16

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

16

Складывалось впечатление, что после того, как я «чудесным образом» исцелил Фанни, кобылу мистера Джеймса Брайанта, наша «лошадиная практика» изрядно умножилась. Хотя сам я отнюдь не распространялся во всеуслышание о «блестяще» поставленном диагнозе и «высокопрофессиональном» лечении пациентки, страдающей эклампсией, именно эти эпитеты чаще всего фигурировали в ежедневных обсуждениях истории с Фанни и прочих текущих событий в сельских магазинчиках северного Чокто и южной части графства Самтер. Если верить слухам, пересказываемым в парикмахерской Чаппелла и в кооперативном магазине кормов, здравоохранение лошадей и по достоинству оцененная квалификация «этого ветеринара из Батлера» служили главной пищей для разговоров на протяжении нескольких дней после моих визитов на ферму Брайанта. Продавцы, их подручные и постоянные покупатели обсуждали и критиковали происшедшее, просто-таки фонтанируя всевозможными сведениями, многие из которых, как и следовало ожидать, были очень и очень далеки от истины.

— Я слыхал, у вета нужного лекарства не нашлось, так что ему пришлось сгонять в Меридиан и позаимствовать немного у доктора Тилла, — якобы утверждал один.

— Не-а, все было не так, — возражал продавец постарше и поавторитетнее. — Болезнь-то оказалась такая редкостная, что он вернулся в офис, позвонил лучшему ипподромному доктору из Кентукки и проконсультировался с ним на всякий случай, чтобы, не дай Бог, не напортачить с диагнозом и лечением. Я своими ушами слышал, как этот парень со скачек сказал, будто доктор Джон все делает как надо, и что на его месте он бы пользовал кобылу точно так же. И это еще не все!

— А что дальше-то? — спрашивал подручный, изумленно расширив глаза и облокачиваясь на бочонок с гвоздями.

— Он предложил доктору Джону работу — тут же, с места в карьер. Посулил ему в два раза больше, чем он получает здесь, — пусть только приедет. А заниматься ему придется только чистокровными скакунами, и не иначе.

— Ну, а наш вет что? — переспросил другой подручный. (И слово «наш» в подобном сочетании пришлось мне куда как по душе!)

— Не скажу в точности, что он ответил, но слышал я вчера в магазине в магазине Джо Уорда, что жена его всякий день кладет деньги на счета в обоих батлеровских банках. Люди видели, как его грузовик как-то раз на той неделе припарковался перед банком «Суитуотер». Так что яснее ясного: здесь, в Чокто, он денежки лопатой гребет, так что с какой стати ему перебираться на север, где и говорят-то не по-человечески, и холода стоят жуткие! А то вы не видите, как он каждый день носится по здешним дорогам туда-сюда, порою и не единожды!

— В самую точку попал! В толк взять не могу, как человеку может захотеться жить где-нибудь кроме здешних мест, э? — Все головы согласно закивали: это собеседники всерьез задумались над горестной судьбой живущих в иных краях.

— Да он по четвергам на ливингстонском аукционе загребает довольно, чтоб как сыр в масле кататься, — объявил кто-то из скотоводов. — Плюс я всякую неделю вижу, как он коров проверяет на бруцеллез, да свиньям прививки делает. А на прошлой неделе какая-то дамочка прикатила к нему с больной собачонкой; не говоря уж о том, что ему то и дело приводят стельных коров да занедуживших лошадей.

Не знаю, где только люди набираются сведений столь превратных, безграмотных и заведомо неверных, однако, как я уже убедился, этим славится далеко не одна только западная Алабама. Слушая разглагольствования о том, что, якобы, приключилось с бедолагой Фанни, я лишь улыбался: дескать, пусть себе болтают! Для сельского ветеринара лучший способ связи с общественностью — это слухи и сплетни, и в особенности — пересуды в сельских магазинчиках.

