6. Миссис Бек не упускает своего

6. Миссис Бек не упускает своего

Миниатюрная старушка протянула мне чашку с чаем, а меня пробрала холодная дрожь: ну вылитая миссис Бек!

Соседняя церковь устроила званый чай для нас, будущих летчиков, скучающих по родному дому. Я поблагодарил, взял чашку и машинально сел, не в силах отвести глаз от лица милой старушки.

Миссис Бек! Вот она стоит в приемной у окна.

— О-хо-хонюшки! Вот уж не думала, что вы такой бессердечный, мистер Хэрриот! — Подбородок у нее задрожал, и она посмотрела на меня с кротким упреком.

— Миссис Бек! Вовсе я не бессердечен, поверьте, но я не могу сделать полостную операцию вашей кошке за десять шиллингов.

— А я-то думала, что уж бедной вдове вы не откажете.

Я окинул взглядом кругленькую, крепко сбитую фигурку, румяные щечки, седые волосы, стянутые на затылке в аккуратный пучок. Вдова-то она вдова, но вот бедная ли? Основания сомневаться у меня кое-какие были. Например, ее сосед в деревушке Рейтон относился к такой идее весьма скептически.

— Одна брехня, мистер Хэрриот, — объявил он. — Ее только послушать! А у самой чулок битком набит. Одной недвижимости у нее тут сколько!

Я набрал в грудь побольше воздуха.

— Миссис Бек, мы часто делаем скидку тем, кому нечем заплатить. Но ведь эта операция не первой необходимости…

— Как так, не первой? — возмутилась старушка. — Я же вам толкую: Джорджина то и дело котится. Только одними разродится, а уж глядишь, вот-вот других принесет. Я прямо сна лишилась: все жду, когда опять… — Она утерла глаза.

— Я все понимаю и очень вам сочувствую. Но могу только повторить: есть лишь один выход — стерилизовать вашу кошку, и стоит это один фунт.

— Столько у меня нету.

Я развел руками.

— Вы же просите меня прооперировать ее за полцены. Это смешно. Надо удалить матку и яичники. Под общей анестезией. И за все — десять шиллингов? Абсурд.

— Жестокий вы человек! — Она отвернулась к окну, и плечи у нее затряслись. — Бедной вдовы не жалеете!

Продолжалось это уже десять минут, и я более не сомневался, что имею дело с волей куда более твердой, чем моя. Взгляд на часы сказал мне, что я опаздываю на вызовы, выйти же победителем из этого спора надежды не было никакой. Я вздохнул. А вдруг она и правда бедная вдова?

— Ну хорошо, миссис Бек, я прооперирую ее за десять шиллингов. В виде исключения. Днем во вторник вам удобно?

Она мгновенно отвернулась от окна, уже сияя улыбкой.

— Удобно, как не удобно? Вот одолжили, так одолжили!

Она просеменила мимо меня в коридор. Я последовал за ней.

— Только вот что, — сказал я, распахивая перед ней парадную дверь. — С середины дня понедельника Джорджину не кормите. Желудок у нее, когда вы ее привезете, должен быть совершенно пустым.

— Как так — привезу? — Недоумение ее было неописуемым. — У меня автомобиля нету. Я думала, вы за ней заедете.

— Заеду? Но ведь до Рейтона пять миль!

— Ну да. И назад потом привезете. Мне ведь не на чем.

— Заехать… прооперировать… отвезти назад — и все за десять шиллингов?

Миссис Бек еще улыбалась, но в глазах у нее появился стальной блеск.

— Цену-то вы сами назначили. Десять шиллингов.

— Но… но…

— Вот вы опять за свое! — Улыбка погасла окончательно, и миссис Бек наклонила голову набок. — Я ведь бедная вдова…

— Хорошо, хорошо, — поспешно перебил я. — Во вторник заеду.

А днем во вторник я клял себя за мягкотелость. Будь кошка в операционной в два, в половине третьего, я бы с ней разделался и поехал по вызовам. Поработать полчаса в убыток еще так-сяк, но сколько времени отнимет вся эта возня?

