2. Преданная Делла

Когда мне было лет 25–26, кто-то из моих друзей спросил «Есть ли у тебя кто-нибудь, ради кого стоит жить?» и я без малейшего колебания ответила «Да, Делла – мой датский дог». И если бы мне задали этот же вопрос сейчас, почти двадцать лет спустя, ответ был бы таким же.

Прошло полгода, как умерла Моппет. Я перевелась из сельского колледжа на второй курс колледжа в Нью-Йорке. Теперь я жила дома и могла опять завести собаку. И очень сильно этого хотела. С тех пор как Моппет открыла мне глаза на удивительный и прекрасный мир собак, жизнь без собаки казалась монотонной, бесцветной и неинтересной. Но кокер-спаниеля я больше не хотела. Зная по собственному опыту, что такое синдром «второй сестры», я опасалась, что если заведу еще одного кокер-спаниеля, с ним может произойти нечто подобное. А новое маленькое беззащитное существо заслуживает открытого сердца и внимания без какого-либо бесполезного сравнения с его предшественницей. Я начала присматриваться и интересоваться другими породами. Сегодня мне не нужно ходить по улицам Парка-Слоуп, чтобы посмотреть на собак и их хозяев. Сегодня мне достаточно сделать двадцать шагов, чтобы оказаться «на выставке» собак в Просрект-Парке, которая происходит здесь по утрам в субботу и воскресенье.

Сотни владельцев собак приходят сюда еще до девяти часов утра, чтобы их питомцы могли побегать без поводка. Есть среди этих собак и дворняжки, но у большинства – хорошая родословная. Некоторые владельцы просто стоят со стаканчиком кофе в руках, пока их собаки гуляют. Но таких немного. Большинство прогуливается, разбившись на компании от одного конца поляны до другого, и беседуют, а их собаки, в свою очередь, получают удовольствие от возможности пообщаться и размять лапы. В основном владельцы говорят о своих собаках и породах. О том, где они взяли этого золотистого ретривера или вест-хайленд-уайт-терьера, французского бульдога или норвежскую гончую, уиппета или выжлу, а также о том, где можно купить неаполитанского или тибетского мастиффа, собак других редких пород, которые тоже «представлены» на этом большом «собачьем смотре».

Но в конце шестидесятых дело обстояло иначе. Собачий бум девяностых, который привел к стремительному увеличению количества собак в стране до небывалых пятидесяти восьми миллионов (из-за чего эти годы станут называть «десятилетием собаки», особенно породистой собаки), наступит лишь через двадцать лет. А тогда в Просрект-Парке невозможно было увидеть, например, одновременно несколько датских догов, хозяева которых готовы были бы остановиться и поговорить. Тогда преобладали дворняжки. В конце шестидесятых годов все как-то вдруг изменилось. Появились хиппи, их еще называли «дети цветов», стали популярными призывы «Занимайтесь любовью, а не войной» (что оказалось возможным благодаря противозачаточным таблеткам), «Остановите войну!» (войну во Вьетнаме). Все это противоречило устоявшимся канонам, политике правительства, духу Америки и тому, что мы сейчас называем семейными ценностями. Молодые люди лет двадцати, такие же, как я, с традиционными именами Мери, Джейн, Джон или Ричард, оканчивали колледжи, расставались со спокойной провинциальной жизнью, с таким трудом созданной для них родителями, и переезжали на улицу Гейт-Эшбури в Сан-Франциско или в Гринвич Виллидж в Нью-Йорке. Здесь они вели свою странную жизнь и называли своих детей Цветок, Речка и Лунный луч. Всем собакам хиппи предпочитали дворняжек, и этому есть объяснение. Ничто не свидетельствует о принадлежности к истеблишменту лучше, чем работа в крупной корпорации и банковский счет, об этом же (в меньшей степени, но очень наглядно) может свидетельствовать и наличие собаки с родословной. Такие собаки всегда стоили больших денег. Они были элитарными, и поэтому их хозяева тоже могли считаться элитой. А лохматая и неряшливая дворняга как нельзя лучше говорила о несостоятельности ее хозяина. Она хорошо соответствовала челке, украшениям из бисера, брюкам клеш, длинным волосам и закрывавшим юные лица усам и бороде – этим «визитным карточкам» американских хиппи. Многие из них отказывались от обычных кличек для своих собак – от всех этих Слотов и Рексов – и называли их просто «Собака». По четвергам на постоянном месте сборищ хиппи в парке Вашингтон-Сквер на зов «Собака!» прибегало множество дворняжек.

В то время, когда молодежной культурой предписывалось любить дворняг, непросто было отдать предпочтение такой благородной породе, как датский дог. Конечно же, это не было политическим демаршем с моей стороны. Честно говоря, идея взять дога впервые пришла мне в голову, когда я увидела его изображение на подкрылках колес грузовика. Это послужило толчком, чтобы заглянуть в книги. Но в конце шестидесятых полки книжных магазинов не были уставлены справочниками по породам собак. Мне удалось найти лишь одну-единственную книгу, которая к тому же являлась общим руководством по собаководству. Я прочитала главу о датских догах, и мне понравилось то, что я прочитала. Во мне проснулся интерес. А потом я впервые увидела настоящего живого датского дога: это был большой кобель желтовато-коричневого окраса, который неспешно шел по Проспект-Парку. От его вида у меня перехватило дыхание. А когда я оторвала взгляд от пса, то узнала человека, выгуливавшего такое великолепное животное. Это был доктор, друг нашей семьи, и он готов был рассказать мне все о своем питомце. Его восторженность и то, что я увидела воочию, воодушевило меня, я решила завести именно датского дога.