Потому не скажу с уверенностью, увеличилась ли моя практика благодаря тому, что во мне оценили и признали эксперта по лошадям, или, может статься, благодаря погожему лету, — в это время «лошадники» чаще ездят верхом и больше внимания уделяют здоровью своих питомцев. Джан, прагматик до мозга костей, уверяла, что разгадка проста: ведь я — единственный специалист в округе с тех пор, как Карни Сэм Дженкинс, доморощенный ветеринар и философ-всезнайка, вроде как ушел на покой. Собственно говоря, он не то, чтобы удалился от дел; просто он стал куда более разборчив насчет приема пациентов и все случаи, требующие хирургического вмешательства, переломы и большинство проблем с лошадьми передоверял нашей клинике. Самому мне казалось, что расширением практики мы обязаны людской молве, однако я знал: права, как всегда, Джан.

Следующим воскресеньем, во второй половине дня, мой закадычный приятель Лорен и я стояли в офисе гольф-клуба, беседуя с менеджером, мистером Идрейном Доггеттом, в предвкушении партии в гольф с нашими местными профи, Билли Дейвисом и «Титаником» Томпсоном. Никому еще не удавалось победить этих двоих, так что мы вот уже несколько недель тренировались по утрам в преддверии великого испытания.

— Идрейн, мне ведь непременно позвонят с просьбой приехать осмотреть заболевшую лошадь. Уж, пожалуйста, не вызывайте меня с поля, разве что случится что-то экстренное, а то если мы не пройдем все восемнадцать лунок, так пари считай что проиграно, — попросил я. — У меня такое предчувствие, что именно сегодня мы этих парней «сделаем».

— Они, между прочим, каждый Божий день тренировались да сговаривались, — предостерег Идрейн.

— Так ведь и мы тоже, только с утра пораньше. Они, конечно, нас «просекли», да только нам-то что за дело! — гордо объявил я. — А раз уж я здесь, дайте-ка мне упаковочку черных мячей «Титлейст«типа «сотка».

— Думается мне, они и впрямь все про вас знают: слыхал я, как они называли вас «подметателями росы», — прошептал мистер Доггетт, перегибаясь через стойку. — Но, Док, пожалуй, не стоит вам играть мячами с таким высоким показателем плотности. Если удар приходится не в самый центр, ощущение такое, словно по стальному шару кочергой бьешь. Такие мячи — для игроков поопытнее, вроде Дейвиса с Томпсоном.

Мгновение я глядел на него, гадая, не отразится ли его мнение о моих талантах в области гольфа на моем тщательно отработанном свинге[13]. Однако, судя по безмятежному выражению лица, Идрейн и не подозревал, что замечание его, возможно, чревато психологическими эффектами и, того и гляди, подпортит мне игру. А ведь самолюбие и боевой дух игроков в гольф так уязвимы!

— Да ладно, уж сегодня я силы не пожалею, — поклялся я, стараясь избавиться от неприятного осадка на душе. — И, ради всего святого, помните: отвечайте всем, что я перезвоню, как только вернусь, — если, конечно, случай не экстренный. А в случае там пустяка какого-нибудь, типа бородавки на носу у пони или, скажем, лошади, которая вот уже месяц как ослепла, так дело терпит.

— Все понял. Надеюсь, вы с Лореном зададите им хорошую взбучку, прошептал Идрейн, снова облокачиваясь на стойку и нервно оглядываясь: не ровен час, кто прознает об этаком фаворитизме! — Однако, кто бы уж там ни победил, главное — сыграть как можно лучше! — И я тут же пожелал про себя, чтобы Идрейн взял свои слова обратно.

Десять с половиной лунок мы прошли без сучка, без задоринки. На каждой лунке мои посылы оказывались лучше лучшего, а все благодаря недавним тренировкам. Я изрядно усовершенствовал свинги, а новехонькие мячики высокой плотности взмывали ввысь и летели вдаль прямо как у Сэма Снида[14]. Лорен выделывал настоящие чудеса своей короткой клюшкой, так называемым паттером, загоняя мячи в лунки с ловкостью победителя турниров. Билли и Ти угрюмо молчали, и лишь изредка что-то бормотали себе под нос.

— Да дурень просто не в себе, — проворчал Билли, когда я послал мяч на триста ярдов. — А у меня, как на грех, коленка ноет. Небось, поэтому патты[15] и не ладятся.

— Лорен, видать, совсем сбрендил, — засопел Ти, едва брошенный с дистанции в двадцать футов мяч ударил точнехонько в дно лунки со счетом «игл 3»[16]. — А тут еще желчный пузырь разболелся, хоть помирай. Какие уж тут драйвы[17]! — Забавно, как игрока в гольф начинают одолевать разные боли и недуги, когда противник явно одерживает верх!

