1. Незабудка возвращается домой
1. Незабудка возвращается домой
— Живей-живей! — рявкнул капрал. — П-о-однажми!
Он без малейших усилий по-спринтерски забежал в тыл пыхтящей, хрипящей вереницы и начал понукать нас сзади.
Я находился где-то в середке, старательно рысил более или менее наравне с другими, а про себя прикидывал, долго ли я еще продержусь. Грудная клетка мучительно вздымалась, ножные мышцы протестующе ныли, и для отвлечения я пытался подсчитать, сколько миль мы уже пробежали.
Когда нас построили перед нашим временным жильем, у меня не было никаких дурных предчувствий. Шерстяные свитера и тренировочные брюки, которые нам приказали надеть, ничего зловещего вроде бы не предвещали. К тому же капрал, бодрый низкорослый уроженец лондонской окраины, казалось, смотрел на нас братским взглядом. Да и лицо у него было доброе.
— Вот что, ребята, — закричал он, озаряя улыбкой пятьдесят новоиспеченных летчиков. — Мы с вами немножко побегаем по парку, я впереди, а вы за мной. Нале-е-ево! Впе-е-е-ред марш! Лев-прав, лев-прав, лев-прав…
Скомандовал он давным-давно, но мы все еще, пошатываясь, кружили по лондонским улицам, а никакого парка в помине не было. Мозг сверлила горькая мысль: а я-то думал, что я в хорошей форме! Сельский ветеринар, особенно среди йоркширских холмов, просто не может не быть в великолепной форме! Он ведь все время в движении, приструнивает крупных животных, карабкается по крутым склонам от сарая к сараю. Естественно, что он крепок и закален! Вот какими иллюзиями я себя тешил.
И тут предательский голосок начал нашептывать мне на ухо, что моя недолгая семейная жизнь с Хелен шла под знаком неумеренного обжорства. Уж слишком искусно она готовила, уж слишком я верный поклонник этого ее таланта! А каким блаженством было вольготно развалиться перед камином в нашей комнатке! Вот я и делал вид, будто не замечаю, как зарастает жирком мой брюшной пресс, как начинают дрябнуть грудные мышцы… И вот мне пришлось про них вспомнить.
— Уже близко, ребята, — бодро прочирикал капрал позади, но ответом ему было унылое пыхтение: он заверял нас в этом отнюдь не в первый раз и мы несколько утратили доверие к нему.
Но теперь он против обыкновения, видимо, все-таки сказал правду, потому что мы завернули за угол и я узрел в конце улицы чугунную решетку и деревья. Ах, какое облегчение! До ворот я, пожалуй, дотяну, а там отдохнем, покурим и чертовы икры перестанет сводить судорога.
Мы все как один человек остановились под сводом ветвей, на которых еще кое-где болтались осенние листья. Но капрал махнул нам.
— Вперед, ребята, по дорожке! — рявкнул он и указал на широкую аллею, которая охватывала парк по периметру.
Шутит он, что ли? Мы вытаращили на него глаза и разразились бурей протестов:
— Не-е-т, капрал! Имейте жалость, капрал!.. Улыбка исчезла с лица коротышки.
— А ну бегом, кому говорят! Поживей, поживей! Раз-два, раз-два…
Спотыкаясь на темной полосе голой земли, окаймленной пожухлым газоном и покрытыми сажей рододендронами, я не мог поверить, что это происходит на самом деле. Слишком уж внезапно все произошло. Еще три дня назад я был в Дарроуби, и часть моей души еще пребывала там с Хелен, а другая часть еще глядела сквозь заднее стекло такси на зеленые холмы, которые уходили за черепичными крышами в солнечное сияние; еще стояла у окна вагона: за стеклом убегали назад плоские равнины южной Англии, а в груди у меня нарастала свинцовая тяжесть.
Мое первое соприкосновение с ВВС произошло на огромном лондонском стадионе. Бесчисленные анкеты. Медицинский осмотр, получение обмундирования и всяческого снаряжения. Нас разместили в пустых квартирах в Сент-Джонс-Вуде — очень роскошных, но только оттуда забрали все, что можно было забрать. Однако ванна оказалась, видимо, неподъемной, и мы наслаждались, наполняя горячей водой ее дорогое нутро.