Проходя по коридору, я заглянул в открытую дверь гостиной. Тристан крепко спал в своем любимом кресле, вместо того чтобы штудировать учебники. Я вошел и залюбовался безмятежной расслабленностью, которая отличает любителей поспать. Лицо у него было ясным и беззаботным, как у младенца, поперек его груди лежала «Дейли миррор», раскрытая на странице с комиксами, пальцы свесившейся руки сжимали окурок сигареты. Я осторожно подергал его за плечо.

— Хочешь со мной, Трис? Мне надо съездить за кошкой.

Очнулся он не сразу, долго потягивался, морщился, но природная доброта взяла верх.

— Само собой, Джим, — выговорил он на заключительном зевке. — С большим удовольствием.

Дом миссис Бек стоял посредине Рейтона слева от шоссе. На свежевыкрашенной калитке я прочел название «Жасмины». Мы пошли по дорожке к крыльцу, дверь распахнулась, и кругленькая старушка приветливо помахала нам.

— Добрый день, добрый день! Рада видеть вас обоих.

Она проводила нас в гостиную, обставленную хорошей мебелью, которая никак не свидетельствовала о бедности. За открытой нижней дверцей буфета я увидел рюмки и строй бутылок. Прежде чем миссис Бек небрежным движением колена захлопнула дверцу, я успел разглядеть этикетки дорогого шотландского виски, черри-бренди и хереса.

Кивнув на картонную коробку, обвязанную веревкой, я сказал:

— Отлично! Можно ее забрать?

— Господь с вами! Она в садике. У нее так уж заведено: днем там гулять.

— В садике? — повторил я нервно. — Будьте добры, сходите за ней, мы торопимся.

Через выложенную плиткой кухню мы вышли на заднее крыльцо. К деревенским домам часто примыкают обширные участки, и у миссис Бек он был очень ухожен. Цветочные бордюры окаймляли газон, на который ложились золотистые отблески яблок и груш, отягощавших ветви деревьев.

— Джорджина! — сладко пропела миссис Бек. — Где ты, дусенька?

Зов ее остался безответен, и она оглянулась на меня с лукавой улыбкой: — Видно, чертовочка затеяла с нами в прятки поиграть. Она это страх как любит.

— Неужели? — сказал я без всякого умиления. — Но лучше бы она вышла к нам. У меня совершенно нет…

Вдруг из хризантем выскочила на редкость толстая кошка и устремилась через газон к рододендронам. Тристан рванулся в погоню. Едва он скрылся за зеленой купой, как кошка стремглав вылетела назад на газон, дважды обежала его и вскарабкалась по корявому стволу на длинный сук. Тристан, чьи глаза азартно блестели, поднял с земли пару паданцев.

— Она у меня сейчас оттуда слезет, Джим, — шепнул он и прицелился.

Я ухватил его за руку и прошипел:

— Ты с ума сошел, Трис! Ни в коем случае. Брось сейчас же!

— Так ведь… Ну ладно, ладно. — Он уронил паданцы и направился к дереву. — Не беспокойся, я ее и так сниму.

— Погоди! — Я вцепился ему в пиджак. — Я сам! А ты стой тут и хватай ее, если она спрыгнет.

Тристан посмотрел на меня с горькой укоризной, но получил в ответ свирепый взгляд. Судя по резвости Джорджины, она, дай Тристан волю своему энтузиазму, мигом оказалась бы в соседнем графстве.

Я начал карабкаться на дерево. Кошек я люблю и всегда любил, а так как животные, по моему твердому убеждению, инстинктивно понимают, кто к ним относится с симпатией, то мне обычно удается справиться с самыми сварливыми представителями кошачьего племени. Откровенно говоря, я гордился своим умением приводить кошек к одному знаменателю и никаких затруднений не предвидел. Слегка отдуваясь, я добрался до сука и протянул руку к припавшей к нему Джорджине.

— Кисонька-киса! — проворковал я самым обольстительным своим кошачьим тоном.

Она холодно поглядела на меня и круче выгнула спину.

Я протянул руку как мог дальше.