— Билли, нам остается лишь уповать, что Шальной Эдди Нили опять упьется в стельку, въедет на своем старом драндулете на одиннадцатый грин[18] и увезет Дока врачевать какую-нибудь там корову. — При воспоминании об этом происшествии, имевшем место пару месяцев назад, мы так и прыснули.

Дела шли так хорошо, что я знал: ничего уже не испортит этого долгожданного солнечного денька. Впервые за всю мою карьеру гольфиста всякий раз, как клюшка соприкасалась с мячом, мяч летел куда следует, и благодаря играючи достигнутому превосходству над противником наше самомнение воспарило до небывалых высот. Вести себя по-джентльменски, как принято на поле, и сдерживать ликование нам с Лореном становилось все труднее. На протяжении многих месяцев мы с неизменным постоянством бывали побеждены и посрамлены якобы превосходящими игроками, и это не могло не сказаться на нашей уверенности в себе, но сегодня настал наш великий день, и остановить нас уже ничто не могло. Я так глубоко ушел в мысли о том, как лучше нанести следующий удар или пройти очередную лунку, что словно перенесся в иной мир, и даже не задумывался о том, что за трагедия или чума, грозящая животному царству, возможно, таится среди полей и пастбищ реального мира.

Но как только мы дошли до одиннадцатого грина, я очнулся от гипнотического транса: мототележка, ломая упавшие ветки и сучья, с треском продиралась сквозь заросли лаконоса по «бурьяну»[19] между одиннадцатой и двенадцатой дорожками. Конечно, это был мистер Доггетт; и нацелился он точнехонько на нашу четверку.

— Как, опять? Ох, нет! — простонал я. — Я же просил Идрейна не передавать мне никаких сообщений!

— Не-а, ты велел ему не появляться на поле, разве что случай окажется экстренным! — поправил Билли.

— Вы все помните, что это за лунка, правда ведь? — уточнил Лорен.

— А то как же! Это — лунка Шального Эдди Нили, — проговорил я. — Вот вам и невезение!

— Мистер Титаник, Идрейн только что спас наши шкуры! — объявил Билли. Вот теперь противники наши, сияя улыбками, принялись радостно отплясывать джигу, в то время как мы с Лореном точно окаменели, и в наших посуровевших лицах отразилось глубочайшее уныние. Но наконец, взяв себя в руки, мы зашагали навстречу тележке в предвкушении вполне предсказуемых новостей.

— Док, мне страшно не хочется вас отрывать, но тут позвонил один парень из Маунт-Стерлинга, просит вас приехать как можно скорее, усыпить годовалого жеребчика.

Последовала недолгая пауза: все четверо «переваривали» услышанное, пытаясь обнаружить в послании некий скрытый смысл. Наши противники уже двинулись к своей тележке, стягивая перчатки и рассуждая о том, как же им повезло. В конце концов, раз восемнадцать лунок мы не прошли, пари не считается!

— Усыпить жеребчика. Я не ослышался? — Я оглянулся на стартовую площадку: следующая четверка уже радостно спешила к своим драйвам. Судя по беспечному смеху, этих игроков от хотя бы мысли о вызове к захворавшей лошади отделяли по меньшей мере миллион миль.

— Ага, верно.

— Это все, что он сказал?

— Ах, да, у него еще один конь загнал себе в брюхо ветку фута в три. Кажется, этот парень хочет, чтобы вы и его посмотрели, раз все равно приедете.

— Идрейн, а это не шутка, часом? Звучит прямо как очередной прикол Дейва Барра Татта.

Дейв Барр, еще один полупрофессиональный игрок в гольф, вечно разыгрывал своих так называемых друзей.

— Нет же, Док, я правду говорю. Этот тип уверяет, что своими глазами видел, как все было: от ствола сосны отходил здоровенный острый сук, конь скакал мимо — и напоролся прямо на него. Ветка прямо так и вошла в брюхо, вместе с корой — а потом обломилась.

— А что конь, пал?

— Нет, в лес умчался.