Сейчас, чтобы получить информацию о заводчиках, я бы обратилась в Американский клуб собаководства (American Kennel Club). Но в тот раз судьба улыбнулась мне: я открыла газету «Нью-Йорк Таймс» и сразу же нашла объявление одной из ведущих кинологов, заводчицы датских догов. Собаки из ее питомника регулярно становились чемпионами на Вестминстерской выставке собак в Нью-Йорке. Я позвонила (в процессе телефонного разговора она расспрашивала меня так же тщательно, как и я ее) и объяснила, что меня интересует щенок дога черного окраса, желательно девочка. Оказалось, что у нее есть помет черных щенков, которые будут отлучены от матери через семь недель. Я повесила трубку, мое сердце ликовало.

Следующие семь недель тянулись, словно семь месяцев. Но наконец наступил день, когда мы поехали к заводчице. Эта удивительная женщина обожала всех животных. В ее громадном собачьем питомнике было несметное количество котов и кошек, а также щенков разных пород, которые бегали у нас под ногами и обнюхивали нашу обувь. Нельзя было сделать ни шагу, не рискуя наступить на какой-нибудь маленький пушистый комочек. Даже воздух был населен: по всему дому и в офисе стояли просторные клетки с большими птицами, орущими сиплыми простуженными голосами. Все это служило прекрасной прелюдией к тому, из-за чего мы сюда приехали. Когда хозяйка питомника начала показывать нам щенков, мы поняли, что догов у нее очень много. Там были щенки палевых, мраморных, тигровых и голубых догов. Некоторые только учились ходить, другим было уже месяцев по пять, они сидели на привязи. Затем хозяйка повела нас в помещение, где располагался выводок черных щенков, готовых к выходу в новую жизнь. Среди них (помню этот момент, как будто это было вчера) я увидела и тотчас же выбрала Деллу. В свои девять недель она была упитанной, с небольшого кота ростом, с черной шерстью, только на шейке виднелось белое пятнышко да на левой передней лапке я увидела белые пальчики. В идеале черный дог – полностью черный. Этих белых пятен (которые часто встречаются у черных догов) было бы недостаточно, чтобы дисквалифицировать собаку на выставке, но их расценили бы как «нежелательные». А мне нравились эти белые пятна. Они создавали яркий контраст насыщенной черноте шерсти и подчеркивали ее. С белыми пятнами или без них (как ее родители, которых я тоже увидела) Делла была прекрасной. Она мило играла со своими братьями и сестрами на солнышке. А я не могла дождаться минуты, когда мне позволят дотронуться до нее, взять на руки. Выбор был сделан. Мы вернулись в кабинет заводчицы и заполнили необходимые документы. Наконец долгожданный момент настал: мы ехали домой, и у меня на коленях сидела малышка – щенок датского дога. Я решила назвать ее Делла – от первой части своей девичьей фамилии Дель Нунцио. Теперь давайте на минутку отвлечемся и поговорим об этой породе. Название «датский дог» отчасти ошибка. Эти огромные собаки не имеют ни малейшего отношения к Дании. Датские доги, причисляемые к группе рабочих собак, были выведены в Германии. Их предки произошли от ирландских волкодавов и английских мастифов. Как отдельную породу их выводили на протяжении почти четырехсот лет. Датские доги предназначались для определенной цели. Их использовали при охране замков, для охоты на диких кабанов, кстати, весьма жестокой, потому-то и требовалась бесстрашная собака большой массы и внушительных размеров, выносливая и быстроногая. Участвовали доги и в войнах – для устрашения противника. Но дни охоты и войн давно миновали, сейчас датские доги, которых часто называют «благородными гигантами», – это изысканные и аристократические собаки.

По своему нраву они энергичны, дружелюбны, бесстрашны, надежны и никогда не бывают робкими или агрессивными.

У кобелей датских догов высота в холке от 80 до 90 сантиметров, весят они от 58–85 килограммов. У сук высота в холке 75–85 сантиметров, а вес – от 45 до 60 килограммов.

Окрас догов может быть самым разным: желтовато-коричневым с черной мордой, серо-голубым, черным, полосатым и белым с черными пятнами. Окрас связан с их размерами: мраморные (пятнистые) доги – самые большие. Доги средних размеров обычно черные и серо-голубые. Самые маленькие доги – очень относительный термин применительно к этой породе – чаще всего тигровые (полосатые) и палевые. Но независимо от окраса их короткую шерсть легко содержать в порядке, для этого требуется лишь периодическое расчесывание щеткой.

Эта порода характеризуется мужественностью кобелей и столь же явной женственностью сук. Внешне различие полов проявляется заметной разницей в росте. Но не только в этом. У кобелей датских догов более мощный скелет и более широкая кость (в результате высота в холке и длина тела одинаковы, а у сук тело более растянутое. И еще – хотя в книгах об этом не упоминается, но кинологи хорошо знают – у сук и кобелей головы различаются по форме. В идеале голова кобеля выглядит такой же квадратной, как и его тело, голова суки более вытянутая.

И вот у меня на коленях сидела Делла – щенок датского дога – я обнимала ее, поглаживала мягкую шерстку и восхищалась карими глазами; выражение ее мордочки было очень добрым, а щенячий запах проникал прямо в мое сердце. Четырнадцать лет назад я впервые держала на руках Моппет. Уже тогда я полюбила ее, но еще не знала, какое счастье меня ожидало. В этот раз я знала. Но мне еще предстояло узнать, что за существо эта восхитительная малышка, которая смотрела на меня, пока я с ней разговаривала. Так началась наша совместная жизнь, продолжавшаяся четырнадцать незабываемых лет.

Соответствовали ли гены Деллы ее породе? Да, во многом она была типичным догом. Но, проявляя свою индивидуальность, кое в чем от нормы отклонялась.

