерным образом шею, он начинает с одержимой тщательностью вымазываться в дерьме. Но теперь нам известна причина подобного поведения. Единственно, кто ее не знает и не может отделаться от дурной привычки, это сама собака.

* * *

Разговор о миметизме натолкнул меня на одну мысль, которой мне хотелось бы поделиться. Наше стремление классифицировать, определять и подразделять различные явления в природе породило и два различных термина: естественный отбор и искусственный отбор. Первое понятие относится к эволюционному развитию в естественных условиях, в ходе которого животное формируется и постепенно приспосабливается к среде обитания, подвергаясь при этом воздействию разного рода факторов (хищники, атмосферные условия, половой выбору. Такое развитие не обусловлено никакой заранее намеченной моделью. Второе понятие связывается с отбором, осуществляемым человеком. Мы исходим в своих действиях из определенной идеи, отталкиваясь от некой заранее обдуманной модели. Желая иметь в животных какие-либо новые свойства, мы произвольно отбираем к спариванию наиболее подходящих для нашей задачи особей.

И все же в природе тоже существует модель, когда одно животное так или иначе подражает другому. В частности, эволюция домашних животных напоминает эволюцию миметизма. Впрочем, все типы эволюционных процессов имеют те или иные черты сходства. Дело в том, что одни модели мы способны угадать интуитивно, а другие – нет. Животные, которые вообще очень медленно приспосабливаются к изменениям окружающей среды, тяготеют (фигурально выражаясь) к определенной модели, которую мы иногда можем предугадать хотя бы теоретически. Не исключено, что биологи будущего, вооруженные большими знаниями, смогут лучше уяснить суть событий и раскрыть новые аспекты эволюции диких животных.

А пока, если мы не хотим постоянно играть только главную роль, нам следует понять лишь одно: сами мы одновременно являемся и носителями, и объектом естественного отбора. Искусственный отбор естествен.

Попытки одомашнивания лисицы

Очень хотелось бы нарисовать картину жизни первобытных людей в эпоху неолита (то есть от шести до трех тысяч лет назад), которые селились у воды в жилищах, построенных на сваях. Боюсь, однако, что моя картина даст искаженное представление, поскольку я могу опираться только на собственное воображение и отдельные отрывочные сведения. Поэтому лучше всего придерживаться проверенных фактов.

Поселения на сваях обнаружены в Италии, Франции и Швейцарии, где среди разных предметов материальной культуры были найдены и кости домашних лисиц. Да, именно домашних, которые, по всей вероятности, были выведены путем искусственного отбора. Даже в сравнении с мелкими островными лисицами Корсики и Сардинии эти домашние животные были очень мелки и страдали серьезным заболеванием, в силу чего вряд ли смогли бы выжить в естественных условиях. Их ладьевидная кость предплюсны настолько прочно срослась с пяткой из-за поражения суставов артритом, что животные плохо передвигались и едва ли смогли бы самостоятельно добывать корм. Поэтому совершенно очевидно, что о них проявляли заботу обитатели жилищ на сваях. Люди разводили этих лисиц, чтобы использовать их мясо в пищу (следы зубов человека обнаружены на костях домашних лисиц), как, впрочем, и мясо их диких сородичей. Не исключено также, что лисиц держали, чтобы избавиться от надоедливых грызунов. Нетрудно предположить, что и сам внешний вид этих милых симпатичных зверьков мог послужить первоначальной причиной их приручения.