Лорен, закурив сигарету, отрабатывал патт у противоположного края грина, но, заслышав незамысловатый, протяжным голосом изложенный рассказ мистера Доггетта о досадном инциденте с инородным телом, он рухнул на колени, сотрясаясь от смеха. Оба наших противника последовали его примеру, и очень скоро какофония хохота эхом прокатилась по обсаженной соснами дорожке. Со всей очевидностью, повод для смеха был не самый подходящий, но, представив себе подобное шоу, мои приятели просто не могли сдержаться.

— ЭЙ, ВЫ, ТАМ! А НУ, ПОШЛИ ВОН С ГРИНА! — Разгневанный представитель группы, стоящей в ста ярдах позади, на дорожке, сложив ладони рупором, орал на нас за то, что торчим без дела у лунки. Раздраженно подбоченившись, они с негодованием взирали на наше бурное веселье.

— Пойдем-ка отсюда, пока нас не продырявили, — заорал я.

— Здравая мысль, Друган, — согласился Лорен, вытирая слезы полотенцем для гольфа. — По крайней мере, нас это утешит. — Обе мототележки развернулись и покатили к зданию клуба, каждая — по своему маршруту, а Лорен все еще пофыркивал себе под нос. Билли и Ти, сияя улыбками и смеясь своей удаче, направили тележку в ту часть поля, что отводилась для тренировок.

— А ведь это был наш последний шанс им всыпать, верно, Лорен? Так хорошо нам уж не сыграть; и они нам этого не забудут.

— Так, Друган, это ж все равно что начать свой бизнес. Попытка не пытка, как говорится, а ежели провалишься, так люди скажут: «Ну что ж, он ведь банкротства почти избежал!» Мысленно я «заархивировал» этот милый «лоренизм» в глубинах подсознания для будущего пользования. Нравятся мне люди, в избытке наделенные практической сметкой, — те, что способны попытаться создать хоть что-то из ничего.

От поля для гольфа до фермы ехать было каких-нибудь пять минут, и благодаря мистеру Доггетту сам владелец, его жена и по меньшей мере с дюжину ребятишек школьного возраста поджидали ветеринара во дворе. Взрослые и детишки постарше расселись на нескольких стульях и на перевернутых цинковых ведрах, а малыши возились, боролись, гонялись друг за дружкой и играли с двумя шелудивыми дворняжками. Дынные корки и почти опустевший кувшин лимонада свидетельствовали о том, что происходило во дворе последние час или два. При виде мирной семейной сцены я не сдержал улыбки: и это, и явная серьезность травмы, полученной жеребчиком в результате столкновения с веткой, отчасти смягчили, хотя и не вовсе уняли мою досаду. Шутка ли: вызвать человека с поля в преддверии великого и, возможно, единственного мгновения славы на спортивном поприще!

Поприветствовав всех собравшихся, я задал традиционный вопрос.

— А где лошадь?

— Мальчики отправились в лес, ловят кобылку, у которой в боку сук торчит. А пока ее ищут, не усыпите ли вы мне вот этого жеребчика?

— А в чем дело? С ним что-то не так?

Ветеринаров частенько просят гуманным способом умертвить ту или иную животину. Однако обычно речь идет о пациенте дряхлом, страдающем неизлечимым недугом, или жертве какой-нибудь серьезной, непоправимой травмы. Умышленно оборвать жизнь домашнего любимца, лошади или другого животного — работа не из приятных, но когда все заинтересованные лица согласны, что пора положить конец страданиям бедняги — тут уж ничего не попишешь. Я считаю, долг ветеринаров — помочь своим клиентам принять столь тягостное решение и сделать все, что в их силах, чтобы процесс оказался как можно менее болезненным. Но впервые в жизни я столкнулся с просьбой умертвить коня, с виду абсолютно здорового.

— Да нет, сэр, просто уж больно достал он меня: вот не дает недоуздок на себя надеть, и точка! Такой недотрога: уж и головы не коснись, и ушей не замай, да еще и придурок вдобавок! — пояснил хозяин, указывая на гнедого годовичка в загоне перед конюшней. Жеребенок выглядывал из-за ограды, насторожив уши и пытаясь вычислить чужака. Собеседник мой не казался ни запальчивым, ни жестоким, однако у меня, что называется, шерсть на загривке встала дыбом. Я вдохнул поглубже — и заговорил.