Щенком Делла была ласковой, милой и большой. Меня никогда не переставало удивлять, что все собаки – средние, крупные и даже гигантские, такие, как датские доги (за исключением комнатных собачек, появляющихся на свет совсем крохотными) – рождаются приблизительно одной величины. Но они остаются такими недолго. Спустя несколько недель щенок датского дога обгоняет в росте щенков кокер-спаниеля или гончей и становится больше в два, затем в три, в четыре раза и растет, растет, растет…

Не только скорость, с которой росла Делла, вызывала мое удивление; я обнаружила, что большие щенки требуют большего ухода. И не потому, что они как-то по-другому себя ведут. Они делают то же, что щенки кокер-спаниеля или далматина, только масштабы разрушений разные. Они рвут не обувь, а диван. Или три дивана. Когда они писают, то получается не лужица, а средних размеров озерцо. И для того чтобы его убрать, бумажного полотенца будет мало. Понадобится швабра, поэтому ее всегда следует держать под рукой.

Еще кое-что следует знать о щенках больших собак. Когда человек впервые заводит щенка датского дога (или любой другой крупной породы), он не должен, исходя из размеров щенка, приравнивать его ум к уму взрослой собаки и предъявлять к этому «недорослю» слишком высокие требования. Трех-, шести-, десяти-, двенадцатикилограммовый датский дог – это еще ребенок, он делает то же, что и все остальные дети. Нужно проявлять терпение и понимание. Делла не была исключением, но она стоила того, чтобы я была терпеливой и понимающей, а в дополнение к этому без конца занималась уборкой. Блестящий черный щенок, который рос у меня на глазах, был превосходным. В мою жизнь вернулась абсолютная радость.

Те поля в Проспект-Парке, по которым когда-то бегала Моппет, теперь принадлежали Делле, которая полюбила их, и ее щенячьему восторгу не было предела. Она прыгала в траве, словно жеребенок, а я наблюдала за ней и улыбалась. Мы часто прогуливались у озера, где Моппет гонялась за утками. Но Делла только настораживала уши и смотрела на уток без особого интереса. Датские доги не интересуются утками. А вот утки – думая, что маленькая лошадь пришла искупаться, – проявляли к ней интерес. Гуляя, мы встречали других собак. Их было не так много, как сейчас, но достаточно, чтобы Делла поняла, как нужно вести себя в компании; она была ласковой и добродушной со всеми.

Моя собака была прекрасна даже неуклюжим щенком с длинными лапами и огромными коленными суставами. Когда она шагала, то поднимала ноги так, будто была хорошо воспитанной взрослой собакой. Ее гладкая черная шерсть переливалась на солнце.

Просто смотреть на Деллу доставляло мне удовольствие! Нужно добавить, что и старому Бью доставляло удовольствие смотреть на нее. Его походка, которая с годами стала более медленной, снова сделалась энергичной. Его хвост, поджатый с того момента, как умерла Моппет, снова был поднят. Можно сказать, что Делла вернула ему молодость. А мне придала новую силу. Меня всегда тянуло к собакам, я находила с ними общий язык. (И если бы мне пришлось выбирать между людьми – незнакомыми людьми – и абсолютно незнакомыми собаками, то я бы сделала выбор в пользу собак!) Для меня все собаки прекрасны, Делла же была красавицей. Но не только. Поражала сила ее характера, твердость жизненных убеждений, абсолютно уверенный взгляд ее прекрасных темно-карих глаз. В ее голове хватало умных мыслей, а глаза всегда смотрели только на меня. Я составляла смысл ее жизни. А началось все с четырехчасовой поездки из собачьего питомника домой. Она вдыхала мой запах, запоминала мое лицо и голос, соединяя свою жизнь с моей. Именно тогда между нами возникла связь, которая прервалась только с ее смертью.

Делла рассчитывала на меня во всем, ведь я кормила ее и заботилась о ней, но, помимо этого, она просто хотела находиться рядом. И это желание возникло, когда она была еще маленьким щенком. Если кто-то заслонял меня, она становилась возле ног этого человека так, чтобы видеть меня. Если я выходила из комнаты, Делла тотчас вставала и следовала за мной. Если кто-то заходил в комнату прежде нее и нечаянно закрывал дверь, то она ее открывала. Между нею и мной не должно было быть никаких препятствий. Когда я отсутствовала целый день, Делла стягивала мое пальто с вешалки в прихожей, садилась на него и смотрела на дверь до тех пор, пока я не возвращалась. Для нее я была единственной. Одной-единственной. А все остальные – лишь окружением человека, которого она неистово любила. У этой собаки оказалось такое же, как и она сама, огромное сердце, которое принадлежало только мне. Эта любовь и преданность придали моей жизни надежность, прочность и стабильность.

Делла оказалась очень умной собакой. Уровень ее интеллекта был нетипичным для этой породы, что я и обнаружила, как только приступила к тренировкам. Еще раз сошлюсь на книгу Стэнли Корена «Интеллект собак»: его невысокая оценка датских догов – сорок восьмое место – едва ли применима к Делле. Но проведенное им исследование различий способностей отдельных собак в рамках одной породы, конечно же, относилось и к моей собаке, потому что ее интеллект был очень высок. В группе датских догов она заняла бы место лидера, получала бы высшие оценки. Это я объясняю, во-первых, серым веществом мозга (у Деллы его было много), а во-вторых, ее безудержным желанием угодить. Сочетание этих двух черт является залогом успеха в воспитании любой собаки. Способность Деллы обучаться поставила ее на один уровень с немецкой овчаркой, пуделем и золотистым ретривером. Даже щенком она очень хорошо соображала и всегда старалась следовать правилам.