— Кис-кис-кис! — Мой голос лился жидким медом, а пальцы уже подобрались к ее мордочке. Вот сейчас я легонько почешу у нее под подбородком, и она будет моя. Беспроигрышный прием!

— Пф! — предостерегающе произнесла Джорджина, но я ничтоже сумняшеся коснулся ее шеи.

— Пф-пф! — фыркнула Джорджина, и молниеносный удар левой лапой оставил кровавую борозду на тыльной стороне моей руки.

Я отступил, бормоча себе под нос не слишком лестные эпитеты, и вытер кровь. Снизу донесся веселый смех миссис Бек.

— Вот плутовка! Уж такая игрунья, такая игрунья!

Я выпустил воздух сквозь стиснутые зубы и вновь начал тянуть руку по суку. На этот раз, угрюмо решил я, обойдемся без тонкостей. Ухвачу за шкирку — и дело с концом. Словно прочитав мои мысли, Джорджина попятилась на тонкую ветку, которая прогнулась под ее тяжестью, и грациозно соскочила на землю.

Тристан тигром бросился на нее и ухватил за заднюю ногу. Джорджина умело извернулась и погрузила зубы в подушечку его большого пальца. И вот тут Тристан показал, чего он стоит. Испустив истошный, но краткий вопль, он выпустил ногу и сразу же поймал Джорджину за шкирку. Секунду спустя он выпрямился: в его высоко поднятой руке извивалась мохнатая фурия.

— Все в порядке, Джим. Вот она!

— Молодчага! Только не упусти! — пропыхтел я и соскользнул по стволу как мог быстрее. Даже чересчур быстро: зловещий треск возвестил, что мой рукав украсился треугольной прорехой. Но мне было не до пустяков — я галопом увлек Тристана в дом и открыл картонку. В те дни еще не изобрели специальных корзин для перевозки кошек, и запихнуть в картонку Джорджину, которая била во все стороны лапами и протестующе выла отвратным голосом, было нелегкой задачей.

Упаковывали мы ее минут десять, и, направляясь к машине с хлипкой картонкой, пусть и обмотанной шпагатом, я отнюдь не испытывал спокойствия.

Мы уже собрались ехать, но тут миссис Бек махнула нам, и, воспользовавшись паузой, прежде чем она заговорила, я снова стер кровь с руки, а Тристан пососал большой палец.

— Мистер Хэрриот, — проникновенно сказала миссис Бек, — вы уж с ней поласковее, она же у меня такая робкая.

Мы не проехали и полумили, как у меня за спиной послышалась отчаянная возня.

— Назад! Кому говорят! Назад, дрянь ты эдакая. Я оглянулся. Тристану приходилось туго. Видимо, ездить в машине Джорджине не нравилось, и из всех щелей картонки высовывались когтистые лапы. А один раз почти целиком протиснулась разъяренная мордочка. Тристан упорно запихивал назад все, что возникало из щелей, но в его криках нарастала безнадежность — он явно проигрывал неравный бой.

Заключительный вопль я принял как фатальную неизбежность:

— Джим, она выбралась! Выбралась, сволочь!

Чудесно! Тот, кому доводилось водить машину, когда в ней мечется ополоумевшая кошка, сумеет оценить мое положение по достоинству. Я припал к баранке, а мохнатый комок прыгал на дверцы, царапал крышу, ударялся о ветровое стекло. Тристан тщетно пытался его ухватить, привставая и изгибаясь самым невероятным образом.

Однако судьбе-злодейке и этого показалось мало. Выкрики и охи у меня за спиной внезапно оборвались, и тут же Тристан взвыл:

— Джим, чертова бестия обгадилась! И продолжает!

Кошка явно пускала в ход все виды оружия, какими располагала, о чем Тристан мог бы и не сообщать: мой нос его опередил, и я поспешно опустил стекло — для того лишь, чтобы поднять его вдвое быстрее: перед моим умственным взором проплыл образ Джорджины, выпрыгивающей в окно и исчезающей в неизвестном направлении.