Однако затея с одомашниванием лисицы провалилась. Я немало думал над причинами такой неудачи. Безусловно, лисица не обладает чувством коллективизма, как собака, а потому решительно противится подчиняться какому-либо хозяину. Но мы знаем, что, если животное оказывается нужным и полезным, человек в состоянии преодолеть такое неподчинение. Достаточно в этой связи вспомнить лошадей и крупный рогатый скот. В обоих случаях речь идет о видах полигамных, чьи самки связаны в систему иерархии, а потому легко управляемы. А вот жеребцы и быки не всегда бывают столь покорны. Человек сумел решить эту сложную проблему с помощью кастрации животных. Быки и жеребцы сохранялись только для поддержания поголовья, для племенной работы, и человек обходился с ними со всеми мерами предосторожности, как и полагается с дикими животными. И все шло превосходно. Более того, он сумел даже использовать буйный нрав быков для собственного увеселения, придумав корриду. Таким образом, человек в многообразии своих требований располагает всем необходимым – вплоть до самых непокорных животных, одомашнивание которых шло по линии отбора на агрессивность. Вспомним аквариумных бойцовых рыбок и породу бойцовых петухов. На Дальнем Востоке выведены даже бойцовые перепела.

Рассуждая далее, можно было бы вспомнить, что лисица еще более привержена к моногамии, чем волк, а это, как мы видели, служило серьезным препятствием для одомашнивания. Но когда человек хочет чего-нибудь добиться… А впрочем, не будем особенно распространяться и приведем в качестве примера голубей, отличающихся удивительной верностью друг другу. Казалось, тут ничего нельзя было предпринять: голуби были моногамны в диком состоянии и таковыми остались, став одомашненными. Но человек и здесь сумел преодолеть препятствие, по-своему решив проблему спонтанного образования голубиных пар. Помещая в одну клетку самца и самку, от которых он хотел получить потомство, человек вынуждал их к спариванию, навязывая им свою волю и не считаясь с их выбором.

На мой взгляд, подлинную конкуренцию лисице в завоевании человеческой ниши оказала кошка. Но в ту эпоху ее еще не было среди обитателей жилищ на сваях. Она была одомашнена около пяти тысяч лет назад в Египте. По всей вероятности, причиной тому послужили главным образом сугубо религиозные мотивы: кошек держали в храмах и по их поведению жрецы составляли свои предсказания. Итак, поначалу кошка почиталась как культовое животное, и египтяне запрещали вывозить ее в другие страны. Для защиты своих жилищ от грызунов древние египтяне приручили генетту, которая, по-видимому, тоже была в конце концов одомашнена. Но нужно признать, что кошка составила такую сильную конкуренцию всем прочим истребителям грызунов, что постепенно завоевала жилища человека во всем мире.

И все же лисица как домашнее животное, дающее ценный мех, вновь появилась на горизонте в конце прошлого столетия. Всем памятны лисьи палантины, которые когда-то носили модницы. Кажется, лисьи воротники вновь входят в моду. Помню, у моей мамы были две чернобурки с белым пятном на хвосте. У этих полых лисьих шкурок были безжизненно болтавшиеся лапы с черными коготками, морда со стеклянными глазами и нос из папье-маше, а в пасть было вставлено пружинное устройство, так что она могла «кусаться». Ребенком я подолгу разглядывал их, гладил, но, наверное, не верил, что когда-то они могли быть живыми смышлеными зверьками. Для меня они были всего лишь несколько экстравагантной частью женского туалета.

Приручение пушного зверя – это, очевидно, особый вид одомашнивания, в ходе которого человек задается совершенно определенной целью: получить животных с красивым ценным мехом разнообразного окраса. Однако изменения условий жизни неизбежно должны были породить целый ряд других последствий. Мне это особенно хорошо известно, поскольку для лабораторных работ я то и дело испытываю нужду в мышах, которые по возможности походили бы на своих диких сородичей. Более того, мне хотелось бы иметь дело с подлинно дикими мышами, но таковых сыскать трудно.