Так что тренировки Деллы увенчались успехом. Хотя у меня и не было всех тех книг по обучению собак, которые существуют сейчас, но я научилась кое-чему, когда растила Моппет, и этот опыт применила к Делле. Правда, мне не сразу удалось приучить ее к дисциплине; видимо, потому что проводила с ней только выходные и праздники. А в будние дни я выгуливала ее утром, уходила на занятия и возвращалась лишь вечером. В мое отсутствие с ней занималась моя мама. Но, несмотря на это, Делла со временем постигла азы дисциплины: она каждый вечер ждала меня у входной двери, спокойно стояла, пока я пристегивала поводок и только после этого шла на улицу делать свои «дела».

В чем моя собака действительно преуспела, так это в гулянии на поводке. Наши прогулки не походили на классическую комедию, в которой большой щенок тянет за собой несчастного хозяина. Делла всегда шла со мной рядом – ни на шаг впереди, ни на шаг позади, – только рядом. Сначала я с трудом могла поверить этому. И если бы так остро не чувствовала это прекрасное создание подле себя, то могла бы даже забыть о ней.

Так же быстро она усвоила команду «Сидеть!». А потом «Стоять!». Собака сосредоточивалась, смотрела на меня, ее уши были насторожены, отчего на лбу появлялись морщинки, и ждала команды «Ко мне!». Услышав ее, она бежала, преодолевая все препятствия к моим распростертым рукам, я обнимала ее, хвалила, а про себя думала: чем же я заслужила любовь такого чудесного существа.

С каждым днем Делла становилась все больше и больше.

Как и все собаки крупных пород, щенки датских догов не вырастают за несколько месяцев. Суке датского дога нужен, по крайней мере, год, чтобы достичь максимального роста (кобелям два года и более). Во время второго года жизни с ними происходят важные превращения: они становятся мощнее, увеличивается грудная клетка. Именно тогда, особенно если с ними правильно заниматься, у них развивается мускулатура: рельефные мышцы груди, плечевые мышцы, мускулы задней части и ног.

Теперь я знаю, что, тренируя дога (или любого другого щенка крупной породы) в первый год жизни, да и на протяжении второго тоже, необходимо быть максимально осторожным, так как кости, особенно кости ног, все еще растут. Более того, они не всегда растут одновременно (если такое случается, то зачастую задние ноги растут быстрее передних). Чрезмерные нагрузки в этот период могут привести к травмам костей и суставов. Так что шестимесячный или даже годовалый дог не должен бегать по твердым поверхностям, по асфальтовой дороге, например, или сопровождать хозяина в его беге на длинные дистанции. В этом возрасте щенок может бегать только по траве или земле. Кроме того, такие травмы могут возникнуть, если молодому догу позволяют играть с более быстрыми, сильными и крупными собаками. У молодых догов (до года, а у некоторых и до полутора лет) ловкость и координация движений недостаточно развиты, чтобы внезапно останавливаться, поворачиваться или подпрыгивать, резко толкаться всем телом и выдерживать такие же толчки других собак, а именно так часто ведут себя собаки во время игр. Но юные доги не осознают своей подростковой неуклюжести и не думают о возможных травмах. Они просто хотят забавляться и крушить все вокруг, как и все щенки. Веселье есть веселье. Но как только игры становятся слишком грубыми, лучше забрать своего щенка и поискать других, более спокойных партнеров. Независимо от того, бегает ли он с другими собаками или с человеком, выгуливать молодого дога нужно так, чтобы он порядком устал, – тогда он наращивает мускулы и повышает выносливость – но никогда не доводить его до полного изнеможения. Если он вконец измотан, значит, тренировка зашла слишком далеко, это ошибка хозяина. Намного лучше и правильнее – умеренные физические нагрузки, приводящие к усталости, тогда молодой датский дог (или молодой пес любой другой породы) будет послушным, вернувшись домой. И еще одно – он будет хорошо спать. Так же как дети и подростки, датские доги растут во сне. Должно быть, я все делала правильно (обеспечивала сон, отсутствие драк и резких грубых игр, марафонских пробежек и подобных вещей), в результате Делла без каких-либо проблем превратилась в догиню с прекрасными пропорциями, рельефными мускулами и большой выносливостью. И к тому же стала просто красавицей. Однажды, когда мы возвращались из Проспект-Парка, я заметила пожилого джентльмена, он собирался сесть в такси, но смотрел на нас. Задняя дверь такси уже была открыта и его рука сжимала ручку двери, а он будто ожидал чего-то. Мы с Деллой переходили через дорогу и как только поравнялись с автомобилем, он посмотрел на нас, улыбнулся и сказал: «Красавица и чудовище». Я подумала, что слово «красавица» относилось к Делле, и ответила – «Спасибо, она действительно прекрасна». Он опять улыбнулся, на этот раз немного недоуменно, и сел в такси. Я слышала, как оно отъехало. Автомобиль уже завернул за угол, а я начала прокручивать в голове его слова: «Красавица и чудовище… Красавица и чудовище». Видимо, я ошиблась, и он имел в виду, что Делла «чудовище»? Значит, это я – «красавица»? Но даже сегодня, вспоминая слова того джентльмена, я не могу думать о моей догине иначе как о красавице.

Это не все, к Делле были применимы и такие слова, как правда, смысл, значимость каждой прожитой минуты.

Способность видеть правду обычно приходит с болью. Это побочный продукт событий, вызывающих чрезмерные эмоции, похорон, автомобильных катастроф, болезней – чего угодно, что является достаточно важным и неприятным и способно унять сумятицу в голове. Внезапно приходит просветление. Мы смотрим по сторонам и замечаем в окне церкви красоту мозаики, которая вчера казалась всего лишь кусочками цветного стекла. Уши внимают музыке великого композитора, и мы чувствуем то же, что и он, когда писал эти ноты. Мы смотрим на человека, весело болтающего в углу комнаты, и внезапно понимаем, что за этим скрывается одиночество. Но эта возможность видеть и чувствовать по-новому недолговечна. Довольно скоро туман возвращается, и мы становимся такими, какими были раньше, нами снова овладевает повседневная жизнь.