Когда первый суматошный день все-таки подошел к концу, я удалился в это отделанное зеленоватой плиткой святилище и намылился свежим куском знаменитого туалетного мыла, который Хелен сунула мне в чемодан. С тех пор я никогда не покупаю его. Запахи пробуждают память, и стоит мне вдохнуть этот аромат, как меня вновь охватывает тоска первой разлуки с женой, тупая ноющая боль, которая только затихала, но совсем не исчезала никогда.
На второй день мы все время маршировали. А в промежутках — лекции, обед, прививки. Я свыкся со шприцами, но многих моих товарищей один их вид приводил в трепет. А когда врач начал брать кровь для анализов, молодые люди, увидев темную жидкость, вытекающую из их вен, сползали в обмороке со стула, иногда по четверо, по пятеро подряд, и санитары уносили их, весело ухмыляясь.
Кормили нас в Зоопарке, где болтовня обезьян и рыканье льва на заднем плане придавали особый интерес принятию пищи. Но главным образом мы маршировали, маршировали, маршировали, а новые сапоги причиняли нам невыразимые мучения.
И на третий день все вокруг еще было словно в тумане. Разбудил нас, как и в первое утро, адский грохот захлопывающихся крышек мусорных баков. Честно говоря, я не ожидал, что пробуждаться мы будем под бодрые звуки горна, но от этого лязга хотелось взвыть. Впрочем, сейчас я думал только о том, что круг почти завершен — вон они, ворота парка! Спотыкаясь, я добрел до них и остановился в гуще стонущих товарищей.
— Еще кружок, ребята! — завопил капрал, а когда мы в ужасе уставились на него, он ласково улыбнулся. — По-вашему, это тяжело? Погодите, вот начнутся настоящие строевые учения! Это так, разминка для затравки. Вы еще мне спасибо скажете. Впе-е-еред! Раз-два, раз-два!
И вновь я спотыкаюсь на подгибающихся ногах, весь во власти горьких мыслей. Еще один круг по парку меня убьет. Тут никаких сомнений быть не может. Человек покинул любящую жену и счастливый дом, чтобы служить королю и отечеству, а они вон с ним как! Это нечестно!
Накануне мне приснился Дарроуби. Вновь я стоял с мистером Дейкином у него в коровнике. Старик, ссутулившись, смотрел на меня с высоты своего роста. Глаза на длинном лице с обвислыми усами были полны терпеливой грусти.
— Значит, Незабудке конец приходит, — сказал он, и на мгновение его заскорузлая ладонь легла на спину коровы. Худ он был как щепка, большие натруженные руки с узловатыми распухшими пальцами свидетельствовали о жизни, полной тяжелой работы.
Я вытер иглу и опустил ее в жестяной ящик, в котором возил ланцеты, скальпели, а также перевязочный и шовный материал.
— Решать, конечно, вам, мистер Дейкин, но ведь я зашиваю ей соски в третий раз и, боюсь, далеко не в последний.
— Оно, конечно, у нее тут все пообвисло. — Старик нагнулся, разглядывая ряд узлов по шву в ладонь длиной. — И всего-то другая корова наступила, а вид — страшней некуда.
— Коровьи копыта очень остры, — сказал я. — И при движении сверху вниз режут почти как нож.
Вечная беда старых коров! Вымя у них отвисает, соски увеличиваются, становятся дряблыми, и, когда такая корова ложится в стойле, вымя, несравненный молокотворный орган, распластывается и попадает под ноги соседок. Если не Ромашке справа, так Мейбл слева.
В маленьком, вымощенном булыжником коровнике с низкой кровлей и деревянными перегородками стояло всего шесть коров, и у каждой была кличка. Теперь коров с кличками вы не встретите; исчезли и такие фермеры, как мистер Дейкин, у которого было всего шесть дойных коров, три-четыре свиньи и несколько кур, так что он еле сводил концы с концами. Конечно, коровы приносили телят, но…
— Ну что же, — сказал мистер Дейкин. — Старушка со мной в полном расчете. Я помню, как она родилась, ночью, двенадцать лет тому назад. Еще у той Ромашки. И я вытащил ее на мешковине из этого самого коровника, а снег так и валил. А уж сколько тысяч галлонов молока она с тех пор дала, и считать не стану — она и посейчас четыре галлона дает. Да-да, она со мной в полном расчете.
Незабудка, словно понимая, что речь идет о ней, повернула голову и посмотрела на него. Она являла собой классическую картину одряхлевшей коровы — такая же тощая, как ее хозяин, с выпирающими тазовыми костями, с разбитыми разросшимися копытами, со множеством кольцевых перехватов на кривых рогах. Вымя, некогда упругое и тугое, жалко свисало почти до пола.