— Видите ли, я не усыпляю здоровых животных без веской на то причины, — объявил я. Губы мои непроизвольно поджались, как всегда, когда я начинал горячиться, — эту досадную привычку я приобрел за последние несколько лет. — Может, у него с ушами что не в порядке? Вы не смотрели?

— Так я ж его даже поймать не могу. Он у меня с руки ест, но стоит поднести руку к морде, он как вздернет голову, как развернется, как начнет брыкаться! А мне терпеть прикажете?

— Да, сэр, все понимаю. А не принесете ли вы ведро чего-нибудь вкусного: посмотрим, не смогу ли я помочь беде. Как его зовут?

— Да никак его не зовут. Я его Придурком кличу.

«На себя бы посмотрел», — подумал я про себя.

Я принес из машины аркан, недоуздок, петлю для зажимания морды и черный чемоданчик, и разложил все, кроме тридцатифутовой веревки, у самой ограды. Мгновение спустя жеребчик уже ел у меня из рук, как и предсказывал хозяин. Но едва я левой рукой почесал ему нос, годовичок резко вскинул голову и захрапел. Понять, что он имеет в виду, труда не составило. Я поставил ведро с кормом на землю и зашагал прочь, словно утратив к жеребенку всякий интерес.

— Не лезь ко мне — хуже будет! — явно предупреждал он на своем «лошадском» языке.

— Вы не возражаете, если я его заарканю? — спросил я. — А то он так и не угомонится.

— Да Бога ради, — согласился владелец.

— Тогда не выйдете ли вы все за ограду, пока я его ловлю, — а то ему мои действия по душе не придутся. — Загон мгновенно опустел, точно объявили воздушную тревогу.

Когда жеребенок в третий раз поднял голову над ведром, я набросил петлю ему на шею. Разумеется, переполох поднялся жуткий! Как это водится у брыкливых лошадей, он прыгал, лягался, визжал, и даже извергал газы короткими порциями, куда как мелодично! — но я крепко держал свой конец веревки, невзирая на то, что меня едва не волочили по загону. Тут происходящим заинтересовались собаки: очень скоро они включились в шум и гам, оглушительно лая и пытаясь ухватить жеребчика за задние ноги и прочие доступные места.

— А ну, пошли прочь! Домой, Герцог! Вон отсюда, Лобо! — заорал кто-то. Двое детей постарше подобрали с земли несколько камней и принялись швыряться ими в собак. К сожалению, целая горсть полетела в общем направлении загона, и один пришелся меня в ногу. «Оу!» — громко возопил я и стремительно затанцевал назад, уклоняясь от нового шквала снарядов, что, кстати, помогло разогнать собак. Очень хотелось потереть ушибленное место, но я гордо воздержался, демонстрируя зрителям, какой я крепкий орешек.

— Черт подери, Билли Джо, ты ж в человека попал! — отчитал сына отец. — Ты что, целиться разучился? — Псы тем временем отступили к внешнему периметру ограды и наблюдали за происходящим, просунув морды над нижней доской, нервно облизываясь и поскуливая, — видать, мечтали еще хоть разочек цапнуть привязанного жеребчика за ногу.

Как ни странно, едва мы избавились от собак, жеребчик вскорости приутих, и я, выбрав крепко врытый столб, дважды обмотал его веревкой. Две минуты спустя все семейство уже тянуло за свободный конец, а я размахивал руками перед пациентом, — и вот, наконец, годовичок уткнулся мордой точнехонько в столб.

Я благоразумно решил провести осмотр ушей из-за ограды, перепрыгнул на другую сторону и надел на морду петлю. Петля или скоба, если она надета правильно, вызывает «легкое неудобство», так что лошадь отвлекается от всего прочего, что вы с ней делаете, и задача ваша изрядно упрощается. Так что одной рукой двигая петлю туда-сюда, — развлекательное занятие, что и говорить! — другой я потянулся к левому уху жеребчика, одновременно отпихивая одного из псов, что твердо вознамерился еще хоть раз отведать конского мясца. Жеребенок пронзительно ржал, дрожал и встревоженно косил на меня глазом. Я ухватил распухшую, хрящевую часть наружного уха и развернул его пальцами. К моему изумлению, внутри обнаружились десятки клещей и полным-полно сухой, запекшейся крови. Я мог бы и сразу догадаться, в чем проблема, поскольку то же самое бедствие зачастую поражает и собак. Помню я одного пса: он так мучался болью, что извлекать единственного клеща, виновника всех его страданий, пришлось под общей анестезией.