Однако этого не происходит, если мы живем с собаками! Мы, люди, можем постигать смысл, – и в шестидесятые миллионы людей именно так и делали – читая великих философов. Мы можем стремиться к прозрению, сидя на вершине горы и довольствуясь тарелкой риса один раз в неделю – в шестидесятые и такое часто случалось. Но это никогда не сравнится с тем, что собаке дано от рождения. Это в ее голове, в ее взгляде. В том, как она реагирует на окружающую действительность ничего не выбирая и ничего не пытаясь изменить. Она просто воспринимает мир, внутренне понимая суть, важность (а иногда, конечно, и абсурдность) каждой минуты. Я называю такие моменты короткими мгновениями истины. И Делла подарила мне тысячи таких моментов.

Однажды в выходные я поехала с друзьями в предместье Нью-Йорка проведать их знакомых хиппи, которые удалились от мира в здание с протекающей крышей и таким образом «вернулись к земле» (и топтали ее своими босыми ногами). Они сидели в этом доме, одинаково одетые, одинаковыми словами высказывали одни и те же бунтарские идеи, которые должны были свидетельствовать об их инакомыслии. Делла сидела около меня, равнодушная ко всей этой болтовне и этим чужим людям (она просто получала удовольствие оттого, что находится рядом со мной). Когда легкий ветерок приоткрыл входную дверь, Делла обернулась, затем взглянула на меня, наши глаза встретились – единственный раз за весь день в этой комнате возникло взаимопонимание, вызванное таким простым и очевидным событием, как открывшаяся дверь.

А потом начали появляться женихи. Или потенциальные женихи. Делла олицетворяла силу, с которой приходилось считаться. Требовалось пройти мимо «этой ее собаки», чтобы подойти к девушке. Задача отнюдь не простая, поскольку Делла была более чувствительной, чем я. Сначала она проверяла, не представляют ли юноши угрозы. Это не означало, что молодые люди казались ей противными, просто они ее не слишком впечатляли. Я внимательно следила за Деллой и делала то же, что и она после тщательной проверки: отворачивалась и шла в другую сторону.

Бывали и случайные, забавные встречи: парень мог попытаться остановить меня на улице абсолютно безобидным вопросом: «У тебя есть минутка?» или «Спичек не найдется?» Но у меня не находилось ни минутки, ни спичек, даже если они у меня были, я безуспешно пыталась остановиться и ответить на вопрос, а Делла, не обращая на это внимания, продолжала идти и тянула меня за собой.

Что же позволяло мне чувствовать себя защищенной рядом с Деллой? Ее огромные размеры и черный окрас выглядели достаточно устрашающими. Ну кто в здравом уме рискнет сердить черную собаку величиной с небольшого пони? Никто. Но была ли она при этом «благородным гигантом»?

Безусловно, Делла при всех обстоятельствах выглядела внушительно, «благородной» же она оставалась, если незнакомец или ситуация не выходили за рамки ее понимания нормального. Но стоило кому-нибудь на улице задержать на мне взгляд на секунду дольше, или стоило шляпе на голове этого человека сдвинуться на сантиметр дальше положенного, взгляд моей собаки незамедлительно останавливался на раздражающем ее человеке или объекте. Она не отводила глаз до тех пор, пока «угроза» не оказывалась в конце квартала и вокруг нас не восстанавливалась зона безопасности.

Такое поведение плюс готовность в любую минуту перейти от пристального разглядывания к военным действиям едва ли типичны для поведения невмешательства, свойственного большинству догов. Скорее оно было исключением (как и демонстрирующая его собака).

Поэтому прогулка с Деллой в Проспект-Парке в любое время суток была так же безопасна, как и возле полицейского участка. Если кто-то, видя меня в мои двадцать с небольшим лет гуляющей в сумерках по лесу, думал, что встретил легкую добычу, то секундой позже, когда из тени появлялась огромная черная собака, он понимал, как ужасно ошибся. Хотя по сценарию пугаться полагалось мне, сердце в пятки уходило у того, кто хотел воспользоваться ситуацией. У человека возникало одно-единственное желание: бежать как можно быстрее и как можно дальше. Однако защита никогда не выходила за рамки разумного. Все было под контролем. При необходимости Делла применила бы силу, но обычно этого не требовалось. Хватало одного ее вида.

Гулял ли Бью когда-нибудь с нами в парке? Сначала гулял, но через год или около того перестал, к тому времени его возраст перевалил за пятнадцать лет. Делле исполнилось три года, когда Бью отправился на свою последнюю прогулку: с запавшими глазами, слабый и исхудавший, он шел с моим братом в ветеринарную клинику. Ветеринар открыто спросил: «Вы же не хотите день за днем наблюдать, как умирает эта собака?», и брат согласился усыпить Бью. А когда вернулся домой (об этом мне рассказала позже моя мама), то сел в гостиной и заплакал.

Пришел день, и у Деллы появились детки. Они не были случайными, как у Моппет. Теперь на дворе стояли семидесятые, и люди начали понимать, что на свет не должны появляться нежеланные щенки. Я относилась к этому очень серьезно, так как всегда чувствовала глубокую печаль при виде бездомной собаки на улице.

Делла была необыкновенным догом как внешне, так и по своим душевным качествам. Ее превосходные гены заслуживали того, чтобы их передали по наследству. Стояло лето, у меня были каникулы, и я могла полностью посвятить себя этому проекту. К тому же здесь был особый интерес: хотя продажу щенков будет контролировать кинолог, один из них достанется моим родителям. Эта мысль – два дога в семье, Делла и один из ее детей – очень меня радовала. Я хорошо все обдумала и просчитала: у Деллы, которой уже исполнилось четыре года, должна была начаться очередная течка. Мне не хотелось спаривать мою собаку с первым встречным догом, и поэтому я обратилась к ее заводчице.