Походила она на своего хозяина и терпеливым спокойствием. Прежде чем зашить сосок, я сделал местную анестезию, но мне кажется, она и без того не шевельнулась бы. Когда ветеринар зашивает соски, он наклоняет голову перед самыми задними ногами, и его очень удобно лягнуть. Правда, от Незабудки такой подлости можно было не опасаться: она ни разу в жизни никого не лягнула.
Мистер Дейкин вздохнул:
— Ну что поделаешь! Придется поговорить с Джеком Додсоном: пусть заберет ее в четверг на мясной рынок. Жестковата, она, конечно, но на фарш сгодится.
Он попытался шутить, но, глядя на старую корову, не сумел выдавить улыбку. Позади него, за открытой дверью, зеленый склон сбегал к реке и весеннее солнце зажигало на ее широких отмелях миллионы танцующих искр. Дальше светлая полоса выбеленной солнцем гальки смыкалась с лугом, протянувшимся по долине.
Я часто думал, как, должно быть, приятно жить на этой маленькой ферме. Всего миля до Дарроуби, но полное уединение, и чудесный вид на реку, и холмы за ней. Однажды я даже сказал об этом мистеру Дейкину, и старик поглядел на меня с невеселой улыбкой.
— Так-то так, да только видом сыт не будешь, — сказал он.
В четверг мне снова пришлось заехать туда «почистить» одну из коров, и тут за Незабудкой явился Додсон, гуртовщик. Он уже собрал порядочное число откормленных бычков и коров с других ферм и оставил их на дороге под присмотром работника.
— Ну, мистер Дейкин! — воскликнул он, вбегая в коровник. — Сразу видно, которую вы отсылаете. Вон ту скелетину.
Он ткнул пальцем в Незабудку, и действительно нелестное слово вполне соответствовало ее костлявости, особенно заметной рядом с упитанными соседками.
Фермер молча прошел между коровами, ласково почесал Незабудке лоб и только тогда ответил:
— Верно, Джек. Эту. — Он постоял в нерешительности, потом отомкнул цепь на ее шее и пробормотал: — Ну, иди, иди, старушка!
Старая корова повернулась и с безмятежным спокойствием вышла из стойла.
— А ну, пошевеливайся! — крикнул гуртовщик и ткнул ее палкой.
— Ты ее не бей, слышишь! — рявкнул мистер Дейкин.
Додсон с удивлением оглянулся на него:
— Я их никогда не бью, сами знаете. Подгоню немножечко, и все.
— Знаю, знаю, Джек. Только эту и подгонять не нужно. Она сама пойдет, куда ты ее поведешь. Никогда не упирается.
Незабудка подтвердила этот отзыв: выйдя из коровника, она послушно побрела по тропе.
Мы со стариком смотрели, как она не спеша поднимается по склону. За ней шагал Джек Додсон. Тропа свернула в рощицу, корова и порыжелый комбинезон гуртовщика скрылись из виду, но мистер Дейкин все еще глядел им вслед, прислушиваясь к затихающему стуку копыт по твердой земле.
Когда звук замер в отдалении, мистер Дейкин быстро повернулся ко мне:
— Пора и за дело браться, мистер Хэрриот, а? Сейчас я вам принесу горячей воды.
Мистер Дейкин хранил молчание все время, пока я намыливал руку и вводил ее в корову. Извлекать послед достаточно противно, но еще противнее наблюдать, как это делает кто-то другой, а потому в таких случаях я всегда пытаюсь отвлекать хозяина разговором. Однако на сей раз задача оказалась не из легких: я испробовал погоду, крикет и цены на молоко, но мистер Дейкин только невнятно буркал в ответ.
Он держал хвост коровы, опирался на шершавую спину и, глядя перед собой пустыми глазами, глубоко затягивался трубкой, которую, как и все фермеры, благоразумно закурил перед началом чистки. Ну и конечно, раз обстановка сложилась тяжелая, то и работа затянулась. Иногда плаценту удается извлечь целиком, но на этот раз мне приходилось отделять буквально карункул[9] за карункулом, и каждые несколько минут я возвращался к ведру, чтобы снова продезинфицировать и намылить ноющие руки.