И все же для работы необходимо раздобывать именно диких мышей. С этой целью мы расставляем мышеловки, множество мышеловок, на старых мельницах, в сыроварнях, коровниках. Но как раз в таких злачных для мышей местах происходит первый отбор. Да и кто вообще может гарантировать, что оказавшаяся в мышеловке мышь представляет собой подлинного представителя диких обитателей подполья? А может быть, они просто самые любопытные или настойчивые? Согласен, что теоретически можно было бы отграничить естественную среду обитания и отлавливать только тех мышей, которые обитают в ней. Но это только теоретически. Во всяком случае, если бы нам даже удалось такого добиться, то потом могло оказаться, что не все мыши способны размножаться в неволе. И как бы ни было велико наше неудовольствие, мне и моим сотрудникам приходится мириться с тем, что каждое новое поколение наших лабораторных мышей все далее отстоит от своего дикого образца. Вне всякого сомнения, это уже первый этап одомашнивания. (По этой самой причине я и сказал тогда Раффаэлле Савинелли, что рожденные в неволе лондонские шимпанзе уже символизируют собой первый шаг в сторону от лесных шимпанзе Африки.)

Но вернемся к лисице. Прошло уже восемьдесят лет, как мы выращиваем в домашних условиях этого пушного зверя, производим скрещивание в целях получения новых разновидностей меха. Что же касается всего остального, то обычно мы довольствуемся тем, что животные податливы, здоровы и плодовиты. Словом, речь идет о животных, предназначенных для содержания в клетках, и не более. Но вот, имея на руках все тот же живой материал, два советских исследователя, Д.К. Беляев и Л.Н. Трут, работающие в Сибири, произвели на опытной звероферме эксперимент по селекции лисиц, который со многих точек зрения весьма примечателен и поучителен. Результаты этого эксперимента дают нам возможность понять, каким образом лисица может превратиться в настолько податливое и ласковое животное, что своим присутствием способна доставлять удовольствие человеку, став чем-то средним между собакой и кошкой. (Не исключено, что именно такими были маленькие лисицы, прирученные древними обитателями жилищ на сваях.)

Около двадцати лет назад Беляев и Трут начали формировать пары из самых добродушных и наиболее прирученных лисиц, которых можно было отыскать среди обитателей крупной зверофермы, расположенной близ Академгородка в Новосибирской области. Они занимались селекцией, имея в виду отбор вполне определенных черт поведения животных, и добились заслуженного успеха. Им удалось вывести новую породу лисиц, с доверием относящихся к человеку, не кусающихся, имеющих игривый характер и вполне пригодных для нормальной жизни в жилище человека. Но интереснее всего то, что при сравнении со своими собратьями, которые не подвергались первоначальной селекции, лисицы новой породы значительно отличаются и в гормональном плане. Так, в их крови содержится гораздо меньше кортикостеронов. Таким образом, советские ученые выделили – на длительном пути от гена до признака – промежуточную стадию, то есть отличительное состояние на уровне гормональной деятельности, которая затем сказывается (и именно здесь осуществляется селекция) на самом поведении животного. Но и это еще не все. Лисицы, выведенные путем селекции, отличаются к тому же повышенной половой активностью. Свойственный всем лисицам четко установившийся годовой цикл в данном случае стал шестимесячным. Иными словами, мы видим здесь ту же модификацию, которая произошла в глубокой древности при преобразовании волка в собаку.

На основе данных этого эксперимента можно было бы сделать немало спекулятивных выводов. (Человек производит селекцию, чтобы изменить характер животного, но при этом изменяются и другие существенные его особенности. Не взаимосвязаны ли друг с другом многие характерные особенности домашних животных? Все ли эти признаки зависят от одних и тех же генов и одних и тех же гормональных систем?) Не хочу особо настаивать на подобных выводах, ибо, как я считаю, давно уже очевидно, что всякое одомашнивание знаменует собой резкий поворот в сторону новых эволюционных путей. А для животных это означает полный переворот в жизни вида.

Что же касается нашей истории, то ее главными героями являются собака (домашнее животное) и лисица (недомашнее животное). Теперь мы знаем, что это такое, и нам должна быть лучше понятна сама суть проблемы.