— Вот в чем его проблема. Тут, небось, целая дюжина клещей, а то и больше, — объявил я, заглядывая внутрь уха. Все зрители, вытянув шеи, прильнули к ограде. Я извлек щипцами здоровенного, налившегося кровью членистоногого и продемонстрировал его всему собранию.

— Видите, ножки дергаются. У него их целых восемь, — сообщил я, практикуясь в педагогике. Люблю, когда подрастающее поколение проявляет живой интерес к чудесам биологии.

— Бр-рр, гадость! — заныли те, кто под это описание не подходил, корча рожи и поспешно ретируясь с показательной операции. Но один-два любителя научных открытий остались сидеть верхом на заборе, в предвкушении новых сюрпризов.

— Давайте введем ему транквилизатор, тогда можно будет спокойно удалить этих кровососов. Держу пари, ему сразу станет куда лучше, верно? Все со мной согласились, кроме отца: тот промолчал, пристыженно глядя в землю: видимо, совестью мучался, вспоминая о своих планах насчет эйтаназии.

На то, чтобы удалить клещей, вычистить и залечить уши и ввести антибиотик и столбнячный антитоксин, у меня ушло пять минут от силы. Транквилизатор подействовал так эффективно, что, когда я освободил пациента, тот и с места не стронулся: глаза его были закрыты, из пасти текла слюна.

Тем временем старшие дети обнаружили неподалеку от конюшни и второго пациента, так что, желая работать в условиях более спокойных, я предложил запереть псов в яслях. Снова оказаться под градом камней мне отнюдь не хотелось. Затем я поставил грузовик в сотне ярдов за конюшней, а дети принесли пару ведер воды. Маневрируя между пеньками сосен и амбровыми деревьями, я думал про себя, как часто ветеринаров вызывают к животным, страдающим от «инороднотелита». Я вспоминал бесчисленные проглоченные рыболовные крючки, застрявшие в глотке иголки и кости, аптечные резинки, стянувшие щенячьи шеи. Собаки вечно давятся резиновыми мячиками, кукурузными кочерыжками, камушками и даже всяким хламом из перевернутых мусорных баков. Коровы зачастую проглатывают длинные куски проволоки, что порой прокалывают стенку второго желудочного отдела и вылезают наружу. А у лошадей, как правило, то гвоздь в копыте застрянет, то в тело воткнется что-нибудь деревянное.

Мальчики уже отловили смирную старую серую кобылу и надели на нее недоуздок, однако она упорно отказывалась стронуться с места, предпочитая относительный покой молодой сосновой рощицы. Я осторожно подошел к ней и принялся ласково уговаривать и поглаживать кобылку, даже не пытаясь рассмотреть рану, пока не пойму, как лошадь реагирует на чужаков. Когда я почесал ей спину ближе к хвосту, почти совсем седая шерсть так и полетела во все стороны. Что заставило меня задуматься об общем состоянии здоровья моей пациентки: например, давно ли ей выгоняли глистов? Летом и осенью шерстный покров у здоровых лошадей обычно бывает блестящим и гладким. Затем взгляд мой скользнул к передней части туловища — и при виде подобного зрелища я просто-таки оторопел.

Чуть выше холки зияла рваная рана дюйма четыре в диаметре, а из нее торчала острый, сучковатый кусок дерева дюйма три толщиной — явно древесная ветка. Вокруг раны растеклась кровь, и несколько длинных, запекшихся ручейков тянулись до самой левой ноги. Учитывая всю серьезность этой необычной травмы, крови пациентка потеряла относительно немного. Дальнейший осмотр выявил очертания крупного цилиндрического предмета под самой кожей, что уходил назад и заканчивался где-то у бедра, примерно футах в трех от открытой раны. Мне доводилось слышать, как ветеринары постарше и поопытнее рассказывают про инородные тела, застревающие у лошадей в самых невероятных местах, но обычно то бывал, что называется, застольный треп, и я воспринимал эти байки весьма скептически. И только теперь я осознал, что, возможно, коллеги мои ни словом не солгали.