Но всему приходит конец. Я вложил пару пессариев, снял мешок, заменявший мне фартук, и натянул рубашку. Разговор давно иссяк, и молчание становилось совсем уж тягостным. Мистер Дейкин открыл дверь коровника и вдруг остановился, не снимая руки с щеколды.
— Что это? — спросил он негромко.
Где-то на склоне раздавался перестук коровьих копыт. К ферме вели две дороги, и он доносился со второй — с узкого проселка, который в полумиле от ворот выходил на шоссе. Мы все еще прислушивались, когда из-за каменистого пригорка появилась корова и затрусила к нам.
Это была Незабудка. Она бежала бодро, огромное вымя моталось из стороны в сторону, а взгляд был решительно устремлен на раскрытую дверь у нас за спиной.
— Что за… — мистер Дейкин не договорил. Старая корова проскочила между нами и без колебаний вошла в стойло, которое занимала десять с лишним лет. Недоуменно понюхав пустую кормушку, она поглядела через плечо на своего хозяина.
Мистер Дейкин уставился на нее. Глаза на дубленом лице ничего не выражали, но из его трубки быстро вырывались клубы дыма. За дверью послышался топот кованых сапог, и в дверь, запыхавшись, влетел Джек Додсон.
— Так ты тут, подлюга старая! — еле выговорил он. — А я уж думал, что не отыщу тебя! — Он повернулся к фермеру: — Извиняюсь, мистер Дейкин. Она, надо быть, свернула на вторую вашу дорогу, а я и не заметил.
Старый фермер пожал плечами:
— Ладно, Джек. Ты тут ни при чем. Я ж тебя не предупредил.
— Ну, дело поправимое! — Гуртовщик ухмыльнулся и шагнул к Незабудке: — Давай, милка, пошли.
Но мистер Дейкин неожиданно преградил ему путь. Наступило долгое молчание; мы с Додсоном недоуменно смотрели на фермера, а он не спускал глаз с коровы, которая стояла у подгнившей перегородки, терпеливая и кроткая. В старом животном было какое-то трогательное достоинство, заставлявшее забыть безобразные расплющенные копыта, выпирающие ребра, дряблое вымя, метущее пол.
Все так же молча мистер Дейкин неторопливо прошел между коровами и, лязгнув цепью, застегнул ее на шее Незабудки. Потом он направился в дальний конец коровника, принес навитую на вилы охапку сена и ловко сбросил его в кормушку.
Незабудке только того и надо было. Она выдернула внушительный клок и с тихим удовольствием принялась его пережевывать.
— Чего это вы, мистер Дейкин? — с недоумением спросил гуртовщик. — Меня же на рынке дожидаются.
Фермер выбил трубку о нижнюю половину двери и начал набивать ее дешевым табаком из жестяной банки.
— Ты уж извини, Джек, что я тебя затруднил, но только пойдешь ты без нее.
— Без нее?.. Как же?..
— Ты, конечно, подумаешь, что я свихнулся, но я тебе вот что скажу: старушка пришла домой и останется дома. — Он посмотрел на гуртовщика прямо и твердо.
Додсон раза два кивнул и вышел из коровника. Мистер Дейкин высунулся в дверь и крикнул ему вслед:
— За хлопоты я тебе заплачу, Джек. Припиши к моему счету.
Вернувшись, он поднес спичку к трубке, затянулся и сказал сквозь завивающийся дым:
— Вам, мистер Хэрриот, доводилось чувствовать, что вот как случилось, то так и надо, так и к лучшему?
— Да, мистер Дейкин. И не один раз.
— Вот когда Незабудка спустилась с холма, я это самое и почувствовал. — Он протянул руку и почесал ей крестец. — Всегда она была самой из них лучшей, и я рад, что она вернулась.
— Но как быть с ее выменем? Я, конечно, готов зашивать соски, но…
— Э, я кое-что придумал. Вы вот чистили, а я тут и сообразил, только пожалел, что поздно.
— Придумали?
— Ага! — Старик кивнул и прижал табак пальцем. — Чем ее доить, подпущу к ней парочку телят, а поставлю в старую конюшню: там на нее некому будет наступать.
— Отличная мысль, мистер Дейкин. — Я засмеялся. — В конюшне с ней ничего не случится, а выкормит она и трех телят без особого труда.
— Ну да это дело десятое, я уж говорил. После стольких лет она мне ничего не должна. — Морщинистое лицо озарила мягкая улыбка. — Главное-то, что она домой вернулась.