У меня нет желания подробно вспоминать конец поездки. Я старался дышать ртом, Тристан усердно дымил одной сигаретой за другой, но эти меры мало что меняли. Завидев Дарроуби, я остановил машину, и мы дружными усилиями, а также ценой еще нескольких ран, включая на редкость болезненную царапину по всей длине моего носа, все-таки водворили Джорджину назад в картонку.

Даже на операционном столе Джорджина так просто не сдалась. Для анестезии мы пользовались эфиром с кислородом, но эта киса умудрялась под маской не дышать и, когда мы решали, что она все-таки уснула, вновь принималась буйствовать. В конце концов мы кое-как ее усыпили, но оба были насквозь мокры от пота.

Овариогистерэктомия[10] — операция не очень сложная, когда речь идет о кошке, и теперь мы проделываем их сотни без малейших осложнений, но в тридцатые годы к ней прибегали редко, а уж тем более в сельских краях, так что я еще не успел набить руку.

Однако свои предпочтения и идиосинкразии у меня уже выработались: например, с худыми кошками я управлялся легко и просто, но толстые доставляли мне много хлопот. Джорджина же была на редкость толстой.

Когда я вскрыл ее брюшную полость, оттуда, скрыв под собой все, поднялась океанская волна жира. И уж не знаю, сколько времени я, изнемогая от нервного напряжения, приподнимал пинцетом то петлю кишки, то сальник, уныло их разглядывал и убирал обратно. Мной все больше овладевала томительная слабость, но тут наконец-то металлические кончики подцепили розовый яичник и вытянули наружу узкую ленточку матки. Дальше все пошло как по маслу, но странную мою слабость не рассеял даже последний стежок.

Я уложил спящую кошку в картонку и кивнул Тристану.

— Поехали, пока она не проснулась, — и направился к двери, как вдруг он меня остановил.

— Джим, — произнес он торжественно, — ты же знаешь, что я твой друг.

— Естественно, Трис.

— Я для тебя на все готов, Джим.

— Верю.

— За одним исключением: в эту чертову машину я больше не сяду!

Я устало кивнул: ах, как я его понимал!

— Твоя воля, — ответил я. — Ну а мне пора.

Прежде чем сесть за руль, я обрызгал машину внутри обеззараживающей жидкостью с сосновым ароматом, но толку от нее было мало. Впрочем, уповал я только на то, что Джорджина проспит до самого Рейтона, но и эта надежда разлетелась прахом еще до того, как я пересек рыночную площадь. Из картонки на заднем сиденье донесся зловещий звук, словно где-то в отдалении гудел пчелиный рой. Я знал, что сие означает: действие анестезии подходило к концу.

Выбравшись на шоссе, я выжал газ, что делал крайне редко — ведь стоило моему драндулету набрать скорость свыше сорока миль в час, как и мотор, и кузов поднимали такой протестующий грохот, что казалось, они вот-вот рассыплются на части. Но в эту минуту мне было все равно: пусть себе рассыпаются. Стиснув зубы, выпучив глаза, я мчался по шоссе, но не видел ни полосы асфальта впереди, ни убегающих по сторонам каменных стенок. Мое внимание было сосредоточено у меня за спиной: гудение пчелиного роя там словно бы приближалось, становилось все более гневным.

Когда оно перешло в злобное мяуканье, сопровождавшееся треском картона под рвущими его когтями, я затрепетал. И как только с лязганьем влетел в Рейтон, рискнул покоситься через плечо. Джорджина наполовину выбралась из картонки. Закинув руку назад, я сдавил ей шею, а когда добрался до «Жасминов», свободной рукой вытянул тормоз, Джорджину же водворив к себе на колени.

Сгорбившись, я испустил невероятный вздох облегчения, и мои окостеневшие губы почти разошлись в улыбке, когда я увидел, что к нам по садовой дорожке семенит миссис Бек.

С радостным возгласом она выхватила у меня Джорджину, но тут же охнула от ужаса, узрев на ее боку выбритый участок кожи и два стежка.

— У-у-у, дусенька моя! Что с тобой сделали эти гадкие дядьки? — Прижав кошку к груди, она смерила меня негодующим взглядом.