Те несколько членов семьи, что нашли в себе силы выйти посмотреть на раненую кобылу, заговорили все одновременно, но болтовня их прошла мимо меня: я сосредоточился на насущной проблеме примерно так же, как концентрировался на ударах час назад на поле для гольфа. Наконец я отступил на шаг и выслушал свидетеля происшествия.

— Да рассказывать-то тут, в сущности, и нечего, — сообщил старший из мальчиков. — Она бежала себе вприпрыжку, как всегда, а от соснового ствола сук отходил, она с ним и не разминулась. Вижу: напоролась со всего размаха, ветка хрустнула, она вроде как пошатнулась, остановилась, огляделась, пару раз куснула себя за бок. А потом в лес захромала. Я сразу и не понял, что сук у нее в боку торчит, а потом глядь: на дереве-то его и нет, и на земле тоже не валяется. — Братики и сестренки, слушавшие с широко раскрытыми глазами, согласно закивали. Держу пари, в том, что касалось изумленно распахнутых глаз, я мог дать им сто очков вперед.

Удалить ветку из организма лошади, как хотелось бы верить, труда бы не составило, но впридачу существовала большая вероятность занесения инфекции. Кто знает, сколько сосновой коры и шерсти застряло в мышечной и соединительной тканях по пути проникновения инородного тела? Входное отверстие раневого канала было просто-таки забито корой, так что я надеялся, что по мере вхождения внутрь сук был более-менее ободран. Я осторожно потянул за оголенную часть ветки, пытаясь слегка расшатать ее; кобылка нервно затопталась, но дерево засело так крепко, что едва двинулось. Хотя я понятия не имел, куда именно ушел второй конец, я предположил, что, если бы сук пробил брюшную полость и задел внутренние органы, пациентка была бы в шоке, а, возможно, что и уже мертва. Потому я собирался действовать, исходя из предположения, что ветка застряла в тугих мышцах передней части бедра или, возможно, в области тазовой кости. В который раз мне отчаянно захотелось воззвать за советом и консультацией к кому-нибудь из более опытных коллег. Но здесь, в глуши, приходилось принимать решение самостоятельно, на свой страх и риск.

Кобылка оказалась спокойная, неагрессивная, однако, прежде чем продолжить, я ввел-таки ей большую дозу транквилизатора. Затем я сбрил шерсть в той области, где, по моим расчетам, скрывался второй конец ветки, протер нужный участок и ввел местную анестезию. В любом случае, второе отверстие мне понадобится, чтобы как следует промывать раневой канал и закачивать антибиотики по мере того, как пациентка пойдет на поправку. План мой заключался в следующем: определить, где находится второй конец ветки, подтащить его к входному отверстию, а затем попросить кого-нибудь из членов семьи поопытнее взяться за торчащий конец и извлечь сук при помощи экстрактора, — это устройство представляет собой шестифутовый металлический прут, на котором крепится ворот и трос. На противоположном конце находится Y-образное устройство под названием «задоохватчик»: при извлечении крупного зародыша оно размещается у коровы «в тылу». В данном случае я собирался установить «задоохватчик» у самой холки лошади, закрепить трос на торчащем конце ветки, а потом помощник выкрутит ее из раны, пока я толкаю с противоположного конца.

Притащив из грузовика все необходимое оборудование и медикаменты, я поулыбался своему здравому смыслу и кондовой изобретательности: интересно, а додумались бы до такого плана мои умудренные коллеги, специалисты по лошадям из Кентукки, разодетые в пижонские итальянские костюмы и разъезжающие на «кадиллаках»? Представив, как в отдаленном будущем в один прекрасный день в баре я поведаю эту историю группе «зеленых» новичков, я с трудом сдержал смех. Я заранее знал, что они скажут, как только я уковыляю в постель.

— Неужто старый болван ждет, что мы поверим в эту брехню? Дряхлая развалина от жизни совсем отстала, да и память никуда не годится, — скажет один. Остальные удрученно покачают головами.