Теперь я ковылял по парку, жмурясь, а если приоткрывал глаза, то видел только клубящийся красный туман. Ну просто невероятно, на что способно человеческое тело, и я даже заморгал от изумления, когда увидел совсем близко ворота под сводом покрытых сажей ветвей.
Я выдержал второй круг! Но простой передышкой мне теперь не обойтись. Лечь, лечь поскорее! Меня мутило.
— Молодцы! — крикнул капрал с прежней бодростью. — Все у вас, ребята, отлично получается. А теперь мы немножко попрыгаем на месте.
Наша вконец деморализованная орава взвыла, но капрал и бровью не повел.
— Ноги сдвинуть! Раз! Раз! Раз! Э-эй, так не годится. Повыше! Повыше! Раз! Раз!
Завершающая нелепость! Грудь моя превратилась в огненную печь. Вроде бы инструкторам положено нас тренировать, а мои легкие и сердце уже безвозвратно погублены.
— Вы мне потом спасибо скажете, ребята. Уж поверьте. ДА ОТОРВИТЕСЬ ОТ ЗЕМЛИ! РАЗ! РАЗ!
Сквозь дымку боли я разглядел физиономию капрала. Он смеялся! Явный садист. Такого не разжалобишь.
И когда из последних сил я подпрыгнул, то вдруг понял, почему мне приснилась Незабудка.
Я тоже хотел вернуться домой.
Фигурный перелаз
Этот перелаз создал какой-то уэнслидейлский мастер, обладавший важнейшим талантом каменщика — точным глазомером и умением подбирать камни. Аккуратные ряды оббитых камней уложены симметрично и ровно, закругленные края по сторонам узкой щели позволяют человеку спокойно поставить в нее ногу, а бочкообразное расширение обеспечивает достаточный простор для туловища, но овца, и уж тем более корова, протиснуться сквозь узкий проход не в состоянии.
Ступенчатый перелаз
Простейший перелаз нередко лучше всего отвечает своему назначению — обеспечить людям и собакам возможность легко перебираться через стенку, оставаясь недоступным для овец и коров. Ловкая овца может все-таки воспользоваться расширением в фигурном перелазе, но какой бы искусной акробаткой она ни была, подняться и спуститься по узким ступенькам, образованным длинными плоскими камнями, концы которых выступают по обе стороны стенки, ей не по силам.
Палки и трости
Ровный ствол лещины с отходящим под прямым углом побегом или корнем у одного конца, который обрезался под ручку, служил фермеру отличной палкой, чтобы легче было взбираться по крутым склонам или гнать скотину по узким тропам. Однако многие предпочитали изделия местных мастеров, которые можно было приобрести в базарный день или на ярмарках и выставках. Ими торгуют и сейчас: отполированный, на славу высушенный ореховый стволик увенчивает ручка из рога барана. Овечьи рога не используются, так как они меньше и более хрупки. Рог кипятят, пока он не размягчится, изгибают, подпиливают и просверливают, чтобы надеть на палку, а часто и вырезают на нем птицу, лису или какой-нибудь узор.
Электродоилка
Эта доильная машина, экспонат на Большой йоркширской выставке в Галифаксе в июле 1939 года, была просто диковинкой, возбуждавшей любопытство не только у школьников, но и у фермеров с холмов, которые жертвовали целым рабочим днем, чтобы посетить выставку. Машина была электрической, а электричество добралось в йоркширские холмы только на исходе 40-х, в 50-е годы, а то и позже. Доилка имитировала сосущего теленка: надетые на соски стаканы сжимали их и отпускали, электронасос создавал вакуум в трубках, и молоко стекало в герметически закрытый бидон. Машина выдаивала одну корову минут за восемь, как при ручной дойке, но зато — до пяти коров одновременно.
Молочный грузовик
В 20-х и 30-х годах маршруты грузовиков, собиравших удои коров, все больше углублялись в йоркширские холмы, пока не охватили практически все деревни. Полные бидоны перегружались на грузовик с придорожных помостов и доставлялись на местные сыроварни и маслодельные фабрики, а также на железнодорожные станции, откуда утренние «молочные» поезда отвозили их в промышленный Тиссайд или Уэст-Райдинг, чтобы удовлетворить спрос на натуральное молоко. Теперь молочные фермы объезжает машина с цистерной, в которую перекачивают молоко по шлангу из большого бака, установленного на таких фермах.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.