Заводчица одобрила мой замысел и сказала, что у нее есть племенной кобель и было бы превосходно соединить его родословную с родословной Деллы. Мы согласовали время и выбрали подходящий день для вязки.

Три недели спустя мы снова ехали в знакомый питомник, Делла с наслаждением растянулась на заднем сиденье машины, положив свою голову и плечи на мои ноги, как на подушку.

Заводчица нас встречала. В руках у нее были яблоки (зачем, я объясню позже), а во флигеле ждал племенной кобель. Один звонок по системе внутренней связи, и помощник привел великолепного угольно-черного дога с хорошо развитой мускулатурой. Этот «мальчик» действительно оказался настоящим профессионалом. Он взглянул на Деллу, два раза понюхал воздух и в следующую же минуту был готов приступить к делу.

Но не Делла. Как только «жених» прикоснулся одной из передних лап к ее задней части, она обернулась и посмотрела на него так, словно хотела сказать: «Ну и что ты собрался делать?» Его рвение тотчас ослабло, он быстро убрал лапу и стоял такой ошарашенный, что мы не могли не засмеяться. Этот выставочный племенной кобель, хотя и был «виновником» появления на свет десятка отличных пометов от десяти лучших сук, никогда прежде не встречался с Деллой, а она вовсе не казалась легкодоступной и покладистой партнершей. Моя собака отнеслась к этому многократному чемпиону с дюжиной золотых медалей как к таракану. Но, несмотря на столь холодный прием, он твердо знал, что от него требуется. Пес делал новые попытки: сначала слегка ткнулся носом ей в шею, а потом попробовал опять прикоснуться к ее заду, он весь пылал от страсти. Но каждый раз Делла окидывала его испепеляющим взглядом, и он отступал. После десяти минут тщетных попыток дог не отказался бы и вовсе покинуть комнату.

«Поговори с ней, – предложила кинолог. – Займи ее голову чем-нибудь, пока мы будем пытаться сделать что-то сзади». Я начала разговаривать с Деллой и делать ей всякие интересные предложения: «Хочешь поесть? Хочешь попить? Хочешь погулять в парке?». Это заставляло догиню думать о приятном и отвлекало от происходящего. В то же время кинолог ободряюще похлопывала ее по заду и упрашивала упавшего духом пса попробовать еще раз: «Хороший мальчик! Давай! Давай!». Наконец воссоединение состоялось.

И теперь наступило время для яблок, которыми хозяйка всех угостила: очевидно, она считала, что этим отвлечет присутствующих от созерцания двух огромных догов, стоящих в замке. Мы хрустели яблоками и ждали, пока Делла и ее очаровательный принц расцепятся. Примерно через двадцать минут свидание было окончено. Кобеля увели. А мы с Деллой отправились домой.

…Сначала я занялась уборкой передней комнаты нашего подвала: вынесла старые чемоданы и коробки, чтобы освободить место для родов и подготовить комнату для щенков, которая, когда придет время, станет и моими апартаментами.

Затем начались долгие дни ожидания. Период беременности догов составляет шестьдесят два дня или, другими словами, два месяца. Но даже на тридцатый день не было и намека на то, что внутри Деллы растут щенки. Она по-прежнему была худой, как газель, и ничуть не раздалась в талии. Я начала беспокоиться: неужели вязка не получилась? Неужели Делла, такая нестандартная собака, и здесь продемонстрировала свою исключительность?

Я позвонила заводчице, которая заверила меня: «Она беременна», а потом пояснила: «На первом месяце ничего не заметно. Все проявляется на втором. Вот посмотришь. Только подожди».

Мне не пришлось ждать долго. Семь дней спустя, на пятой неделе, прекрасная талия Деллы исчезла и живот начал увеличиваться. Беременность плюс ее обычный волчий аппетит заставляли собаку тоннами заглатывать еду и пить воду, к тому же она нуждалась в ежедневных прогулках. Я старалась удовлетворять все потребности Деллы; мое время и энергия принадлежали ей. Мы по-прежнему каждый день ходили в парк, чтобы она получала эмоциональное удовлетворение и оставалась в хорошей физической форме, но последние две недели я не спускала ее с поводка. Ее живот был таким большим, что я не могла избавиться от мысли о щенках, которые толкались у нее внутри, и как только мне казалось, что Делла утомлена (скорее всего, это мне только казалось), мы поворачивались и шли домой.

Последнюю неделю я не переставала думать о предстоящих родах. Делла была воплощением крепкого здоровья: по-прежнему грациозная, по-прежнему прекрасная, хоть и с большим животом. Теперь люди останавливали меня на улице, чтобы спросить: «У нее будут щенки?» Я взволнованно и с небольшой тревогой отвечала: «Да, будут».

Я закончила последние приготовления в комнате для щенков: принесла кучу старых полотенец и газет для Деллы, раскладушку, стол и настольную лампу для себя. А потом позвонила ветеринару напомнить, что Делла может родить в любую минуту. Мы договорились, что он не станет присутствовать при родах, но будет наготове и приедет, если возникнут какие-то проблемы.

На следующий день у Деллы начались роды. Я сидела на кухне и читала, она лежала на полу у моих ног, и вдруг я заметила, что ее дыхание стало более глубоким и частым, чем обычно. Затем она начала беспокоиться: встала, походила немного, села, потом опять встала. После этого она начала ходить по кухне взад-вперед. Я побежала в прихожую и закричала отцу, который был на втором этаже: «Начинается!». Он и мама поспешили вниз.