Все еще улыбаясь, но уже не хихикая, я энергично взялся за бритву и мыло, подробно разъясняя, что собираюсь делать, точно передо мной на галереях операционной расселись студенты-ветеринары четвертого курса опираясь руками и подбородками о бортики и напрягая слух, чтобы не упустить ни единого слова, ни единой интонации. На этой стадии большинство колледжеров только-только начинают осознавать, что решения всех проблем со здоровьем животных невозможно ни почерпнуть, ни заучить из книг. Теоретических познаний недостаточно; впридачу к ним в доселе неслыханных и невиданных ситуациях требуется еще и творческий подход.

Десять минут спустя я уже проделал шестидюймовый разрез точнехонько перед бедренной костью, рассекая мышцы все глубже, пока не почувствовал под пальцами деревянный объект. По счастью, ветка вошла в мясистую часть бедра, и, слегка потянув, я обнаружил, что вполне могу ее сдвинуть. Я надел на морду лошади петлю и объяснил, как управляться с экстрактором. Очень скоро, при помощи техники «тяни-толкай», мы сдвинули сук с мертвой точки: на моих глазах бугор исчезал, — вот так котенок ползет под ковром. Я осторожно проталкивал деревяшку вперед, когда же она, наконец, с чавкающим звуком вывалилась наружу, моя рука, замотанная рукавом, и все предплечье скрылись под кожей, а из раны показались кончики пальцев. Доведись широкой публике наблюдать зрелище столь отталкивающее, зрители бы с воплями бросились в лес, — а самые творческие натуры, возможно, предложили бы использовать эпизод в фильме ужасов. Тем не менее, пальпирование никаких серьезных повреждений не выявило, и я приступил к рутине промывания — ввел огромный желудочный зонд и принялся щедро прокачивать через гигантский раневый канал туда-сюда слабый раствор йода. А потом обработал рану антибиотиками и ввел пациентке традиционный антибиотик и противостолбнячную сыворотку. Оказавшись на свободе, кобыла неуклюже прошла несколько шагов, огляделась, обнюхала рану, затем наклонилась к земле и принялась щипать траву. Мы, как по команде, покачали головами, думая об одном и том же.

«И как животным такое удается? Она ж только что перенесла тяжелейшую операцию, после которой человек несколько недель лежал бы пластом, а кобыла ведет себя как ни в чем не бывало!»

На протяжении всей следующей недели и сверх того я едва ли не каждый день заезжал на ферму к своей пациентке, да и после периодически к ней заглядывал, пока рана окончательно не зажила. Как и следовало ожидать, инфекция проявилась рано, несмотря на все антибиотики и хороший уход. Если уж в тело лошади воткнулась грязная, пропитанная древесным соком деревяшка, заражения никак не избежать, как рану ни лечи. Для окончательного выздоровления потребовалось месяца два; и даже тогда на коже остался безобразный шрам, а кобыла стала слегка прихрамывать на левую заднюю ногу. Все мы сочли, что это — небольшая цена за заживление раны столь серьезной.

«Придурка» вскорости откупила соседка, завзятая «лошадница», и переименовала жеребчика в Лапушку. Позже, когда я заехал к Лапушке для рутинной вакцинации и дегельментизации, хозяйка спросила мена насчет складочки вдоль края левого уха. Однако о происхождении ее я предпочел умолчать; дама пришла бы в ужас, узнай она, что некогда меня вызывали усыпить такого лапушку!

По мере того, как росла моя практика, я все больше времени проводил с лошадьми; увеличивался и доход по этой статье. Иногда вызовы поступали с огромных конюшен в соседних графствах, где в стойлах стояло немало лошадей. Это были тяжелые деньки: с утра до вечера я возился с трубкой для дегельминтизации, делал прививки и спиливал острые зубы десяткам голов. Если вкалываешь, не покладая рук, от восхода до заката, тут уж особо не поразвлекаешься и в гольф не поиграешь! Лорен тоже бывал постоянно занят: работа в аптеке, охота на оленей осенью, на индеек — весной, а в промежутках — ужение окуньков отнимали все его время. Трагедия всей моей жизни состоит в том, что нам так и не удалось побить Билли и Ти на поле для гольфа. Однако горькое сожаление искупается сознанием того, что если дело доходит до извлечения клещей и палок из тела страдающей лошади, тут я многим дам сто очков вперед. В конце концов, удаление инородных тел, как ни странно, сродни выбиванию мяча из густых зарослей промеж двух молоденьких саженцев точнехонько на площадку перед лункой ярдах этак в двухстах!