— Она прекрасно себя чувствует, миссис Бек, — сказал я. — Вполне нормально. На ночь дайте ей немного молока, а завтра она уже может есть твердую пищу. Никаких причин тревожиться нет.

— Ну что же… — Она нахмурилась. — А теперь вы небось хотите деньги получить? — добавила она, косо взглянув на меня.

— Собственно говоря… э….

— Ладно, погодите, сейчас схожу. — Она повернулась и ушла в дом. Я стоял, прислонясь к смрадной машине, чувствовал, как саднят царапины на руках и на носу, поглаживал прореху на рукаве и ощущал себя полностью вымотанным — и физически, и морально. За всю вторую половину дня я всего-то стерилизовал одну-единственную кошку, но ни на что больше у меня не осталось сил. Я тупо смотрел на приближающуюся миссис Бек. В руке она держала кошелек и, выйдя за калитку, встала прямо напротив меня.

— Десять шиллингов, так, что ли?

— Совершенно верно.

Она пошарила в кошельке, после паузы извлекла из него на свет десятишиллинговую бумажку и устремила на нее грустный взгляд.

— Ах, Джорджина, Джорджина, дорого же ты мне стоишь! — произнесла она печально.

Я робко протянул руку, но миссис Бек отдернула бумажку.

— Минутку! Я было и не вспомнила. Вы же будете швы снимать?

— Да. Через десять дней.

— Вот тогда и рассчитаемся. Ведь вам все равно еще раз приезжать. — Она сурово поджала губы.

— Как… еще раз? Не можете же вы требовать…

— Платить за неоконченную работу — это несчастье накликать, я так считаю. Я вам деньги, а с Джорджиной беда случится?

— Но… но…

— Нет уж, мое слово твердое, — сказала она, убрала бумажку в кошелек и защелкнула его с неумолимым видом. А потом повернулась и засеменила к дому. Но на полпути посмотрела на меня через плечо, улыбнулась и сказала:

— Вот так и сделаем. Уплачу, как вы приедете швы снимать.

Чайные лепешки

До конца пятидесятых годов и позже на йоркширских фермах каждую неделю обязательно пекли домашний хлеб на дрожжах. Чайные лепешки, мягкие, в хрустящей корочке, разрезались пополам и либо намазывались топленым салом или мясным паштетом, либо прокладывались куском холодного мяса с маринадом. Это было очень сытное угощение к чаю. Чтобы испечь чайные лепешки, положите в 1 кг муки две чайные ложки соли и хорошо сотрите все это с 120 г топленого сала. Согрейте 0,5 л молока, разведенного водой. Отлейте немножко, добавьте туда две чайные ложки сахара и разведите 60 г дрожжей. Смешайте дрожжевую массу с мукой, постепенно добавляя разведенное молоко. Полученному тесту дайте подняться вдвое, затем хорошенько вымесите его и разрежьте на 12 порций. Из каждого куска сделайте плоскую лепешку и свободно разложите их на смазанном жиром противне.

Дайте им снова подняться вдвое. Выпекайте 15 минут при 230 °C.

Резак

Пастух, обходясь без помощи ветеринара, производил над каждым ягненком небольшую операцию — обрубал ему хвост до 5-сантиметровой длины. Длинный хвост пачкался в экскрементах, его облепляли мухи, откладывавшие яйца в шерсти. Личинки внедрялись в кожу, и ягненок серьезно заболевал. Перед тем как ампутировать хвост, пастух нагревал железный или стальной резак на рукоятке длиной около 30 см и затем нажимал им на хвост, положенный на чурбак. Горячий металл рассекал хвост мгновенно.

Водосточные отверстия

У основания каменной стенки толщиной около метра каменщик оставлял сквозные дыры непосредственно над длинными камнями, поддерживавшими двойную кладку. Главным назначением их было давать сток воде на склоне, которая иначе скоплялась бы у стены и медленно просачивалась бы сквозь нее по всей длине. Небольшие зверьки использовали водостоки как проходы, и в поставленные под ними ловушки попадало немало кроликов.