Я вывела Деллу из дома, чтобы она немного проветрилась. Когда мы зашли, я повела ее прямо в комнату для щенков. Вскоре схватки, сначала легкие, начали прокатываться по ее животу все с большей силой. Она легла на бок и напряженно застонала. Давать жизнь – естественный и великолепный процесс. Я увлеченно наблюдала, как Делла напряженно рожала, но испытывала страх оттого, что не могла помочь ей. Однако моя помощь не потребовалась. Собакой управлял инстинкт. И вот после очередной схватки появился первый щенок. Делла точно знала, что делать дальше. Она разорвала зубами пузырь, откусила пуповину и сразу же принялась вылизывать щенка. Через несколько секунд он начал дышать – это маленькое чудо, щенок Деллы, который только что появился на свет. Она терлась об него носом и вылизывала до тех пор, пока он не высох. Прошло полчаса, и неистовые схватки возобновились. Я забрала первого щенка, а Делла начала рожать второго. Через двадцать минут появился третий щенок, еще через пятнадцать – четвертый. Она продолжала рожать, пока щенков не стало десять. Я отдала ей всех новорожденных, она вылизала и осмотрела каждого из них а потом легла, в полном изнеможении, и принялась кормить. Моя догиня показала мне пример материнства, которому я, спустя годы, буду стараться подражать. В отличие от маленькой практичной Моппет, считавшей материнство не слишком приятной обязанностью, Делла с упоением возилась со щенками, ее приходилось оттаскивать от детенышей, чтобы она могла отдохнуть. Мамаша не отходила далеко от дома, чтобы иметь возможность в любой момент вернуться в подвал, нянчить щенков, вылизывать их или кормить. И это не было демонстрацией заботы, она искренне любила своих детей. Два полностью черных кобелька, четыре суки, которые были маленькими копиями своей мамы и четыре кобелька с небольшими белыми пятнышками на спинках. Ко всем она относилась абсолютно одинаково. Не было такого, чтобы она лизнула одного щенка три раза, а другого два, каждый получал равную часть материнской заботы. Я была очарована этим семейством. В те дни я поняла что преданность – это полная отдача себя другому. Для меня было счастьем наблюдать, как Делла отдавала свою любовь и преданность щенкам, как малыши растут и набираются сил. На одиннадцатый день щенки открыли глазки. Они больше не искали мать в темноте, они ее видели! Теперь, когда Делла возвращалась после коротких прогулок по парку, – чтобы она на это решилась, ее приходилось уговаривать – они бежали поприветствовать мать. Секунду Делла стояла возле картонного ограждения (установленного таким образом, чтобы собака беспрепятственно входила и выходила, а щенки вылезти не могли), словно бы пересчитывая их, потом перепрыгивала через ограждение и приступала к вылизыванию и обнюхиванию. Затем происходило главное: она ложилась на бок и кормила своих детей. После кормления Делла играла с ними. Она позволяла всему выводку поползать по ней, кто-то залезал ей на живот, а затем сползал по спине. Другие играли с ее большими лапами. И всегда один из них весело терзал ее хвост. Топтание всех этих крошечных лапок по своему телу Делла воспринимала, как райский массаж. У нее на морде появлялось счастливое выражение, когда щенки ползали у нее по голове, спотыкаясь о глаза, скользили вниз по носу. Делла была подобна львице со своими львятами, я думаю, она давала своим щенкам правильный старт в жизни.

Вскоре у них начали резаться маленькие острые зубки, предвещающие скорое окончание вскармливания, но Делла не придавала значения боли и продолжала кормить. Затем маленькие коготки (которые росли так же быстро, как и острые зубки, несмотря на все мои попытки обрезать их) начали оставлять красные полосы на ее животе, но она и на это не обращала внимания и по-прежнему кормила щенков. Настало время прийти Делле на помощь.

В семидесятые годы в продаже не было корма для щенков. Его готовили сами. Я шла на кухню и, следуя советам кинолога, словно сумасшедший ученый, смешивала мелко нарезанную говядину с молоком, витаминами и множеством других ингредиентов. Эту полужидкую массу я наливала в большую низкую миску и несла в подвал со словами. «Идите есть!»

В первый день щенки залезали в миску, спотыкались, падали, так что больше попадало на них, чем в них. И всегда в середине миски стоял один из щенков, о чем-то глубоко задумавшись. Делла входила в комнату, видела своих измазанных чад и одного за другим вылизывала, чтобы вернуть их шерсть к первоначальному состоянию. Потом, заметив миску с кашицей, вылизывала и ее тоже (думаю, ей даже нравился вкус этого месива). Когда все было приведено в норму, она ложилась, чтобы покормить щенков, но я говорила ей: «Нет, Делла. Пошла вон!» Она неохотно выходила и ждала в коридоре.

Теперь Делла отсутствовала во время кормления, щенки быстро поняли, что уже из миски, а не из их прекрасной мамы поступала еда. Четыре раза в день я приносила наполненную до краев миску, и они бежали к ней и собирались вокруг, все лапки и туловища располагались правильно – вокруг миски – и десять маленьких черных головок вытягивались и лакали свои завтраки, полдники, обеды и легкие поздние ужины.

Щенки начали есть самостоятельно, и молока у Деллы стало меньше. Но она продолжала подкармливать их. Я просыпалась среди ночи от чуть слышных посасывающих звуков и видела, как она, лежа на боку, кормила своих щенков. А затем, минут через десять, воцарялась тишина.

Наряду с кормлением у меня появилась новая забота. Пока щенки питались только материнским молоком, Делла, заботилась еще и о том продукте, который выходил у щенков с противоположного конца, был абсолютно безвредным и съедобным. Но с переходом на обычную пищу это закончилось.

Теперь с другого конца у щенков выходили такие же фекалии, как и у взрослых собак. Детеныши исправно выкладывали «продукт» на газеты. А так как у меня подрастали десять щенков, то кучки появлялись бесперебойно. Поддерживать чистоту, просто заменяя запачканную бумагу на чистую, никак не получалось. Как только я меняла часть газет, несколько щенков замечали, как прекрасно они теперь выглядят, и мчались туда с вполне определенными намерениями. Если я не успевала убрать грязные газеты сразу, то в следующую секунду (и это случалось всегда) кто-нибудь из щенков обязательно наступал в кучку. Затем, играя с братом или сестрой, другой щенок пробегал по кучке, третий и вовсе в нее падал. Так что нужно было не только менять газеты, но и чистить щенков.

Так днями и ночами я кормила щенков, чистила их, поила, меняла газеты и благодарила Бога за увиденное четыре года назад объявление в газете «Нью-Йорк Таймс».

Если я не проводила никаких мероприятий по уходу за щенками, то играла с ними, с этими маленькими, но подрастающими день ото дня, прекрасными созданиями, у которых с людьми было связано только хорошее. Стоило нам с Паулой (приехавшей домой из колледжа на летние каникулы) войти в комнату и позвать: «Щенята!», как те подбегали к нам. Мы садились на пол в их загоне, а они прыгали вокруг нас, ползали по ногам, скатывались на пол и опять залезали к нам на колени.

Однажды мы решили убрать ограждение и выпустить щенков (малыши были ростом с небольшую кошку и очень крепкими и сильными). В ту же секунду примерно половина своры выскочила из комнаты и помчалась (а я кинулась в погоню) в прачечную, находившуюся в конце коридора. Здесь, словно дети в магазине игрушек, они похватали носки, нижнее белье, другие вещи, которые лежали на полу, и начали ликующе бегать по комнате с добычей в зубах. Пока я пыталась воспрепятствовать разбою здесь, остальные щенки тоже выбежали из своей комнаты, стали носиться по коридору, часть из них решила присоединиться к веселью в прачечной.

Поняв, что прекратить этот «карнавал» можно, лишь вернув на место загородку, я побежала обратно (стараясь не наступить на кого-нибудь из щенков), быстро ее восстановила и выбежала в коридор, где веселились детеныши. Взяв часть из них в охапку, вернула их в загон. Так же поступила с остальными беглецами, которые еще не успели покинуть коридор. Потом направилась в прачечную, где вырвала старую резиновую мыльницу из пасти одного и остановила состязание по перетягиванию мочалки, в котором участвовали еще двое. Наконец, все десять, в приподнятом настроении от пережитого приключения, снова оказались в своем загоне, а в коридоре валялись изжеванные носки, нижнее белье, прочие интересные и полезные с точки зрения щенков предметы.

Очень трогательно выглядели малыши, когда все вместе засыпали, положив головы друг на друга, как на подушки, их лапки и хвосты сплетались, а десять маленьких животиков поднимались и опускались, они были похожи на лоскутное одеяло, сплетенное из общего покоя и удовлетворения.

Иногда они засыпали на мне. Я сидела с ними на газетах, играла с их мягкими ушками, массировала их, и вдруг они начинали широко зевать, высовывая свои розовые язычки. Они засыпали у меня на руках, такие маленькие и доверчивые, и не было в эти минуты человека счастливее меня!

Делла охраняла комнату щенков, как Форт Нокс. Чтобы уберечь ее от чрезмерного стресса, я позволила войти в ее святую святых только нескольким посетителям. Одним из них стал врач, друг нашей семьи, у которого (я об этом уже рассказывала) был огромный палевый дог. Доктор жил всего в нескольких кварталах от нас, однажды он позвонил и попросил разрешения прийти посмотреть на щенков.

Это был веселый человек, и ему нравились коктейли. Одно время они с женой захаживали к моим родителям, частенько засиживались допоздна за бокалом-другим мартини, с ними всегда было очень весело.

Как-то в субботу он пришел, чтобы наконец увидеть выводок Деллы. Моя мама смешала для него его любимый мартини, и он с бокалом в руке направился в подвал.

Деллу я заранее отвела на кухню и тщательно закрыла двери. Не успел наш гость переступить через порог, как бдительная мамаша открыла двери на кухне, в момент добежала до подвала, ворвалась туда и толкнула доктора так сильно, что тот выронил бокал. Она стояла, пристально и свирепо глядя на незваного посетителя, демонстрируя готовность принять самые решительные меры, если он сделает еще хотя бы шаг по направлению к ее щенкам.

Я немедленно вступилась за доктора, неготового к такому повороту событий. Точно не помню, куда я увела собаку, но это место было своего рода крепостью, что-то вроде запирающейся ванной на четвертом этаже. Когда я вернулась и пригласила гостя продолжить визит в подвал, то он три раза переспросил меня: «Ты уверена, что она не сможет выйти?» И в его голосе слышалось немалое беспокойство.

Время неумолимо. Пришел день расставания со щенками, который стал для меня настоящей трагедией. Одно дело знать, что этот день настанет, но совсем другое – пережить его. Я была уверена, что заводчица так же тщательно проведет собеседование с претендентами на моих щенков, как в свое время со мной. И какими же счастливыми окажутся их будущие хозяева! Мать этих малышей – просто удивительная собака. Люди, которые их окружали, – любящие, заботливые и веселые. Теперь настала пора щенкам встретиться с внешним миром, чтобы начать жить своей жизнью. Я молилась, чтобы они попали к добрым и порядочным людям, которые заботились бы о них и любили бы их так же, как делали это их мать и я. Заводчица заверила меня, что именно так все и будет. Как бы то ни было, щенков все равно придется отдавать. Я отвозила щенков Деллы одного за другим и каждый раз с тяжелым сердцем возвращалась домой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.